Алексей Доронин Черный день. Кн.2. Сорок дней спустя Аннотация: «Люди заслужили свой Черный День. И Черный День настал. За несколько часов человечество распяло само себя, превратив цветущую планету в ледяной ад. Не остановилось только время. И вот со дня, когда взмыли в небо первые крылатые ракеты и взбухли первые ядерные грибы, минуло сорок дней... Раньше считалось, что самое живучее существо на планете ? таракан и только тараканы переживут атомную войну и приспособятся к ядерной зиме. Оказалось, люди не менее живучи. Люди способны выживать в условиях, когда любой таракан давно бы сдох: Когда температура минус сорок. Когда сгорела пятая часть лесов на планете и в атмосфере осталось мало кислорода. Когда запасы продовольствия иссякают, а новое взять неоткуда. Когда уже не во что верить. Однако ты еще жив. Пусть последняя банка тушенки пуста, а патронов осталось только на то, чтоб с гарантией вышибить себе мозги, но твой дух не сломлен. И ты еще поборешься...» Я видел сон... Не все в нем было сном.    Погасло солнце светлое, и звезды    Скиталися без цели, без лучей    В пространстве вечном; льдистая земля    Носилась слепо в воздухе безлунном.    Час утра наставал и проходил,    Но дня не приводил он за собою...    И люди - в ужасе беды великой    Забыли страсти прежние... Сердца    В одну себялюбивую молитву    О свете робко сжались - и застыли.    .....    И лица - при неровном трепетанье    Последних замирающих огней    Казались неземными... Кто лежал,    Закрыв глаза, да плакал; кто сидел,    Руками подпираясь, улыбался;    Другие хлопотливо суетились    Вокруг костров - и в ужасе безумном    Глядели смутно на глухое небо,    Земли погибшей саван... а потом    С проклятьями бросались в прах и выли,    Зубами скрежетали. Птицы с криком    Носились низко над землей, махали    Ненужными крылами... Даже звери    Сбегались робкими стадами... Змеи    Ползли, вились среди толпы, шипели,    Безвредные... Их убивали люди    На пищу... Снова вспыхнула война,    Погасшая на время... Кровью куплен    Кусок был каждый; всякий в стороне    Сидел угрюмо, насыщаясь в мраке.    Любви не стало; вся земля полна    Была одной лишь мыслью: смерти - смерти    Бесславной, неизбежной... Страшный голод    Терзал людей... И быстро гибли люди...    Но не было могилы ни костям,    Ни телу... Пожирал скелет скелета...    И даже псы хозяев раздирали.    . . . . . . . И мир был пуст;    Тот многолюдный мир, могучий мир    Был мертвой массой, без травы, деревьев    Без жизни, времени, людей, движенья...    То хаос смерти был. Озера, реки    И море - все затихло. Ничего    Не шевелилось в бездне молчаливой.       Джордж Гордон Байрон, Тьма    Интермедия I. Акула!!! 40 дней назад. Северная Атлантика, 35 км. от побережья Нью-Джерси. В это было трудно поверить. Такая цепь совпадений, мелких неисправностей и человеческих просчетов не могла выстроиться сама по себе. Впору было вспомнить злой рок или высший разум. Но скорее, дело было в теории вероятности. Если до этого Землю не раз спасали счастливые случайности, когда-нибудь их должна была уравновесить несчастливая. Рано или поздно это должно было произойти. Так старая плотина, железобетонные конструкции которой "устали", а ремонта не предвидится, даст течь не сегодня, так завтра. Не в одном месте, так в другом. За семьдесят лет ядерного противоборства мир десятки раз стоял на грани. На этот раз ресурс везения исчерпался.       Они не начинали этой войны. Просто волей судьбы оказались на пересечении силовых линий, загонявших людскую историю в единственно возможное русло. Противолодочная АПЛ "Миннесота" перспективного класса "Нарвал" была винтиком в мощнейшей военной машине мира, только и всего. Но винтиком ключевым, без которого выстроенный в высоких кабинетах план блицкрига мог полететь в тартарары. Что толку от победы, если половина твоих городов превратится в поля раскаленного шлака?    В первые же секунды Россия была обезглавлена синхронным ударом боевых спутников, но одного этого было бы мало. Даже с отрубленной головой змея могла больно, если не смертельно, ужалить охотника. Ее надо было изрубить на куски, чтоб затихли последние конвульсии в умирающем теле. Для этого требовалось уничтожить резервный пункт командования РВСН в Северном Урале и три подводных ракетоносца, которые в день 23-го августа 2019 года находились на боевом дежурстве.    Быстро и так же синхронно. Война просчетов не прощает, тем более ядерная.    Капитан и команда не имели права на ошибку, так как были последней линией обороны, хоть сами об этом и не знали. И до них ошибок было сделано немало. Сначала недооценили прочность конструкций и глубину залегания бункера в Ямантау. Потом испытанный тактический "bunker-buster", вместо того чтобы пробить себе дорогу взрывами через массу породы и выжечь гору изнутри вместе с содержимым, выплеснулся наружу озером огня, разрушив лишь поверхностную часть объекта. Это сработала защитная система базы, подорвавшая на пути гостя мощную вакуумную бомбу.    Через пять секунд бункера не стало - за первой ракетой следовала вторая. В Пентагоне были уверены, что с вероятностью девяносто девять процентов никто не успел отправить сигнал. Но даже на такой маловероятный случай они обязаны были подстраховаться.       Русская лодка была огромна - водоизмещением в несколько раз больше их собственной. Настоящий плавучий дом с ядерным реактором на борту. Но по сравнению с юркой субмариной US Navy русский "стратег" был неуклюж и уязвим. Он создавался под узкую задачу - незаметно добраться до места и там отстреляться. Большего от него не требовалось. Оружие Страшного Суда, оно должно было одним существованием сдерживать противника от необдуманных шагов. Оно ковалось, чтоб никогда не быть примененным.    Ну, уж о последнем они позаботятся.    Капитан U.S.S. "Minnesota" Эбрахам Сильверберг не мог увидеть изображения вражеской подлодки на мониторе. Все было прозаичнее - гидроакустик определил по шумовому профилю ее класс и тип в каталоге бортового компьютера, на экраны информация поступала в виде цифр и графиков. Сомнений быть не могло. Их цель, за которой они следовали тенью неполные семь суток, находилась там, где ей полагалось быть. С точностью до часа и километра.    Видимо, эту "Акулу" третьей серии, которая по НАТОвской классификации именовалась "Торнадо", выследили уже давно, подумал капитан. Или не выследили, а получили агентурную информацию о ее оперативном задании. Иначе как объяснить, что неделю назад ему сообщили точные координаты места, где сегодня предстояло осуществить перехват?    Возможно, у ребят из ЦРУ имелся "крот" в штабе российских ВМФ, решил для себя Сильверберг. Учитывая копеечные зарплаты и вечный страх русских перед сокращением, это нетрудно. Какой-нибудь полковник решил променять Motherland на обеспеченную старость на одном из Карибских островов. Пожалуй, Гуантанамо ему подойдет.    Что ж, так даже проще. С тех пор подлодку противника вели, не теряя из виду ни на минуту, передавая от одного охотника другому, ожидая момента, когда шифрованным сообщением поступит приказ: "уничтожить".    Капитан метнул взгляд на платиновый хронометр на узком запястье, которое скорей пошло бы пианисту или программисту, а не военному моряку.    Пять минут до атаки.    Прямое и ясное "eliminate target" не допускало двух трактовок. Он прекрасно понимал, что это значит. Здесь никто не будет инсценировать несчастный случай, как когда-то с "Курском". Это война.    Он не мог забыть ощущение, которое испытал, когда пробежал глазами скупые строчки приказа. Холодный липкий страх, это, оказывается, не метафора. Ладони стали скользкими, будто намазанные жиром; кишки сжались с тугой комок; сердце начало пропускать каждый четвертый удар. "Я начинаю третью мировую. Земля погибнет. Все умрут..." - пронеслось тогда у него в голове.    Но он не зря второй десяток лет бороздил океаны. Если его звание мог получить и болван, паркетный шаркун, то должность командира подводной лодки подразумевала наличие на плечах головы вместо уставной тыквы.    Другому бы не доверили его сегодняшнюю роль.    Сильверберг был уверен, что эти страхи - привет из далекого детства. Ужас времен последней вспышки "холодной войны", сбитого корейского "Боинга" и памятной речи Рональда Рейгана. Он тогда учился в elementary school. В той еврейско-интеллигентской среде, где он вырос (мать - дантист, отец - адвокат, оба бывшие "дети цветы", верные избиратели демократов) было хорошим тоном костерить правительство, плевать в армию, а также верить в конвергенцию социализма и капитализма, мир во всем мире и прочий сопливый бред. Тогда, в эпоху первых персоналок все "образованные люди" считали, что атомная война бессмысленна, ведь применение ядерного оружия приведет к гибели человечества. Верили в басню о страшной "nuclear winter,. из чего делался вывод, что надо срочно разоружаться и брататься с "советами".    Тому, чтоб эти идеи просочились в их мозги, немало способствовали фантасты. Например, роман "Мальвиль" лягушатника Мёрля и на "Последнем Берегу" австралийца Невила Шюта. Первую Эбрахам не осилил, а вот вторая ему нравилась, там и герой был командиром подлодки. В конце, правда, все умерли, но это дела не меняло.    Вот откуда эти мурашки. Но, позвольте, времена изменились. Сорок лет назад силы были примерно равны; НАТО и Восточный Блок могли уничтожить друг друга по пять-шесть раз, и всю остальную планету раза два. А потом "империя зла" рухнула сама, и добрым джедаям не пришлось, рискуя жизнью взрывать Звезду Смерти. Этим они займутся теперь. А то опять расплодились на территории бывшего USSR Дарты Вейдары.    "И никакой WW3 не случится, - сказал себе Эбрахам. - Будет очередная операция по обламыванию рогов возомнившей о себе стране третьего мира. Давно пора показать russkies, что они не лучше иракцев и сирийцев, разве что белые по недоразумению".    Маленького Эйба с ранних лет прочили в продолжатели одной из семейных династий. Только не лежала у него душа ни к зубопротезированию, ни к судебным тяжбам. Начитавшись Клэнси и Хайнлайна, он решил стать офицером.    В Уэст-Пойнт он не прошел из-за политкорректных квот. Positive discrimination была на пике, и принадлежность к слабому полу или угнетенному меньшинству значила не меньше, чем баллы на экзаменах. Зато стал курсантом Военно-морской академии в Аннаполисе - женщины, индейцы и геи тоже рвались в военные моряки, но чувство реальности в том, что касается самосохранения, государству пока не изменяло.    С тех пор он ни разу не усомнился в своем выборе. Это была судьба.    Видели бы старики его сейчас, подумал Сильверберг с мстительным удовольствием. Конечно, пришли бы в ужас, а то и в обморок бы грохнулись. Но его совесть была чиста, в конце концов, он же не ракеты запускает по мирным городам. Он не палач, а спасатель. Спасает и свою Филадельфию, которая вместе с шестимиллионной агломерацией пойдет на ланч рыбам от одной русской боеголовки.    К тому же он выполнял работу не один, а значит, и ответственность поровну. С противоположного направления к цели двигалась их лодка-близнец. Третьим в звене была переоборудованная под носитель мини-субмарин старая "Огайо". Полчаса назад с нее должны были стартовать три робота - необитаемые подводные боевые аппараты "Манта". Бесшумные, компактные, они могли управляться компьютерным "мозгом". На испытаниях тот неплохо справлялся с задачами маневрирования и поражения целей. Но в такой ситуации, естественно, на него полагаться было нельзя, и ими дистанционно управляли операторы с лодки-носителя. Все они должны были атаковать одновременно с разбросом всего в пять-десять секунд.    Вот только "Огайо" почему-то пропустила последний сеанс связи. Именно это и беспокоило "морского волка". Теперь связаться с ней было невозможно - надо было соблюдать строжайшее радиомолчание. Даже гидроакустический поиск в такой близости от объекта слежения велся только пассивно - они молча прослушивали бездну, но не могли прощупывать океан импульсами.    Он снова взглянул на хронометр. Три минуты. Пора кончать с этой консервной банкой. Капитан представил, как на другом конце океана ее копию взял на прицел его бывший сокурсник. Вот и эту пора отправить к Нептуну, пока не наделала дел.    "А она может", - подумал Эйб и снова поежился.    Уж он-то знал. Уродливая штуковина, которая расталкивала тупым носом подогретую Гольфстримом воду в десяти милях к югу, несла в своих пусковых установках сто миллионов смертей. Не зря ПЛАРБ называют "убийцами городов".    Что ж, им там наверху виднее. Значит, приз, который Дядя Сэм сорвет в случае выигрыша, оправдывает любой риск. Эти военные аналитики просчитали все на тысячу раз, если решили идти ва-банк. Но все же... Страшно, черт возьми. Будто это ты открываешь ящик Пандоры. Ведь после того как торпеды уйдут, пути обратно не будет.    "Глупо. Как ребенок, ей-богу", - пристыдил он себя.    Время.    - Джентльмены, представление начинается, - произнес он хорошо поставленным голосом, - Цель номер один. Торпедные аппараты пять, шесть, семь и девять - огонь!    Мимолетное движение рук оператора, откинуты предохранительные колпачки и нажата пара кнопок. Дальше свое дело сделает автоматика.    Торпеды отправлялись к цели. На экране они были светящимися точками, которые рывками приближались к большой белой кляксе. Но как же медленно...    Холодком в сердце отозвалась страшная догадка: "Не успеть". Вроде бы ничем не обоснованная. Бредовая. Эти недавно взятые на вооружение торпеды были практически необнаружимы. На ракетоносце их засекут только тогда, когда его судьба будет уже решена.    Торпеды преодолели три четверти расстояния, когда подал голос акустик:    - Есть сигнал.    У капитана отлегло от сердца. Попали, хоть и не они. Сейчас его напарник по звену сообщит о поражении цели. Прокалывайте дырочки под медаль Конгресса за спасение человечества, джентльмены. Конечно, почти все лавры получит мерзавец Дженкинс, но и ему достанется побрякушка на грудь. И, что важнее, хороший бонус.    А где-то там погружался на дно разорванный корпус морского чудища, в разгерметизированных отсеках которого плавали у потолка сплюснутые декомпрессией трупы русских подводников.    Открывайте шампанское, господа.    - Сигнал расшифрован. Множественные пуски, - скороговоркой выдал акустик, лицо его серело на глазах, - Судя по шумовому профилю, межконтинентальные баллистические ракеты...    Чтоб опорожнить свои пусковые установки, "Акуле-3" не требовалось всплывать. Она могла вести огонь с глубины до пятидесяти метров.    В командном отсеке повисла гробовая тишина. Можно было слышать слабое гудение аппаратуры и комариное попискивание сонара, которого Эйб раньше не замечал.    Хуже всего было чувство бессилия. Ракеты уходили в небо одна за другой, а они могли только считать их и молиться. И утешать себя надеждой, что есть еще система HAARP, есть лазерные спутники на низких орбитах и противоракеты. Но капитан вышел из того возраста, когда верят в Санта-Клауса. Перед глазами у него уже стояли реки огня и завалы из обугленных трупов.    Прошло две минуты - им показалось, что двадцать - и пунктир торпеды, наконец, совместился с белой кляксой "убийцы городов". Обе исчезли, моргнув и погаснув без всяких спецэффектов. Программное обеспечение компьютера их не предусматривало.    Гидроакустик нарочито бодрым голосом доложил о поражении цели. Губы у него больше не тряслись, но глаз слегка дергался. Он тоже был не мальчик и все понимал. Они опоздали. Мавр сделал свое дело.    Все уже не имело значения.    Сильверберг открыл рот, чтоб выдавить из себя ненужные и запоздалые слова, когда пол и стены отсека вздрогнули.    - Что за черт?    - Глубинные бомбы, сэр. Атомные. Шестьдесят-восемьдесят килотонн, - не отрывая взгляда от показаний ГАС, сообщил Родригес. У него были дикие глаза наркомана, -Гипоцентр... прямо по курсу, девять с четвертью морских миль.    - Русские? - вырвалось у капитана.    Хотя сам, не договорив, понял, что это чушь. Откуда у "иванов" тут взяться авиакрылу? Весь их ржавый хлам сейчас жгут прямо на аэродромах. А даже если что-то и уцелело... на этой планете небо принадлежит только одной стране.    Вибрация между тем усилилась. Остро отточенный карандаш упал со стола и покатился по металлическому полу. Он ждал чего угодно: того, что в отсеке погаснет свет, а вслед за ним включится тусклое аварийное освещение, а бесстрастные мониторы сообщат о разгерметизации в одном из отсеков или неполадках с реактором. Представлял, как треснет потолочная панель, и прямо на них упадет оголенный провод, разбрасывая искры. Или как через небольшую пробоину хлынет внутрь вода, своим напором делая ее все шире. Он был готов, и принял бы эту участь безропотно. Но ничего не случилось.       Противолодочные самолеты P-8А "Посейдон" не знали, что опоздали, и не жалели глубинных водородных бомб на обработку цели, вернее, квадрата, где та находилась. Взрываясь на глубине до ста метров, на таком расстоянии они не могли причинить серьезный вред корпусу американской лодки, но намертво заглушили сонар. На несколько минут они оказались глухи и слепы.    Сильверберг недоумевал. Нет, мягко сказано - он НИ ХРЕНА не понимал в том, что творилось. Это противоречило всем правилам и инструкциям. Применять боеприпасы такой мощности так близко от дружественной подлодки... такого в практике Флота не бывало. Хотя какая теперь была разница?    Капитан поднялся с кресла, рассеянным движением напялил фуражку... кокардой назад, словно гарлемский рэппер свою дебильную бейсболку. Под удивленными взглядами старших офицеров спохватился, поправил. Обвел невидящими глазами четырех человек, которых знал не один год. Пятое автономное плавание в таком составе.    - Ковальски, принимайте командование. Курс прежний, глубина та же. Родригес, продолжайте наблюдение. Мэтьюсон, проведите контрольный замер радиоактивности у поверхности, следите за уровнем на борту. Выполните проверку систем жизнеобеспечения. И вот еще что. Остальным пока не объявляйте. Позже...    И не дав никому сказать ни слова, он покинул командный пост, нарушив присягу, послав к чертям морским долг перед страной, которой больше не было, и командой, которую ждало страшное и неопределенное будущее    - Я буду у себя, - бросил Эбрахам. Удаляясь по узкому коридору, он шатался как зомби. И сам коридор казался ему бесконечным, и пол плыл под ногами как эскалатор. Переборки, в противовес осточертевшей гамме выкрашенные в пастельные тона, расплывались перед глазами.    В маленькой, но уютной каюте он открыл ящик встроенного шкафчика. Достал табельный Браунинг, заряженный мощными магнумовскими патронами. Надо решать. Выстрел в висок - и все. В загробный мир он не верил, хотя родители когда-то прочили его в раввины. А теперь бог его предков, суровый Саваоф, вот-вот снесет их домик ударом цунами совсем как в сказке мистера Баума про Элли.    Вряд ли у него много времени, прежде чем парни попытаются удержать его. Через пару минут они придут в себя и не остановятся перед тем, чтобы вломиться к нему - Джон Ковальски хоть и тугодум, но не дурак. Дверца из пластика их ненадолго задержит.    Он взвесил пистолет с рифленой рукояткой на ладони и вместе с ним взвесил все "за" и "против". Вряд ли его отдадут под трибунал. Он выполнял распоряжения безукоризненно. Разве его вина, что эти идиоты с "Огайо" потерялись вместе со своими роботами? Должно быть, каким-то образом выдали себя врагу, провалив всю операцию. Да и будет ли теперь у государства время на трибуналы, это еще вопрос.    Нет, он не станет себя убивать.    Да, его страна сыграла с русскими в их национальную игру. Рулетку со смертельным исходом. И проиграла. Но жизнь продолжается. Наверняка уже нет ни правительства, ни Конгресса, ни Сената. Президент... если жив, скоро и ему конец. Ибо кому есть дело до болтуна, половина избирателей которого мертва, а вторая половина умирает в муках, проклиная его? Он и раньше-то немного значил. Дрессированное шимпанзе, а не лидер нации.    Но на каждый минус найдется свой плюс.    Какие возможности открывает новая ситуация? Да какие душа пожелает. В прежнем скучном мире трудно было сделать карьеру конквистадора, пирата или колонизатора. Сначала убивать, грабить, насиловать в свое удовольствие, потом остепениться и основать городок где-нибудь на Карибах или Сейшелах. "Сент Эбрахам", к примеру. Все лучше, чем получить паршивую медаль с позолотой, выкупить коттедж по ипотеке в пригороде и уйти на пенсию, треть которой сожрет очередной виток кризиса. А потом умереть от рака кожи в доме для престарелых, выброшенный на помойку как старый хлам.    У него были другие планы.    Но всему свое время. Пока придется изображать верного присяге солдата. Прикидываться дурачком и выполнять приказы - хотя бы для того, чтоб зайти в порт и спокойно пополнить запасы. В Северной Атлантике этот Центр еще может выследить и отправить взбунтовавшуюся подлодку на дно. А после... Мировой океан велик; плыви куда хочешь. Такого раздолья не имели даже герои Приграничья.    Он убрал пистолет обратно в ящик, привел себя в порядок и вернулся в командный отсек. При его появлении ребята тактично сделали вид, что ничего не произошло, и не задавали неприятных вопросов.    Через полчаса на субмарину придет срочный приказ - в обход субординации не от командования 1-ым Атлантическим Флотом, а от какого-то Центра Национального Спасения. Но его подлинность подкреплялась всеми необходимыми кодами. Приказ требовал взять курс на Азорские острова. Ничего себе вояж... В "случае непредвиденных обстоятельств" (странная формулировка!) местом назначения становилось Гонолулу. Это могло означать и то, что их прежняя база в Норфолке, штат Вирджиния, превратилась в аккуратную кучку пепла. А может, эта участь не миновала и Азоры.    "Ничего, - подумал Эбрахам. - Давно хотел смотаться на Гавайи". Часть 1. Дети подземелья . Глава 1. Полночь, XXI век     Неспешной чередой тянулись дни. Медленно, будто резиновые. И каждый был похож на предыдущий так, что не отличишь. Сплошной день Сурка.     Неспешной чередой тянулись дни. Медленно, будто резиновые. И каждый был похож на предыдущий так, что не отличишь. Сплошной день Сурка.        Вот и подкрался незаметно черед отметить четыре декады с момента их заселения в убежище. Сороковины. Отметить... Разве что фломастером в календаре - обвести черным кружком: вот сколько протянули, не сдохли. Достижение.        Время шло, а Убежище, выстроенное когда-то для НИИ Нанотехнологии (который лишили бюджетных ассигнований и тихо прикрыли, сдав здание под мебельный магазин до сдачи защитного сооружения в эксплуатацию), где пять тысяч совершенно посторонних человек нашли спасение сначала от ядерной, а затем от климатической катастрофы, оставалось все тем же.        Медленно проедался запас продуктов, реквизированных со склада ИЧП "Мухамедзянов". Так же собирались раз в день совещания в пункте управления, хотя после свертывания поисково-спасательной операции они стали менее напряженными. Так же в урочное время выстраивались очереди возле пунктов раздачи продуктов и питьевой воды. Правда, норма последней была чуть урезана, и суп самому уже было не сварить, да и чаю не выпить. Но с этим свыклись, а одиночные трапезы давно сменились коллективными.        Сергей Борисович Демьянов, майор в отставке, по-прежнему был фактическим начальником убежища и нес всю ответственность на своих плечах. Бывшему генералу МЧС Прохорову, за которым закрепилась должность (или титул?) коменданта осталось только подписывание бумажек. Да тот и не жаловался. Организатором он был никаким, а за эти полтора месяца пропил и те последние мозги, которые имел. Поэтому его вполне устраивали вечера в подземном "кабинете" в компании с бутылкой. Его терпели, так как он представлял собой осколок государственной системы, а значит, мог пригодиться, если эта система еще жива и разыщет их. Хотя в это верилось все меньше, поэтому полезность генерала была под вопросом.        Все было по-прежнему. Немного изменились только люди, их отношение к происходящему. То, что вначале казалось катастрофой, стало рутиной. Человек - упрямая скотина, и даже здесь сумел убедить себя, что все нормально. Вот и они стерпелись, хоть вначале и считали, что после таких событий их жизнь никогда не войдет в колею. Но поди ж ты... Про панику и истерику давно забыли. Когда жизнь действительно схватит за жабры, не будешь рвать на жопе волосы и посыпать пеплом плешь. На это у организма не останется энергии.        А положение их было "привычно критическим". Демьянов вспомнил, как дней пять назад на собрании бывший инженер водоканала, а ныне зам по водоснабжению с кислой миной доложил, что без капремонта скважина протянет от силы четыре месяца при самом шикарном стечении обстоятельств. Мол, какие-то уроды хорошо погрели руки при строительстве убежища, поставив на него водозаборное оборудование, наполовину выработавшее свой ресурс. И неизвестно, какой из узлов откажет раньше: насос или аппарат обеззараживания и фильтрации. А если любой из них накроется, своими силами поломку не исправить. Естественно, четыре месяца - это условный срок. Случиться это могло хоть завтра.        В ответ на закономерный вопрос коменданта: "Как быть в таком случае?", который был адресован ему и который майор прочел в глазах каждого, Демьянов выдал дежурное: когда припрет, они стройными колоннами отправятся на постоянное проживание в деревню N.        Уточнять детали он не стал. Кто их там ждет? Как они перевезут людей, продукты, где будут брать банальный уголь с дровами для печного отопления? Где брать воду, как очищать ее? - слава богу, никто не стал выпытывать. Наверно, каждый понимал, что ответа нет ни у кого.        Майор был спокоен как скала. Се ля ви. Четыре месяца, значит, четыре. Для него этот срок казался таким же невообразимым, как миллион лет.        Эти дни выдались бедными на события. И слава богу, думал Демьянов - хороших новостей ждать было неоткуда. Происшествий было мало, и ни одно из них не выходило за рамки все той же рутины. За последнюю неделю девять человек умерли естественной смертью, в том числе один от лучевой болезни. Трое родились. Ни плохое питание матерей, ни врачи, привыкшие философски относиться к смерти, не смогли им помешать.        Когда все начиналось, Сергей Борисович не думал, что проблема нежелательных беременностей принесет много хлопот, учитывая совокупный эффект облучения, дефицита витамина Д, гиподинамии и плохого питания. Но две трети укрываемых находились на пике репродуктивного возраста, причем гораздо больше, чем сохранившихся семей, было пар, стихийно образовавшихся после заселения. Вряд ли людей стоило в этом обвинять.        Не желая полагаться на хитрый механизм регуляции численности, который якобы "отключает" инстинкт размножения в неподходящих обстоятельствах, Сергей Борисович предпринял меры. В ближайшем будущем этот инстинкт понадобится им, чтоб сохраниться как вид, и на него нельзя будет накладывать ограничения (про аборты придется забыть навсегда). Но пока было не время. Не хватало еще превратить Убежище в огромный роддом, думал он тогда, и вместе с перевязочными материалами заказал группам снабжения добыть большую партию изделий N2, а заодно и прочих контрацептивов.        Спрос на них был, но очередей не выстраивалось. Не раздавать же их в принудительном порядке? Про поголовную лапароскопию или установку спиралей в их антисанитарных условиях было смешно говорить. Если же многие обходились без них, в ближайший месяц следовало ждать наплыва забеременевших в медпункт. Оставалось полагаться только на этот гипотетический механизм.        Хотя времени для досуга у них стало много. Чтоб растянуть на подольше запас солярки, все реже включался генератор, и все чаще объявлялся "темный час", когда коридоры убежища погружались в полный мрак, и никто не рисковал выходить из комнаты даже в туалет напротив. Без надобности старались не включать даже электроприборы на батарейках. Последние тоже были не бесконечными, а наверх только ради них мотаться никто не станет. Вылазок не было уже с неделю.        Про калориферы и электрообогреватели нечего и говорить. Главную нагревательную установку включали четыре раз в сутки на полчаса, чтоб не дать замерзнуть воде в трубах. И, несмотря на толстый слой грунта над их головами и пять тысяч живых "обогревателей", в Убежище установилась температура около семи градусов тепла.        Теперь они и спали в верхней одежде. Из девяти умерших четверо умерли от пневмонии. Оставалось только жалеть, что убежища не оснащались автономной системой водяного или парового отопления. Смонтировать котел самостоятельно они сумели бы, начни они это в первые же дни. Теперь, когда наверху от холода трескался металл, а руки без руковиц отмораживались за пять минут, об этом можно было забыть. К тому же котлу были бы нужны уголь или мазут. Много. Демьянов который раз по матушке вспоминал проектировщиков объекта, не веривших в "ядерную зиму".        Так же самоотверженно трудилась бригада врачей в медпункте, в палате рядом с которым почти не осталось жертв радиации. Ее как главный фактор риска сменили болезни и травмы "мирного времени". Первое место среди них занимали простудные заболевания - сырой холод подземелья делал их частыми, а их течение - сложным. Случались и желудочно-кишечные инфекции: отфильтрованная вода была чище водопроводной, зато люди стали настолько неразборчивыми, что не брезговали есть и заведомо испорченные продукты, которые порой попадали в убежище вместе с несунами aka сталкерами. С последними справиться можно было только через массовые расстрелы, но Демьянов решил, что игра не стоит свеч.        Дальше шли переохлаждения, переломы и, как ни странно, ожоги от самодельных обогревательных приборов. Так же случались с людьми и инфаркты, и инсульты, правда, сделать тут можно было немногое. Естественно, им было не до сложных процедур, вроде компьютерной томографии. По большей части им были доступны только методы, освоенные медициной еще в XIX веке.        Отработанной процедурой стало спасение желающих уйти в мир иной, которые. К счастью, они редко делали все умело, поэтому в 90% случаев после промывания желудка и иных мер отправлялись на исправительно-реабилитационные работы, после которых не оставалось сил на нехорошие размышления.        Если в первые дни горячее время было у хирургов, то теперь настал завал у терапии.        К счастью, лекарств было достаточно, вдобавок, чтоб хоть немного компенсировать бедный стол, в качестве профилактики всем укрываемым раздавали поливитаминные комплексы.        И, конечно, бичом жителей подземного "города" стал туберкулез, грозивший превратить Убежище в чумной барак. Двести человек с открытой формой уже были изолированы в отдельной секции.        Был даже один случай заболевания бешенством после крысиного укуса, после которого у них наконец-то дошли руки до дератизации. Разложили отравленные приманки, и устроили гадам тотальный родентицид.        Серьезных нарушений порядка отмечено не было. Говорили, правда, что то тут, то там по мелочам подворовывают, но только друг у друга, а на общественный склад больше не зарились. Случись это раньше, Демьянов бы рвал и метал, но сейчас в нем что-то перегорело, и он относился к этому спокойно. Если ты такой раззява, что у тебя из-под носа крадут законную пайку, сам виноват. Поголодай денек, может, это тебя чему-нибудь научит.        Самым серьезным происшествием была драка возле пункта раздачи продуктов. Но после того как зачинщика выкинули вон, таких эксцессов не возникало. Dura lex, sed lex.        Вот вроде бы и все новости. Ах да, самое главное... Таинственные пришельцы на бронетехнике, которые так переполошили майора две недели назад, больше не появлялись.  *****        Он наткнулся на него случайно, во время хаотичных поисков в кабинете. Ведение документов было последним, о чем майор беспокоился в эти дни.        Формально предполагалось, что он будет сопровождать каждое действие бумажкой - от приказов о назначении до ордеров на выдачу продовольствия и снаряжения. Но Сергей Борисович, конечно же, с первого дня понял, что в наступившем "сегодня" вчерашние атрибуты бюрократического порядка потеряли смысл. Каким будет "завтра", он мог лишь догадываться, но в нем тем более не будет место канцелярщине.        Поэтому Донесение и было заброшено на самое дно сейфа. В суматохе первого-последнего дня его завалили другими, более важными документами. Схемами поверхности, маршрутами спасательных групп, журналами облучения...        Демьянов машинально перелистывал их, видел фамилии людей, многих из которых уже не было в живых. Каждая из этих пластиковых папок была собранием некрологов.        Под ними оказался зажат отпечатанный листок в мультифоре (в Убежище был компьютер и принтер, хотя его давно не включали за ненадобностью). Майор наморщил лоб, перечитывая эту филькину грамоту, которую он составил на четвертый день по настоянию коменданта. Тот, сердешный, вертелся тогда ужом на сковородке - боялся, что большое Начальство спросит с него за провал спасательной операции и миллионные жертвы. И чтоб прикрыться, повелел состряпать какую угодно отписку. Получилось вот что:        РУКОВОДИТЕЛЮ РЕГИОНАЛЬНОГО ЦЕНТРА        ГО И ЧС ПО СИБИРСКОМУ ФЕДЕРАЛЬНОМУ ОКРУГУ        Генерал-полковнику М.В. Иванову        ДОНЕСЕНИЕ        О ходе проведения аварийно-спасательных работ в очаге ядерного поражения        N 01 26.09.19        ЗПУ- Убежище N28 МУП "Автобаза N4", п. Академгородок        1. С 13.00 до 14:30 23.09 противник нанес по г. Новосибирску ядерный удар, применив 3 боеприпаса приблизительной общей мощностью 350 Кт.        2. По предв. данным общая площадь радиоактивного заражения составила 1025 кв. км с населением ок. 1600 тыс.чел., в том числе чрезвычайно опасного и опасного заражения - 454 кв. км с населением 950 тыс. человек. Полностью разрушен г. Новосибирск, получили сильные разрушения н.п. Кольцово, Толмачево, Академгородок и др. Расположенные в 10-километровой зоне вокруг г. Новосибирске объекты экономики подверглись сильным и средним разрушениям.        Выведено из строя гидроузел Новосибирской ГЭС, возникла зона катастрофического затопления площадью 238 кв. км с населением 560 тыс.чел. Предполагаемые общие потери населения - 1040 тыс.чел., из них санитарные - не более 215 тыс.чел.        Потеряна связь с пунктами управления города и области. Ввиду этого запасной ПУ развернут на базе защитного сооружения МУП "Автобаза N4", по адресу Университетский пр-т., 47 А        3. Аварийно-спасательные работы в очагах поражения осуществляются с 17.00 24.08. В очаги поражения введено 0,43 тыс.чел. формирований ГО, 5 ед. инженерной и специальной техники, 0,126 тыс. чел. личного состава войск РВСН в./ч. N1217.        Оказана медицинская помощь 1,3 тыс.чел. пораженных, госпитализировано 0,450 тыс.чел.; ликвидировано очагов пожаров общей площадью 24 кв. км; эвакуировано из очагов поражения 5,2 тыс.чел (из них 957 детей). Вследствие высокого уровня радиационного заражения, опасной пожарной обстановки и сплошных завалов эвакуация пострадавших в загородную зону представляется невозможной, в связи с этим принято решение временно разместить их в данном убежище. Ведутся работы по опознанию и захоронению тел погибших. Ввиду отсутствия на объекте НЗ, для обеспечения продовольствием временно реквизированы (под расписку) продукты со складов и торговых предприятий района.        4. В настоящее время обстановка в убежище N28 остается напряженной. По прогнозам врачей, антисанитарные условия, последствия лучевой болезни, неудовлетворительное качество питьевой воды, отсутствие квалифицированного медобслуживания приведут в ближайшее время к высоким потерям как среди укрываемых (в первую очередь детей), так и среди формирований убежища. Сохраняется опасность радиационного заражения убежища вследствие выхода из строя системы фильтров артезианской скважины и ФВК, а также опасность возникновения эпидемической ситуации.        В связи с этим,        ПРОШУ в кратчайшие сроки оказать содействие в проведении эвакуации пострадавших в количестве 5260 чел. за пределы зоны опасного радиоактивного заражения, обеспечению их временным жильем, продуктами питания и предметами первой необходимости.        Зам. главы управления по ГО и ЧС г. Новосибирска Прохоров З.П.        Врем. комендант убежища N28        Смешно и глупо. Само собой, оно так и не было отправлено. Кино такое было - "Письма мертвого человека", блин.        И тут майору на глаза попался журнал. Он лежал под донесением, на самом дне в пыли. "Журнал убежища"...Книжица в красном переплете - тридцать страниц дешевой серой бумаги в клетку.        Он вспомнил, что не вытаскивал его с тех пор, как сделал к нему обложку. Случилось это через полгода после того, как получил эту должность - в 2016 году. Демьянов сдул с него старую, еще довоенную пыль. И к собственному удивлению, почувствовал желание заполнить этот идиотский бюллетень, чтоб хоть чем-то занять свободное время. Его теперь даже у него образовалось до тошноты много.        "Я не белый офицер и не гитлеровский генерал, чтоб мемуары сочинять, - словно оправдываясь, подумал Сергей Борисович, - И слезливым маразматиком еще не стал. Просто не помешает для порядка. Мало ли что с нами случится, а так будет хоть какой-то отчет".        Вопросу, кому он собрался отчитываться, майор не позволил родиться. Какая разница? Налив себе кофе из термоса, он уселся поудобнее и принялся заполнять задним числом этот исторический документ. Благо, события этих сорока дней врезались в его память намертво.        Пятнадцать минут спустя он отложил ручку, поправил очки, без которых полтора месяца назад обходился, и перечитал написанное. Удовлетворенно хмыкнув, майор захлопнул книгу и убрал обратно в стол        Он будет заполнять ее каждый день, хоть по строчке. Еще один маленький ритуал-якорь, чтобы не потерять связь с реальностью и не "поплыть" в сторону окончательной шизы, которая уже ясно прослеживалась у товарища генерала. Если раньше тому мерещились "посетители" после второй (не рюмки, ясное дело), то теперь он видит их и на трезвую голову. То отдает им приказы, то, наоборот отчитывается и берет под козырек... А потом не помнит или не верит, что разговаривал со стенкой, злится как бешенный, если тронуть.        Страшно. Не дай бог. Кстати, не пора ли старику на заслуженный отдых? Формальная власть тоже имеет значение, порукой тому римский папа и английская королева. Все это надо обмозговать.  *****        Убежище жило своей жизнью, отрезанное от остального мира. Или наоборот.        А наверху все продолжало стынуть и коченеть. Страна уже не билась в агонии, а тихо умирала, впав в кому. Сентябрь сменился октябрем, еще более холодным и таким же темным.        Чем больше проходило времени, тем больше Демьянов думал, как же им повезло. Как ни крути, а Убежище N28 представляло собой идеальное... убежище. Тьфу, иначе не скажешь.        Раньше он смеялся над фильмами и книжками, где уцелевшие после атомной войны годами жили в темных бункерах и пещерах. Со скепсисом профессионала втолковывал поклонникам такого чтива: мол, даже если ракеты избирательно поразят все атомные электростанции (чего они не станут делать никогда), и на каждой АЭС случится штука под названием "meltdown", как в Чернобыле, - даже в таком случае у людей не будет причин сидеть под землей сотню лет. Потому что, все равно, кишка тонка у нас заразить радиоактивными изотопами всю земную поверхность (кобальтовая бомба не в счет). Будут зоны, где сотни будет держаться смертельный уровень радиации. Относительно компактные. И как правило, вдали от городов, потому что АЭС в городской черте не строят. Там никто и так не успеет укрыться. Но будут и участки относительно чистые - также в сельской местности. И именно туда и надо перебираться выжившим как можно скорее. А ютиться под землей больше недели попахивает абсурдом и фантастикой. Любят... любили авторы такой сюжет, будто медом намазан. У одного эти "дети подземелья" вообще перешли на самообеспечение, начав выращивать грибы и свиней на подкормке из собственных фекалий... Ну и умора.        Так считал майор. А теперь судьба насмехалась над ним, подсунув в качестве спасения укрытие под землей. Да, в деревне в деревянных домах с печным отоплением было бы лучше по многим статьям. Но как туда переберешься? Еду перевозить на чем? И скважину такую где еще найдешь? Да и опасностей наверху было до хрена.        Так или иначе, им повезло. Упрятанное глубоко под землю убежище не могло промерзнуть. Как там остальные, Сергей Борисович старался не думать. О сотне миллионов своих сограждан, которым некуда спрятаться, которых никто не накормит и не защитит. А когда такая мысль все же забредала в голову - надеялся, что они умрут быстро. Для их же блага.        Демьянов знал, что выжить в ледяном аду обычной семье невозможно. Разве что прошедшие спецподготовку, спаянные коллективы. А средний гражданин не выживет, даже если он родной брат Робинзона Крузо. Хотя какой дурак будет выживать один или семейным кружком? Человек существо стадное, и перед лицом катастрофы люди наверняка сбились в группы разной величины. Соседи. Коллеги. Родственники. Сослуживцы. Сокамерники, ха-ха. Это уже лучше, но не спасет, кроме двух последних случаев. А если все они бестолковые обыватели, каких восемьдесят процентов, то дело гиблое. Которые не служили в армии, а "работали" в офисе, отправляя факсы из одной шарашки в другую. Такие погибнут даже с полной кладовкой тушенки. Толку-то от объединения - только немного муки продлить.        Слишком многое против них. На первом месте, конечно, климат, на втором - человеческий фактор, и только на третьем - поражающие факторы ядерного оружия.        С последними, слава богу, теперь гораздо меньше проблем. На всей территории области ядерная опасность почти миновала. Облака уносило прочь: судя по розе ветров, от Н-ска они успели уйти далеко на юг и рассеяться где-то над Алтаем и Казахстаном.        В целом Западной Сибири повезло. Дувший почти беспрерывно северный ветер и огромные расстояния между городами благоволили уцелевшим. С запада заразы можно было не опасаться - все большие города Урала и европейской части страны находились далеко. Новосибирской области посчастливилось не иметь на своей территории почти никаких первоочередных целей. Единственная часть РВСН после памятной "реформы" Стрельцова стала учебной, и враги это не могли не знать. Поэтому явно ограничились парой "Фастхоуков" (или старых "Томагавков") по корпусам. Даже потом, когда Штаты применили все, что у них было, они не видели смысла выжигать эти просторы дотла. По сравнению с соседним Кузбассом плотность населения тут была куда ниже. Швырнули по паре 10-100 килотонных по главным промышленным центрам, и будь здоров.        Итак, о радиации не стоило беспокоиться: уровень заражения стабильно падал. Похоже, во время обмена ударами большинство АЭС не пострадали, а супостаты чаще применяли бомбы для воздушных взрывов. Так от них дряни на порядок меньше, а радиус поражения, наоборот, выше, потому что не мешает кривизна земной поверхности. Люди мрут, инфраструктура и ценные объекты экономики рушатся, так что пользы от "зачищенной" страны будет немного. Зато есть гарантия, что на родном берегу радиоактивный дождик не выпадет.        Скоро можно будет прогуляться и по лунному ландшафту эпицентра, если у кого-нибудь возникнет желание. И если погодка не подкачает.        Демьянов представил, как выглядела бы метеосводка последнего синоптика на Земле. "Устойчивая облачность, ветер северо-западный 15-19 м/с, до 50 м/с в порывах) температура воздуха днем - 36-41 С., ночью - 43-48 С".        Он никогда не верил предсказателям погоды. Майору вспомнился барометр, который неизвестный чудак притащил на поверхностный наблюдательный пост. Кто-то из не в меру начитанных бойцов высказал дельную мыслю: мол, отслеживание динамики атмосферного давления поможет лучше планировать вылазки и предугадывать приближение ураганов.        Затея провалилась - никакой системы в поведении ветров не обнаружилось. Они приходили тогда, когда их меньше всего ждали, принося массу проблем.        Но барометр какое-то время еще висел. И если бы Демьянов не был так занят текущими вопросами, он бы заметил, что стрелка на нем почти всегда смещена влево по отношению к нормальным 650 миллиметрам ртутного столба. Среднее давление упало почти на семьдесят. Если бы он знал, то не спрашивал бы себя, почему в последние дни ему так тяжело дышать. Майор списывал это на гипертонию и ишемическую болезнь сердца, но был прав только наполовину.        На самом деле страдал не он один.        Земля потеряла почти десятую часть кислорода, поглощенного в процессах горения и гниения. Над всей Евразией кружились гигантские циклоны - их движение напоминало катание бильярдных шаров после удара кием. Такие же области пониженного давления, хотя и меньшим числом, клубились над Северной Америкой. Они то собирались в стаи, то отталкивались друг от друга, из космоса напоминая гигантские воронки. Эти пылесосы Всевышнего захватывали молекулы воздуха и перекачивали их на такую высоту, где действие на них земного притяжения ослабевало, и они рассеивались в безвоздушном пространстве. В первые сутки, в дни Великого Пожара, они вытягивали из атмосферы кислород миллиардами кубометров в секунду. Потеря была невосполнимой, потому что от царства растений остались одни воспоминания. К сороковому дню продолжали фотосинтез только океанские водоросли.        Высокогорные деревни и города вроде Мехико и швейцарского Давоса вымерли не от радиации или холода. Жизнь покинула их, потому что на высоте больше километра над уровнем моря стало невозможно дышать.        Но рука об руку с этим процессом шел и другой. Вместе с падением давления резко росла влажность. Над океанами бушевали ураганы, сравнимые с бурями на Венере, втягивая в себя миллиарды литров воды и перенося их сотни, а то и тысячи километров. Влага конденсировалась над стремительно остывающей сушей и выпадала сначала в виде ливней, а потом в виде обильных снегопадов: не "миллиметры" осадков, а метры. Колесный транспорт в средних широтах стал бесполезен. Под многотонной тяжестью обваливались крыши, там, где некому было сбрасывать с них снег - брошенные строения в городах и поселках быстро становились непригодными для жилья.        Ядерная зима невозможна. Там считали математики и климатологи.        Даже сгоревших городов и лесов площадью в миллион квадратных километров будет недостаточно, чтоб дать такое количество пепла, говорили они. А ведь образовавшаяся сажа должна еще попасть в стратосферу, где нет конвекции и дождей, которые быстро ее вымывают - останься она внизу, и атмосфера очистится от нее за неделю. Попасть в верхние слои она может лишь за счет эффекта огненного торнадо, который образуется только при пожарах в городах, да и то не во всех. Современные городские районы, например советские эпохи Хрущева и Брежнева, спланированы так, чтоб огненного шторма не возникало. А при лесном пожаре и вовсе выделяется очень мало сажи, и не все ее частицы настолько мелкодисперсны, чтоб висеть в тропосфере и оказывать влияние на затемнение Земли.        "Ядерная зима" возможна только при одном маловероятном сценарии. Взрыве термоядерных бомб в каменноугольных пластах. Направляя десятимегатонные ??[Author ID0: at Mon Apr 27 16:25:00 2009 ], на далекий Кузбасс, обитатели подземелий Колорадо это знали. Но кто бы мог подумать, что процесс вызовет цепную реакцию и выход пыли будет равен не сотням миллионов тонн, а миллиардам?..        Атомные грибы вздувались только в Северном полушарии, но последствия вскоре ощутила на себе вся планета. Между двумя половинками земной сферы шел непрерывный обмен воздушными массами, поэтому страны, на территории которых не упало ни одной бомбы, тоже получили свою долю - не радиоактивных осадков, так пепла с сажей.        Небо там стало не черным, а серым, но и этого оказалось достаточно. Теплолюбивая флора и фауна экваториальной и тропической зон погибла даже раньше, чем в умеренных широтах. В середине сентября коса прошлась по биосфере планеты, первыми отправляя за динозаврами растения юга, затем животных, и почти сразу же - популяцию людей. Особенно тех, кто жил натуральным хозяйством, не имея ни запасов пищи, ни утепленных жилищ, не говоря уж о зимней одежде.        Обитатели развитых стран юга, вроде Австралии, Южно-Африканской Республики и Бразилии могли бы продержаться дольше, с их холодильниками и забитыми едой супермаркетами. Но и у них была Ахиллесова пята - в этих странах не знали, что такое настоящая война, и не было ничего похожего на систему гражданской обороны. Катаклизм застал их врасплох, свалившись на голову вместе с первым снегом.        Но не только взбесившийся климат сокращал численность человеческой расы. В темноте люди и народы сводили старые счеты, платя кровью за недавние и древние обиды. Август 2019 года был месяцем, когда мир сотряс не один ядерный конфликт, а четыре. Даже если б не было зимы, один обмен ударами между США и РФ сместил баланс сил настолько, что стал катализатором для трех крупных и множества малых войн. Война на Земле превратились в систему с положительной обратной связью, которая распространялась как пожар и могла закончиться, лишь исчерпав топливо: оружие или людей.        Как только стало ясно, что прежний миропорядок рухнул, ракетный удар Лиги Арабских государств обрушился на Израиль, спровоцированный слухами о том, что Тель-Авив планирует нанести по их столицам превентивные ядерные удары... Которые, возможно, слухами не были.        Дешевые и допотопные, баллистические ракеты арабских стран были ничем иным, как начиненными взрывчаткой консервными банками с примитивной инерционной системой наведения. Шестая часть из них и вовсе взрывалась в воздухе, падая на землю дождем горящих обломков. Почти все остальные сбивались комплексами "Пэтриот". Сбивались до тех пор, пока не кончились противоракеты. Затем качество было побеждено количеством, и на каждый квадратный километр Земли Обетованной упало по паре "птичек", некоторые из которых были начинены быстроразлагающимися химическими агентами. Одновременно авиация Иордании, Сирии, Ливана и Египта устроила самоубийственный рейд на ракетные базы Израиля в пустыне Негев с одной целью - уничтожить хотя бы часть готовящихся к запуску "Иерихонов".        Следом двинулась бронетехника и пехота, поддержанная добровольцами из всех стран Лиги. Они долго готовились к этому дню, накапливая оружие и ярость для реванша.        За войсками шли колоннами и ехали на личном транспорте "мирные люди" - народные мстители, проще говоря, мародеры с сумками для добычи. К ним присоединялись и жители Палестины от мала до велика.        Новая война Судного Дня была скоротечной, и в этот раз детей Сиона не спасло ни техническое превосходство, ни то, что за оружие взялись все, кто мог его поднять. Без американских друзей за спиной они могли только продать жизни подороже, захватив с собой побольше врагов. Но на место каждого убитого араба становилось десять, и совсем скоро, щедро удобрив трупами песок, захватчики прорвались через заслоны и устроили среди библейских долин ветхозаветную бойню. За собой они оставляли города и поселки, где не оставалось даже кошек и собак. Только смрадный дым поднимался к небу, как из трубы гигантского крематория.        5 сентября еврейское государство перестало существовать - на этот раз навсегда. Но из двухсот сорока его ракет средней дальности марки "Иерихон-4" почти сто пятьдесят успели взлететь, превратив в пыль половину крупных городов стран ислама. Черный метеоритный куб Каабы превратился в пыль вместе с древними памятниками Александрии и Каира.        Победителям некуда стало возвращаться. А, потеряв общего врага, они мигом лишились подобия единства. Почти сразу вспыхнул раздрай, закончившийся резней и взрывами "грязных бомб" в уцелевших Эр-Рияде и Абу-даби.        Днем раньше войска Северной Кореи хлынули в Южную, сметая все на своем пути. В первом же боестолкновении вскрылось преимущество социалистического уклада над капиталистическим: северяне не умели делать телевизоры и автомобили на экспорт, зато не разучились держать автоматы.        Еще вечером первого дня, опомнившись от потрясения, Индия и Пакистан подписали договор о ненападении, имея перед глазами красноречивый пример. Но усилия Дели и Исламабада пошли прахом, когда отбившиеся от рук военные с обеих сторон начали промышлять грабежами по ту сторону рубежей.        Как и в других местах, противостояние развивалось по нарастающей. 28 августа страны обменялись серией ядерных ударов, стараясь опередить друг дружку и получить стратегическое преимущество. Это бледное подобие катастрофы 23-го числа если считать мощность бомб, из-за скученности населения и неразвитости системы ГО унесло не меньше жизней. Вслед за этим армии двух государств оказались втянуты в вялые позиционные бои на всем протяжении границы, которые стихли через неделю, когда оба правительства пали под натиском обезумевших от голода толп.        Не лучше обстояли дела и у государства, заварившего эту кашу. То, что уцелели врытые в скальную толщу Аппалачей и Кордильер бункеры, а с ними и высшее руководство страны, едва ли улучшало ситуацию. А может, по закону Мерфи, даже ухудшало ее, ведь лихорадочные попытки власть имущих уцелеть могли только снизить шансы обычных людей на выживание.        Части национальной гвардии и силы FEMA, которым предоставили самые широкие полномочия вплоть до расстрела инсургентов на месте, не справлялись с охватившим все пятьдесят штатов хаосом. Немудрено, если вспомнить, как долго они не могли справиться с последствиями урагана всего в одном. Теперь "Катрина" была на большей части территории США. На улицах уцелевших мегаполисов царила Варфоломеевская ночь, где расовые банды резались за добычу из разоренных супермаркетов и соревновались в охоте на "белых свиней".        Русские знали куда бить. Вдесятеро меньшим мегатоннажем они нанесли больший ущерб. Сыграла свою роль и география: раскиданные по необъятным просторам города и веси РФ были менее уязвимы, чем многоэтажная городская Америка, втиснутая в узкие пятачки дорогой земли у побережий. При атаке на мегалополисы эффективность поражения "биологических целей" растет не в разы, а на порядки. А уж если те находятся в зоне минутного добегания приливной волны... тогда каждый мертвец обойдется почти даром.        Падали, как подрубленные, небоскребы, а вместе с ними рушилась "американская мечта" - мечта эгоистов всего мира, променявших могилы предков на жирный гамбургер. Сколько их там было - сто миллионов? Двести? Вряд ли кто-нибудь подсчитает.        Сохранившие боеспособность и управляемость части сухопутных сил стягивались в менее пострадавшие районы Среднего Запада. Но и там они не должны были задержаться надолго.        После того как закончится уборочная, и погрузят в трейлеры и вагоны продукты, войска перебросят на западное побережье, где в уцелевших портах их уже будут ждать транспорты.        Собранная по лагерям беженцев группа ученых не зря ела пайковый хлеб с ореховым маслом. Теперь за него они работали лучше, чем когда-то за стотысячные оклады с бонусами к рождеству. Им удалось на конкретных данных смоделировать развитие "ядерной зимы" на ближайшие пять лет, и результат анализа был приговором для всего континента от Аляски до Калифорнии. Вместе с ним обречены были уцелевшие триста миллионов. Расчет показал, что через год в живых останется только каждый двадцатый. Спасать их не было ни возможности, ни смысла.        Все внимание Центра занимал островной штат, в документах получивший кодовое название "Новая Формоза". Даже с учетом вывезенных продуктов он не прокормил бы больше ста тысяч пришлых, которых уже отобрали и начали вывозить. К счастью военный и торговый флот уцелели почти полностью, и, несмотря на волну дезертирства, для невиданного переселения удалось собрать почти полтысячи кораблей.        Впрочем, те капитаны, которые послали верховное командование куда подальше, далеко не уплыли - крылатых ракет было предостаточно, да и самолеты еще летали, а у пилотов палубных бомбардировщиков было больше причин подчиняться Центру, ведь они не могли сесть, где им вздумается.        Первым делом флот обеспечил эвакуацию сорока тысяч солдат и офицеров US Army из заокеанских баз в Западной Европе и АТР. Тем, кого служба занесла в Центральную Азию, повезло меньше. В Афганистане деморализованный контингент бросили на радость моджахедам и талибам, которые на время резни даже забыли былые распри.        Воздушный коридор оказался бы слишком дорогим удовольствием.        Но и тех, кому достался билет, возвращали не за здорово живешь. И не для того, чтоб разгребать пепел NY или LA. Они были нужны для обеспечения операции "Ковчег", которая уже шла полным ходом. С ней бывшие гегемоны связывали шансы на сохранение хотя бы части своей силы.        Базы за морями для этого не требовались. Мир коллапсировал, сжимался, и контролировать территорию больше округа, графства становилось проблематично. Там, куда мир катился, не останется ни глобальных сверхдержав, ни международных отношений. Только "острова" цивилизации в океане дикости в лучшем случае, а в худшем - островки жизни в море опустошения.        Когда ушли американцы, ни одна страна не испытала и доли того, что почувствовала Япония. 25-го августа все, от министров до гейш из чайных домиков Киото говорили о том, что проклятые бака-гайдзины смылись, бросив верных союзников в пасть дракону. Прошлой ночью базы на Хоккайдо и Окинаве обезлюдели - военный персонал в спешном порядке погрузился в "Геркулесы" и морские суда, причем не только под своим флагом. В обстановке неразберихи было не до дипломатических расшаркиваний с бывшими друзьями. Реквизировали, все, что попало под руку от круизных лайнеров до сейнеров, ловивших крабов в Охотском море, и отбыли, бросив все нетранспортабельное имущество.        Теперь они остались одни. Но у страны Восходящего солнца было чем защитить себя. Больше полувека она руководствовалась в своей политике обязательством "не производить, не приобретать и не иметь на своей территории ядерного оружия". Однако мир менялся стремительно, становясь все менее предсказуемым. И в конце первого десятилетия миллениума обстоятельства заставили Японию отказаться от этого донкихотского принципа.        На кону стояло выживание нации. В регионе было неспокойно: Северная Корея все чаще огрызалась, наконец-то легализовав свою атомную бомбу. Да и с Южной не все было гладко - многовековые обиды и нерешенный спор из-за острова Такэсима давали о себе знать.        Но единственной реальной угрозой был, как понятно, Китай. Этот исполин не бряцал оружием, это ему было не нужно. Он представлял опасность самим фактом своего существования: пятимиллионной армией мирного времени (резерв был сравним с населением средней европейской страны), вторым после США военным бюджетом, стремительно растущим флотом, в котором наращивалась подводная составляющая. Здесь уже пахло претензиями на роль мировой, а не региональной сверхдержавы. Уверенно выступал он и на экономическом поле, все больше перетягивая на себя деловые интересы США в регионе. Он был опасен даже в спокойное время, чего уж говорить об эпохе Мокусироку Хэн. (Конец Света, яп.)        Угроза назрела давно, но только в начале десятых годов министерству обороны удалось преодолеть мощное антивоенное лобби, заткнув рты прекраснодушным дурачкам. Дело было за малым.        Никой "комплекс вины" не мог помешать второй по технологическому развитию стране мира обзавестись собственным ядерным оружием. Третий по величине пользователь атомной энергии в мире с запасами отделенного плутония, достаточными для изготовления 2000 боеголовок - вдвое больше, чем у Китая - за пять лет сумел создать и довести до совершенства собственную бомбу, пройдя путь, на который другим странам понадобилось лет по тридцать.        Наработать столько они не успели, но три сотни чистых, современных термоядерных боеприпасов мощностью от 10 до 100 килотонн было собрано. Параллельно, даже с некоторым опережением, разрабатывались средства доставки - баллистические ракеты средней дальности типов Аматерасу-1 и 2 с дальностью поражения до 2800 км. и до 5200 км.        Их было немного, но они были надежны, как и все, что делалось в стране Восходящего Солнца. От них не требовалось многого - мощным ПРО вероятный противник обзавестись не успел, а расстояние до целей, городов прибрежной зоны, было смешное - всего 500-1500 километров.        За один день 27-го августа, опираясь на мощную "пятую колонну", силы Народной Освободительной Армии Китая практически без боя "освободили" Тайвань, вернув его в лоно метрополии.        Генштаб армии Японии не стал ждать, когда десантные катера НОАК появятся у родных берегов. Перед многократно сильнейшим врагом смысл имела только тактика опережающего удара.        Противник тем временем медлил. Для китайских генералов операция "Цунами" осложнялась тем, что должна была быть проведена максимально бережно. Мощность оружия следовало соизмерять с допустимым ущербом. Смыть потомков самураев в океан было несложно, для этого хватило бы и десятой доли ядерного потенциала Поднебесной. Но высокотехнологичные сборочные линии и лаборатории, сухие доки и верфи, где можно строить авианосцы, нужны были целыми и невредимыми. Как, в идеале, и мозги японских инженеров с учеными. Те вряд ли отказались бы работать на новых хозяев за карточки на рыбу и рис.        Другая сторона таких ограничителей не имела. На восьмой день данные спутниковой разведки подтвердили, что на материке началось рассредоточение населения крупных городов. Япония нанесла превентивный удар.        Эвакуация не была проведена полностью, да этого китайцы и не пытались сделать. Численность горожан в новой эпохе и так нужно было ввести в жесткие рамки. Ценные кадры и оборудование давно были вывезены и укрыты, в мегаполисах остались только лишние рты, обреченное на убой стадо. Разменять четыреста миллионов чернорабочих на второй в мире промышленный потенциал - на это руководство единственной оставшейся сверхдержавы было готово. Тем более эти бывшие кули производили ширпотреб для Запада, а Запада больше не было.        И снова к небесам поднялись столбы пламени. Этот день переплюнул по числу душ, покинувших бренную землю, даже 23-е августа. Янцзы и Хуанхэ на сутки прекратили течь, запруженные обломками и мертвой биомассой. Взрывы плотин довершили дело. В мутной радиоактивной воде покачивались трупы людей и животных, медленно пробивая себе дорогу к океану.        Ответный удар был щадящим: ядерное оружие только тактического класса, химическое - только по позициям японских войск. Всего через час на острова градом посыпались китайские парашютисты, отвоевывая плацдармы для сметающей все волны морского десанта.        Предполагалось закончить операцию за пять дней. В реальности понадобилось двадцать. Вторжение пробудило в сынах богини Аматерасу забытый воинский дух, а пропитанная культом смерти культура не дала ему исчезнуть даже после четырех поколений сытой жизни. И вчерашний менеджер, любитель аниме про школьниц в коротких платьицах, за год до войны окончивший курсы резервистов, повязывал на лоб повязку камикадзе. 35-миллионный Большой Токио, крупнейший город мира, стал крепостью, где из каждого окна вели огонь фанатики с мужеством обреченных.        Даже когда он уступил облакам нервно-паралитических газов, одиночки продолжали отстреливаться, сберегая последний патрон для себя, если не было гранат. Они не могли победить, но сумели выиграть время, и половина индустриальных гигантов столицы аккуратно сложились под действием направленных взрывов. Подорванные небоскребы Нагасаки и Осаки рушились как башни Всемирного Торгового Центра, а Хиросима во второй раз исчезла в пламени ядерной бомбы, на этот раз приведенной в действие защитниками. Несколько зарядов были взорваны в районе тектонического разлома на дне Японского моря, вызвав чудовищные цунами и серию шести-семибалльных землетрясений по всему архипелагу.        Теперь во всем регионе осталась одна сила, но и для нее победа вышла почти пирровой - добычи оказалось меньше в разы, и она едва ли оправдывала собственные потери.        Но настоящая катастрофа случилась через неделю после подавления последнего очага сопротивления, когда диверсант-смертник сбил из ПЗРК авиалайнер с высшим руководством Коммунистической Партии Китая. Возможно, он не был японцем. Возможно, так сводили счеты представители номенклатурной элиты.        После этого в последней сверхдержаве все пошло вразнос. Собранная на скорую руку Чрезвычайная Комиссия не долго удерживала ситуацию под контролем; генералы тянули в одну сторону, чиновники в другую. В конце концов, она распалась в кровавой сваре за остатки рычагов управления, кульминацией которой стал военный переворот 14 сентября с полным устранением гражданской администрации.        На тридцать пятый день новое правительство Китая укрепилось в малонаселенных землях Внутренней Монголии, отрезав территорию от остальной страны стеной минных заграждений, колючей проволоки и пулеметных гнезд. За ее пределами в нескольких анклавах вокруг уцелевших АЭС концентрировалось продовольствие, войска и лучшие кадры. "Ненужные" семьсот миллионов, из которых половина умирала от лучевой болезни и ожогов, а вторая от голода, были частью предоставлены сами себе, частью согнаны в трудовые армии, где средняя продолжительность жизни человека равнялась неделе.        Попытки прорыва периметра подавляла авиация и артиллерия, благо авиабомб и фугасных снарядов пока оставалось достаточно. Для снижения "демографического давления" несколько городов центральных и северных областей подверглись ядерной бомбардировке своими силами. Самая крупная в мире армия еще подчинялась приказам.        Но хотя из всех держав мира Поднебесная пока тверже всего стояла на ногах, и ее падение было вопросом времени.        На другом конце мира схватилась в войне всех против всех половина государства Южной Америки - бедные против богатых, голодные против сытых. Фронт расколол даже отдельные страны и города, и даже общая культура и язык не могли помирить вцепившихся друг другу в глотки горячих латиноамериканцев.        Нечто похожее происходило и в колыбели цивилизации - Месопотамии, в Малой Азии, на всем большой Ближнем Востоке и в Азии Средней. Все это огромное пространство превратилось в бурлящий котел, где десятки народов азартно резали и грабили своих соседей: турки и курды, афганцы и таджики, арабы и иранцы, сунниты и шииты... Вера и кровь перемешались и потеряли значение перед лицом надвигающихся с севера черных туч, несущих с собой голод и смерть.        Но даже эти события бледнели рядом с тем, что творилось в Экваториальной Африке, где и раньше жизнь была не сахар. Теперь джунгли и саванны, захваченные дыханием зимы, превратились для ни разу не видевших снега людей в ледяной ад. Тонкая пленка цивилизованности слетела с них моментально. Не повезло потомкам голландских буров в ЮАР - их соседи, коренные африканцы, нашли мясо белого человека приятным на вкус. Им скачок в прошлое дался легче всего.        По всей Земле фанатики всех религий и культов глаголили о наступлении апокалипсиса, как бы он в их традиции не звался. Они были правы, черт возьми.        И все же многие опомнились. Уцелевшие - от бывшего миллионера (деньги стали прахом и вдали от войны) до пролетария, пусть и с белым воротничком, даже поджигатели войны в своих норах - все успели отрезветь от кошмара. Им казалось, что хуже быть не может. Сотни тысяч квадратных километров суши превратились в обугленную рану, сочащуюся радиоактивным гноем. Сотни миллионов тел лежали под снегом в США, Канаде и Западной Европе, где вдобавок полыхала эпидемия выпущенной на свободу сибирской язвы. Если бы не вынужденное прекращение авиаперевозок она бы уже скосила все народы Старого Света как траву. Количество погибших от холода и голода подсчету не поддавалось. Их могло быть и вдвое, и втрое больше, чем жертв оружия массового поражения.        Не меньше половины населения потеряла Россия. Огромные пространства спасли часть людей от бомб, но именно здесь было выброшено в небо больше всего пепла, и первой наступила Зима. Хотя русских особо никто не жалел.        Оставалась страны, вроде островных государств Микронезии и Меланезии, где на сороковой день от последствий войны не погиб ни один человек Окруженные со всех сторон океаном, эти клочки суши остывали медленно; к тому же вокруг было полно промысловой рыбы. До них, расположенных в Южном полушарии, не скоро доберутся тучи пыли и ледяные течения. Но и эти райские уголки никуда не денутся, хотя бы потому, что привыкли полагаться на импорт, а крохотная островная экосистема оскудеет быстро. И раньше, чем течения, туда могут добраться пираты из бывших военных моряков исчезнувших держав.        Больше шансов уцелеть как государство имела маленькая Финляндия, накопившая в "тучные" годы десятилетний запас продуктов, с природным топливом в виде лесов под боком и давними традициями выживания при зимних температурах. Имела бы, не находись вокруг много желающих заставить ее поделиться.        Никто не придумал, что делать с "ядерной зимой", а небеса уже готовили человечеству новый сюрприз. В ионосфере, еще выше пепельной завесы, вызревало явление не менее страшное, чем зима.        Мало кто знал точно, что запустило этот часовой механизм. Астрономы - многие из них уцелели, ведь обсерватории редко строят в крупных городах, где "световое загрязнение" мешает наблюдать небо - считали, что переполюсовку вызвал солнечный ветер от недавней гипервспышки. Выдвигалась даже теория об их цикличности. Но большинство людей таких тонкостей не знало и думало, что лавину геокосмической катастрофы вызвал брошенный человеком ядерный "камешек", костеря на чем свет стоит американцев, да и русских тоже.        Хотя разницы уже не было - сработал закон перехода количество в качества, и параллельный катаклизм начался. Процесс, который плавно тек на протяжении письменной истории человечества, стал стремительно набирать обороты. Жизнь на планете Земля была их свидетелем не меньше сотни раз. И каждый раз некоторые из населявших ее видов уходила, оставляя о себе на память только окаменевшие костяки.        Мир не успел испугаться, а беда была тут как тут. Да и мира как целого больше не было, и каждый его клочок был с ней один на один. К сороковому дню связь между континентами, которые не подверглись ядерной атаке, прервалась окончательно. Мало кто понял, что электромагнитный импульс, да и война в целом, тут ни при чем. Одновременно на всей планете начался небывалый всплеск раковых заболеваний, появлявшихся у совершенно здоровых людей. Те, кто долго находились под открытым небом, стали обнаруживать на коже странные ожоги. К сороковому дню для этого достаточно было покинуть помещение на полчаса.        Это происходило и там, где радиоактивных осадков не могло быть в помине. Повсюду от Северного Полюса до Южного, каждый из которых смещался на триста километров за день, вместе с ядерной зимой к людям пришла и другая смерть. Он была необъяснимой и потому еще более страшной.        Вот и подкрался незаметно черед отметить четыре декады с момента их заселения в убежище. Сороковины. Отметить... Разве что фломастером в календаре - обвести черным кружком: вот сколько протянули, не сдохли. Достижение.        Время шло, а Убежище, выстроенное когда-то для НИИ Нанотехнологии (который лишили бюджетных ассигнований и тихо прикрыли, сдав здание под мебельный магазин до сдачи защитного сооружения в эксплуатацию), где пять тысяч совершенно посторонних человек нашли спасение сначала от ядерной, а затем от климатической катастрофы, оставалось все тем же.        Медленно проедался запас продуктов, реквизированных со склада ИЧП "Мухамедзянов". Так же собирались раз в день совещания в пункте управления, хотя после свертывания поисково-спасательной операции они стали менее напряженными. Так же в урочное время выстраивались очереди возле пунктов раздачи продуктов и питьевой воды. Правда, норма последней была чуть урезана, и суп самому уже было не сварить, да и чаю не выпить. Но с этим свыклись, а одиночные трапезы давно сменились коллективными.        Сергей Борисович Демьянов, майор в отставке, по-прежнему был фактическим начальником убежища и нес всю ответственность на своих плечах. Бывшему генералу МЧС Прохорову, за которым закрепилась должность (или титул?) коменданта осталось только подписывание бумажек. Да тот и не жаловался. Организатором он был никаким, а за эти полтора месяца пропил и те последние мозги, которые имел. Поэтому его вполне устраивали вечера в подземном "кабинете" в компании с бутылкой. Его терпели, так как он представлял собой осколок государственной системы, а значит, мог пригодиться, если эта система еще жива и разыщет их. Хотя в это верилось все меньше, поэтому полезность генерала была под вопросом.        Все было по-прежнему. Немного изменились только люди, их отношение к происходящему. То, что вначале казалось катастрофой, стало рутиной. Человек - упрямая скотина, и даже здесь сумел убедить себя, что все нормально. Вот и они стерпелись, хоть вначале и считали, что после таких событий их жизнь никогда не войдет в колею. Но поди ж ты... Про панику и истерику давно забыли. Когда жизнь действительно схватит за жабры, не будешь рвать на жопе волосы и посыпать пеплом плешь. На это у организма не останется энергии.        А положение их было "привычно критическим". Демьянов вспомнил, как дней пять назад на собрании бывший инженер водоканала, а ныне зам по водоснабжению с кислой миной доложил, что без капремонта скважина протянет от силы четыре месяца при самом шикарном стечении обстоятельств. Мол, какие-то уроды хорошо погрели руки при строительстве убежища, поставив на него водозаборное оборудование, наполовину выработавшее свой ресурс. И неизвестно, какой из узлов откажет раньше: насос или аппарат обеззараживания и фильтрации. А если любой из них накроется, своими силами поломку не исправить. Естественно, четыре месяца - это условный срок. Случиться это могло хоть завтра.        В ответ на закономерный вопрос коменданта: "Как быть в таком случае?", который был адресован ему и который майор прочел в глазах каждого, Демьянов выдал дежурное: когда припрет, они стройными колоннами отправятся на постоянное проживание в деревню N.        Уточнять детали он не стал. Кто их там ждет? Как они перевезут людей, продукты, где будут брать банальный уголь с дровами для печного отопления? Где брать воду, как очищать ее? - слава богу, никто не стал выпытывать. Наверно, каждый понимал, что ответа нет ни у кого.        Майор был спокоен как скала. Се ля ви. Четыре месяца, значит, четыре. Для него этот срок казался таким же невообразимым, как миллион лет.        Эти дни выдались бедными на события. И слава богу, думал Демьянов - хороших новостей ждать было неоткуда. Происшествий было мало, и ни одно из них не выходило за рамки все той же рутины. За последнюю неделю девять человек умерли естественной смертью, в том числе один от лучевой болезни. Трое родились. Ни плохое питание матерей, ни врачи, привыкшие философски относиться к смерти, не смогли им помешать.        Когда все начиналось, Сергей Борисович не думал, что проблема нежелательных беременностей принесет много хлопот, учитывая совокупный эффект облучения, дефицита витамина Д, гиподинамии и плохого питания. Но две трети укрываемых находились на пике репродуктивного возраста, причем гораздо больше, чем сохранившихся семей, было пар, стихийно образовавшихся после заселения. Вряд ли людей стоило в этом обвинять.        Не желая полагаться на хитрый механизм регуляции численности, который якобы "отключает" инстинкт размножения в неподходящих обстоятельствах, Сергей Борисович предпринял меры. В ближайшем будущем этот инстинкт понадобится им, чтоб сохраниться как вид, и на него нельзя будет накладывать ограничения (про аборты придется забыть навсегда). Но пока было не время. Не хватало еще превратить Убежище в огромный роддом, думал он тогда, и вместе с перевязочными материалами заказал группам снабжения добыть большую партию изделий N2, а заодно и прочих контрацептивов.        Спрос на них был, но очередей не выстраивалось. Не раздавать же их в принудительном порядке? Про поголовную лапароскопию или установку спиралей в их антисанитарных условиях было смешно говорить. Если же многие обходились без них, в ближайший месяц следовало ждать наплыва забеременевших в медпункт. Оставалось полагаться только на этот гипотетический механизм.        Хотя времени для досуга у них стало много. Чтоб растянуть на подольше запас солярки, все реже включался генератор, и все чаще объявлялся "темный час", когда коридоры убежища погружались в полный мрак, и никто не рисковал выходить из комнаты даже в туалет напротив. Без надобности старались не включать даже электроприборы на батарейках. Последние тоже были не бесконечными, а наверх только ради них мотаться никто не станет. Вылазок не было уже с неделю.        Про калориферы и электрообогреватели нечего и говорить. Главную нагревательную установку включали четыре раз в сутки на полчаса, чтоб не дать замерзнуть воде в трубах. И, несмотря на толстый слой грунта над их головами и пять тысяч живых "обогревателей", в Убежище установилась температура около семи градусов тепла.        Теперь они и спали в верхней одежде. Из девяти умерших четверо умерли от пневмонии. Оставалось только жалеть, что убежища не оснащались автономной системой водяного или парового отопления. Смонтировать котел самостоятельно они сумели бы, начни они это в первые же дни. Теперь, когда наверху от холода трескался металл, а руки без руковиц отмораживались за пять минут, об этом можно было забыть. К тому же котлу были бы нужны уголь или мазут. Много. Демьянов который раз по матушке вспоминал проектировщиков объекта, не веривших в "ядерную зиму".        Так же самоотверженно трудилась бригада врачей в медпункте, в палате рядом с которым почти не осталось жертв радиации. Ее как главный фактор риска сменили болезни и травмы "мирного времени". Первое место среди них занимали простудные заболевания - сырой холод подземелья делал их частыми, а их течение - сложным. Случались и желудочно-кишечные инфекции: отфильтрованная вода была чище водопроводной, зато люди стали настолько неразборчивыми, что не брезговали есть и заведомо испорченные продукты, которые порой попадали в убежище вместе с несунами aka сталкерами. С последними справиться можно было только через массовые расстрелы, но Демьянов решил, что игра не стоит свеч.        Дальше шли переохлаждения, переломы и, как ни странно, ожоги от самодельных обогревательных приборов. Так же случались с людьми и инфаркты, и инсульты, правда, сделать тут можно было немногое. Естественно, им было не до сложных процедур, вроде компьютерной томографии. По большей части им были доступны только методы, освоенные медициной еще в XIX веке.        Отработанной процедурой стало спасение желающих уйти в мир иной, которые. К счастью, они редко делали все умело, поэтому в 90% случаев после промывания желудка и иных мер отправлялись на исправительно-реабилитационные работы, после которых не оставалось сил на нехорошие размышления.        Если в первые дни горячее время было у хирургов, то теперь настал завал у терапии.        К счастью, лекарств было достаточно, вдобавок, чтоб хоть немного компенсировать бедный стол, в качестве профилактики всем укрываемым раздавали поливитаминные комплексы.        И, конечно, бичом жителей подземного "города" стал туберкулез, грозивший превратить Убежище в чумной барак. Двести человек с открытой формой уже были изолированы в отдельной секции.        Был даже один случай заболевания бешенством после крысиного укуса, после которого у них наконец-то дошли руки до дератизации. Разложили отравленные приманки, и устроили гадам тотальный родентицид.        Серьезных нарушений порядка отмечено не было. Говорили, правда, что то тут, то там по мелочам подворовывают, но только друг у друга, а на общественный склад больше не зарились. Случись это раньше, Демьянов бы рвал и метал, но сейчас в нем что-то перегорело, и он относился к этому спокойно. Если ты такой раззява, что у тебя из-под носа крадут законную пайку, сам виноват. Поголодай денек, может, это тебя чему-нибудь научит.        Самым серьезным происшествием была драка возле пункта раздачи продуктов. Но после того как зачинщика выкинули вон, таких эксцессов не возникало. Dura lex, sed lex.        Вот вроде бы и все новости. Ах да, самое главное... Таинственные пришельцы на бронетехнике, которые так переполошили майора две недели назад, больше не появлялись.  *****        Он наткнулся на него случайно, во время хаотичных поисков в кабинете. Ведение документов было последним, о чем майор беспокоился в эти дни.        Формально предполагалось, что он будет сопровождать каждое действие бумажкой - от приказов о назначении до ордеров на выдачу продовольствия и снаряжения. Но Сергей Борисович, конечно же, с первого дня понял, что в наступившем "сегодня" вчерашние атрибуты бюрократического порядка потеряли смысл. Каким будет "завтра", он мог лишь догадываться, но в нем тем более не будет место канцелярщине.        Поэтому Донесение и было заброшено на самое дно сейфа. В суматохе первого-последнего дня его завалили другими, более важными документами. Схемами поверхности, маршрутами спасательных групп, журналами облучения...        Демьянов машинально перелистывал их, видел фамилии людей, многих из которых уже не было в живых. Каждая из этих пластиковых папок была собранием некрологов.        Под ними оказался зажат отпечатанный листок в мультифоре (в Убежище был компьютер и принтер, хотя его давно не включали за ненадобностью). Майор наморщил лоб, перечитывая эту филькину грамоту, которую он составил на четвертый день по настоянию коменданта. Тот, сердешный, вертелся тогда ужом на сковородке - боялся, что большое Начальство спросит с него за провал спасательной операции и миллионные жертвы. И чтоб прикрыться, повелел состряпать какую угодно отписку. Получилось вот что:        РУКОВОДИТЕЛЮ РЕГИОНАЛЬНОГО ЦЕНТРА        ГО И ЧС ПО СИБИРСКОМУ ФЕДЕРАЛЬНОМУ ОКРУГУ        Генерал-полковнику М.В. Иванову        ДОНЕСЕНИЕ        О ходе проведения аварийно-спасательных работ в очаге ядерного поражения        N 01 26.09.19        ЗПУ- Убежище N28 МУП "Автобаза N4", п. Академгородок        1. С 13.00 до 14:30 23.09 противник нанес по г. Новосибирску ядерный удар, применив 3 боеприпаса приблизительной общей мощностью 350 Кт.        2. По предв. данным общая площадь радиоактивного заражения составила 1025 кв. км с населением ок. 1600 тыс.чел., в том числе чрезвычайно опасного и опасного заражения - 454 кв. км с населением 950 тыс. человек. Полностью разрушен г. Новосибирск, получили сильные разрушения н.п. Кольцово, Толмачево, Академгородок и др. Расположенные в 10-километровой зоне вокруг г. Новосибирске объекты экономики подверглись сильным и средним разрушениям.        Выведено из строя гидроузел Новосибирской ГЭС, возникла зона катастрофического затопления площадью 238 кв. км с населением 560 тыс.чел. Предполагаемые общие потери населения - 1040 тыс.чел., из них санитарные - не более 215 тыс.чел.        Потеряна связь с пунктами управления города и области. Ввиду этого запасной ПУ развернут на базе защитного сооружения МУП "Автобаза N4", по адресу Университетский пр-т., 47 А        3. Аварийно-спасательные работы в очагах поражения осуществляются с 17.00 24.08. В очаги поражения введено 0,43 тыс.чел. формирований ГО, 5 ед. инженерной и специальной техники, 0,126 тыс. чел. личного состава войск РВСН в./ч. N1217.        Оказана медицинская помощь 1,3 тыс.чел. пораженных, госпитализировано 0,450 тыс.чел.; ликвидировано очагов пожаров общей площадью 24 кв. км; эвакуировано из очагов поражения 5,2 тыс.чел (из них 957 детей). Вследствие высокого уровня радиационного заражения, опасной пожарной обстановки и сплошных завалов эвакуация пострадавших в загородную зону представляется невозможной, в связи с этим принято решение временно разместить их в данном убежище. Ведутся работы по опознанию и захоронению тел погибших. Ввиду отсутствия на объекте НЗ, для обеспечения продовольствием временно реквизированы (под расписку) продукты со складов и торговых предприятий района.        4. В настоящее время обстановка в убежище N28 остается напряженной. По прогнозам врачей, антисанитарные условия, последствия лучевой болезни, неудовлетворительное качество питьевой воды, отсутствие квалифицированного медобслуживания приведут в ближайшее время к высоким потерям как среди укрываемых (в первую очередь детей), так и среди формирований убежища. Сохраняется опасность радиационного заражения убежища вследствие выхода из строя системы фильтров артезианской скважины и ФВК, а также опасность возникновения эпидемической ситуации.        В связи с этим,        ПРОШУ в кратчайшие сроки оказать содействие в проведении эвакуации пострадавших в количестве 5260 чел. за пределы зоны опасного радиоактивного заражения, обеспечению их временным жильем, продуктами питания и предметами первой необходимости.        Зам. главы управления по ГО и ЧС г. Новосибирска Прохоров З.П.        Врем. комендант убежища N28        Смешно и глупо. Само собой, оно так и не было отправлено. Кино такое было - "Письма мертвого человека", блин.        И тут майору на глаза попался журнал. Он лежал под донесением, на самом дне в пыли. "Журнал убежища"...Книжица в красном переплете - тридцать страниц дешевой серой бумаги в клетку.        Он вспомнил, что не вытаскивал его с тех пор, как сделал к нему обложку. Случилось это через полгода после того, как получил эту должность - в 2016 году. Демьянов сдул с него старую, еще довоенную пыль. И к собственному удивлению, почувствовал желание заполнить этот идиотский бюллетень, чтоб хоть чем-то занять свободное время. Его теперь даже у него образовалось до тошноты много.        "Я не белый офицер и не гитлеровский генерал, чтоб мемуары сочинять, - словно оправдываясь, подумал Сергей Борисович, - И слезливым маразматиком еще не стал. Просто не помешает для порядка. Мало ли что с нами случится, а так будет хоть какой-то отчет".        Вопросу, кому он собрался отчитываться, майор не позволил родиться. Какая разница? Налив себе кофе из термоса, он уселся поудобнее и принялся заполнять задним числом этот исторический документ. Благо, события этих сорока дней врезались в его память намертво.        Пятнадцать минут спустя он отложил ручку, поправил очки, без которых полтора месяца назад обходился, и перечитал написанное. Удовлетворенно хмыкнув, майор захлопнул книгу и убрал обратно в стол        Он будет заполнять ее каждый день, хоть по строчке. Еще один маленький ритуал-якорь, чтобы не потерять связь с реальностью и не "поплыть" в сторону окончательной шизы, которая уже ясно прослеживалась у товарища генерала. Если раньше тому мерещились "посетители" после второй (не рюмки, ясное дело), то теперь он видит их и на трезвую голову. То отдает им приказы, то, наоборот отчитывается и берет под козырек... А потом не помнит или не верит, что разговаривал со стенкой, злится как бешенный, если тронуть.        Страшно. Не дай бог. Кстати, не пора ли старику на заслуженный отдых? Формальная власть тоже имеет значение, порукой тому римский папа и английская королева. Все это надо обмозговать.  *****        Убежище жило своей жизнью, отрезанное от остального мира. Или наоборот.        А наверху все продолжало стынуть и коченеть. Страна уже не билась в агонии, а тихо умирала, впав в кому. Сентябрь сменился октябрем, еще более холодным и таким же темным.        Чем больше проходило времени, тем больше Демьянов думал, как же им повезло. Как ни крути, а Убежище N28 представляло собой идеальное... убежище. Тьфу, иначе не скажешь.        Раньше он смеялся над фильмами и книжками, где уцелевшие после атомной войны годами жили в темных бункерах и пещерах. Со скепсисом профессионала втолковывал поклонникам такого чтива: мол, даже если ракеты избирательно поразят все атомные электростанции (чего они не станут делать никогда), и на каждой АЭС случится штука под названием "meltdown", как в Чернобыле, - даже в таком случае у людей не будет причин сидеть под землей сотню лет. Потому что, все равно, кишка тонка у нас заразить радиоактивными изотопами всю земную поверхность (кобальтовая бомба не в счет). Будут зоны, где сотни будет держаться смертельный уровень радиации. Относительно компактные. И как правило, вдали от городов, потому что АЭС в городской черте не строят. Там никто и так не успеет укрыться. Но будут и участки относительно чистые - также в сельской местности. И именно туда и надо перебираться выжившим как можно скорее. А ютиться под землей больше недели попахивает абсурдом и фантастикой. Любят... любили авторы такой сюжет, будто медом намазан. У одного эти "дети подземелья" вообще перешли на самообеспечение, начав выращивать грибы и свиней на подкормке из собственных фекалий... Ну и умора.        Так считал майор. А теперь судьба насмехалась над ним, подсунув в качестве спасения укрытие под землей. Да, в деревне в деревянных домах с печным отоплением было бы лучше по многим статьям. Но как туда переберешься? Еду перевозить на чем? И скважину такую где еще найдешь? Да и опасностей наверху было до хрена.        Так или иначе, им повезло. Упрятанное глубоко под землю убежище не могло промерзнуть. Как там остальные, Сергей Борисович старался не думать. О сотне миллионов своих сограждан, которым некуда спрятаться, которых никто не накормит и не защитит. А когда такая мысль все же забредала в голову - надеялся, что они умрут быстро. Для их же блага.        Демьянов знал, что выжить в ледяном аду обычной семье невозможно. Разве что прошедшие спецподготовку, спаянные коллективы. А средний гражданин не выживет, даже если он родной брат Робинзона Крузо. Хотя какой дурак будет выживать один или семейным кружком? Человек существо стадное, и перед лицом катастрофы люди наверняка сбились в группы разной величины. Соседи. Коллеги. Родственники. Сослуживцы. Сокамерники, ха-ха. Это уже лучше, но не спасет, кроме двух последних случаев. А если все они бестолковые обыватели, каких восемьдесят процентов, то дело гиблое. Которые не служили в армии, а "работали" в офисе, отправляя факсы из одной шарашки в другую. Такие погибнут даже с полной кладовкой тушенки. Толку-то от объединения - только немного муки продлить.        Слишком многое против них. На первом месте, конечно, климат, на втором - человеческий фактор, и только на третьем - поражающие факторы ядерного оружия.        С последними, слава богу, теперь гораздо меньше проблем. На всей территории области ядерная опасность почти миновала. Облака уносило прочь: судя по розе ветров, от Н-ска они успели уйти далеко на юг и рассеяться где-то над Алтаем и Казахстаном.        В целом Западной Сибири повезло. Дувший почти беспрерывно северный ветер и огромные расстояния между городами благоволили уцелевшим. С запада заразы можно было не опасаться - все большие города Урала и европейской части страны находились далеко. Новосибирской области посчастливилось не иметь на своей территории почти никаких первоочередных целей. Единственная часть РВСН после памятной "реформы" Стрельцова стала учебной, и враги это не могли не знать. Поэтому явно ограничились парой "Фастхоуков" (или старых "Томагавков") по корпусам. Даже потом, когда Штаты применили все, что у них было, они не видели смысла выжигать эти просторы дотла. По сравнению с соседним Кузбассом плотность населения тут была куда ниже. Швырнули по паре 10-100 килотонных по главным промышленным центрам, и будь здоров.        Итак, о радиации не стоило беспокоиться: уровень заражения стабильно падал. Похоже, во время обмена ударами большинство АЭС не пострадали, а супостаты чаще применяли бомбы для воздушных взрывов. Так от них дряни на порядок меньше, а радиус поражения, наоборот, выше, потому что не мешает кривизна земной поверхности. Люди мрут, инфраструктура и ценные объекты экономики рушатся, так что пользы от "зачищенной" страны будет немного. Зато есть гарантия, что на родном берегу радиоактивный дождик не выпадет.        Скоро можно будет прогуляться и по лунному ландшафту эпицентра, если у кого-нибудь возникнет желание. И если погодка не подкачает.        Демьянов представил, как выглядела бы метеосводка последнего синоптика на Земле. "Устойчивая облачность, ветер северо-западный 15-19 м/с, до 50 м/с в порывах) температура воздуха днем - 36-41 С., ночью - 43-48 С".        Он никогда не верил предсказателям погоды. Майору вспомнился барометр, который неизвестный чудак притащил на поверхностный наблюдательный пост. Кто-то из не в меру начитанных бойцов высказал дельную мыслю: мол, отслеживание динамики атмосферного давления поможет лучше планировать вылазки и предугадывать приближение ураганов.        Затея провалилась - никакой системы в поведении ветров не обнаружилось. Они приходили тогда, когда их меньше всего ждали, принося массу проблем.        Но барометр какое-то время еще висел. И если бы Демьянов не был так занят текущими вопросами, он бы заметил, что стрелка на нем почти всегда смещена влево по отношению к нормальным 650 миллиметрам ртутного столба. Среднее давление упало почти на семьдесят. Если бы он знал, то не спрашивал бы себя, почему в последние дни ему так тяжело дышать. Майор списывал это на гипертонию и ишемическую болезнь сердца, но был прав только наполовину.        На самом деле страдал не он один.        Земля потеряла почти десятую часть кислорода, поглощенного в процессах горения и гниения. Над всей Евразией кружились гигантские циклоны - их движение напоминало катание бильярдных шаров после удара кием. Такие же области пониженного давления, хотя и меньшим числом, клубились над Северной Америкой. Они то собирались в стаи, то отталкивались друг от друга, из космоса напоминая гигантские воронки. Эти пылесосы Всевышнего захватывали молекулы воздуха и перекачивали их на такую высоту, где действие на них земного притяжения ослабевало, и они рассеивались в безвоздушном пространстве. В первые сутки, в дни Великого Пожара, они вытягивали из атмосферы кислород миллиардами кубометров в секунду. Потеря была невосполнимой, потому что от царства растений остались одни воспоминания. К сороковому дню продолжали фотосинтез только океанские водоросли.        Высокогорные деревни и города вроде Мехико и швейцарского Давоса вымерли не от радиации или холода. Жизнь покинула их, потому что на высоте больше километра над уровнем моря стало невозможно дышать.        Но рука об руку с этим процессом шел и другой. Вместе с падением давления резко росла влажность. Над океанами бушевали ураганы, сравнимые с бурями на Венере, втягивая в себя миллиарды литров воды и перенося их сотни, а то и тысячи километров. Влага конденсировалась над стремительно остывающей сушей и выпадала сначала в виде ливней, а потом в виде обильных снегопадов: не "миллиметры" осадков, а метры. Колесный транспорт в средних широтах стал бесполезен. Под многотонной тяжестью обваливались крыши, там, где некому было сбрасывать с них снег - брошенные строения в городах и поселках быстро становились непригодными для жилья.        Ядерная зима невозможна. Там считали математики и климатологи.        Даже сгоревших городов и лесов площадью в миллион квадратных километров будет недостаточно, чтоб дать такое количество пепла, говорили они. А ведь образовавшаяся сажа должна еще попасть в стратосферу, где нет конвекции и дождей, которые быстро ее вымывают - останься она внизу, и атмосфера очистится от нее за неделю. Попасть в верхние слои она может лишь за счет эффекта огненного торнадо, который образуется только при пожарах в городах, да и то не во всех. Современные городские районы, например советские эпохи Хрущева и Брежнева, спланированы так, чтоб огненного шторма не возникало. А при лесном пожаре и вовсе выделяется очень мало сажи, и не все ее частицы настолько мелкодисперсны, чтоб висеть в тропосфере и оказывать влияние на затемнение Земли.        "Ядерная зима" возможна только при одном маловероятном сценарии. Взрыве термоядерных бомб в каменноугольных пластах. Направляя десятимегатонные ??[Author ID0: at Mon Apr 27 16:25:00 2009 ], на далекий Кузбасс, обитатели подземелий Колорадо это знали. Но кто бы мог подумать, что процесс вызовет цепную реакцию и выход пыли будет равен не сотням миллионов тонн, а миллиардам?..        Атомные грибы вздувались только в Северном полушарии, но последствия вскоре ощутила на себе вся планета. Между двумя половинками земной сферы шел непрерывный обмен воздушными массами, поэтому страны, на территории которых не упало ни одной бомбы, тоже получили свою долю - не радиоактивных осадков, так пепла с сажей.        Небо там стало не черным, а серым, но и этого оказалось достаточно. Теплолюбивая флора и фауна экваториальной и тропической зон погибла даже раньше, чем в умеренных широтах. В середине сентября коса прошлась по биосфере планеты, первыми отправляя за динозаврами растения юга, затем животных, и почти сразу же - популяцию людей. Особенно тех, кто жил натуральным хозяйством, не имея ни запасов пищи, ни утепленных жилищ, не говоря уж о зимней одежде.        Обитатели развитых стран юга, вроде Австралии, Южно-Африканской Республики и Бразилии могли бы продержаться дольше, с их холодильниками и забитыми едой супермаркетами. Но и у них была Ахиллесова пята - в этих странах не знали, что такое настоящая война, и не было ничего похожего на систему гражданской обороны. Катаклизм застал их врасплох, свалившись на голову вместе с первым снегом.        Но не только взбесившийся климат сокращал численность человеческой расы. В темноте люди и народы сводили старые счеты, платя кровью за недавние и древние обиды. Август 2019 года был месяцем, когда мир сотряс не один ядерный конфликт, а четыре. Даже если б не было зимы, один обмен ударами между США и РФ сместил баланс сил настолько, что стал катализатором для трех крупных и множества малых войн. Война на Земле превратились в систему с положительной обратной связью, которая распространялась как пожар и могла закончиться, лишь исчерпав топливо: оружие или людей.        Как только стало ясно, что прежний миропорядок рухнул, ракетный удар Лиги Арабских государств обрушился на Израиль, спровоцированный слухами о том, что Тель-Авив планирует нанести по их столицам превентивные ядерные удары... Которые, возможно, слухами не были.        Дешевые и допотопные, баллистические ракеты арабских стран были ничем иным, как начиненными взрывчаткой консервными банками с примитивной инерционной системой наведения. Шестая часть из них и вовсе взрывалась в воздухе, падая на землю дождем горящих обломков. Почти все остальные сбивались комплексами "Пэтриот". Сбивались до тех пор, пока не кончились противоракеты. Затем качество было побеждено количеством, и на каждый квадратный километр Земли Обетованной упало по паре "птичек", некоторые из которых были начинены быстроразлагающимися химическими агентами. Одновременно авиация Иордании, Сирии, Ливана и Египта устроила самоубийственный рейд на ракетные базы Израиля в пустыне Негев с одной целью - уничтожить хотя бы часть готовящихся к запуску "Иерихонов".        Следом двинулась бронетехника и пехота, поддержанная добровольцами из всех стран Лиги. Они долго готовились к этому дню, накапливая оружие и ярость для реванша.        За войсками шли колоннами и ехали на личном транспорте "мирные люди" - народные мстители, проще говоря, мародеры с сумками для добычи. К ним присоединялись и жители Палестины от мала до велика.        Новая война Судного Дня была скоротечной, и в этот раз детей Сиона не спасло ни техническое превосходство, ни то, что за оружие взялись все, кто мог его поднять. Без американских друзей за спиной они могли только продать жизни подороже, захватив с собой побольше врагов. Но на место каждого убитого араба становилось десять, и совсем скоро, щедро удобрив трупами песок, захватчики прорвались через заслоны и устроили среди библейских долин ветхозаветную бойню. За собой они оставляли города и поселки, где не оставалось даже кошек и собак. Только смрадный дым поднимался к небу, как из трубы гигантского крематория.        5 сентября еврейское государство перестало существовать - на этот раз навсегда. Но из двухсот сорока его ракет средней дальности марки "Иерихон-4" почти сто пятьдесят успели взлететь, превратив в пыль половину крупных городов стран ислама. Черный метеоритный куб Каабы превратился в пыль вместе с древними памятниками Александрии и Каира.        Победителям некуда стало возвращаться. А, потеряв общего врага, они мигом лишились подобия единства. Почти сразу вспыхнул раздрай, закончившийся резней и взрывами "грязных бомб" в уцелевших Эр-Рияде и Абу-даби.        Днем раньше войска Северной Кореи хлынули в Южную, сметая все на своем пути. В первом же боестолкновении вскрылось преимущество социалистического уклада над капиталистическим: северяне не умели делать телевизоры и автомобили на экспорт, зато не разучились держать автоматы.        Еще вечером первого дня, опомнившись от потрясения, Индия и Пакистан подписали договор о ненападении, имея перед глазами красноречивый пример. Но усилия Дели и Исламабада пошли прахом, когда отбившиеся от рук военные с обеих сторон начали промышлять грабежами по ту сторону рубежей.        Как и в других местах, противостояние развивалось по нарастающей. 28 августа страны обменялись серией ядерных ударов, стараясь опередить друг дружку и получить стратегическое преимущество. Это бледное подобие катастрофы 23-го числа если считать мощность бомб, из-за скученности населения и неразвитости системы ГО унесло не меньше жизней. Вслед за этим армии двух государств оказались втянуты в вялые позиционные бои на всем протяжении границы, которые стихли через неделю, когда оба правительства пали под натиском обезумевших от голода толп.        Не лучше обстояли дела и у государства, заварившего эту кашу. То, что уцелели врытые в скальную толщу Аппалачей и Кордильер бункеры, а с ними и высшее руководство страны, едва ли улучшало ситуацию. А может, по закону Мерфи, даже ухудшало ее, ведь лихорадочные попытки власть имущих уцелеть могли только снизить шансы обычных людей на выживание.        Части национальной гвардии и силы FEMA, которым предоставили самые широкие полномочия вплоть до расстрела инсургентов на месте, не справлялись с охватившим все пятьдесят штатов хаосом. Немудрено, если вспомнить, как долго они не могли справиться с последствиями урагана всего в одном. Теперь "Катрина" была на большей части территории США. На улицах уцелевших мегаполисов царила Варфоломеевская ночь, где расовые банды резались за добычу из разоренных супермаркетов и соревновались в охоте на "белых свиней".        Русские знали куда бить. Вдесятеро меньшим мегатоннажем они нанесли больший ущерб. Сыграла свою роль и география: раскиданные по необъятным просторам города и веси РФ были менее уязвимы, чем многоэтажная городская Америка, втиснутая в узкие пятачки дорогой земли у побережий. При атаке на мегалополисы эффективность поражения "биологических целей" растет не в разы, а на порядки. А уж если те находятся в зоне минутного добегания приливной волны... тогда каждый мертвец обойдется почти даром.        Падали, как подрубленные, небоскребы, а вместе с ними рушилась "американская мечта" - мечта эгоистов всего мира, променявших могилы предков на жирный гамбургер. Сколько их там было - сто миллионов? Двести? Вряд ли кто-нибудь подсчитает.        Сохранившие боеспособность и управляемость части сухопутных сил стягивались в менее пострадавшие районы Среднего Запада. Но и там они не должны были задержаться надолго.        После того как закончится уборочная, и погрузят в трейлеры и вагоны продукты, войска перебросят на западное побережье, где в уцелевших портах их уже будут ждать транспорты.        Собранная по лагерям беженцев группа ученых не зря ела пайковый хлеб с ореховым маслом. Теперь за него они работали лучше, чем когда-то за стотысячные оклады с бонусами к рождеству. Им удалось на конкретных данных смоделировать развитие "ядерной зимы" на ближайшие пять лет, и результат анализа был приговором для всего континента от Аляски до Калифорнии. Вместе с ним обречены были уцелевшие триста миллионов. Расчет показал, что через год в живых останется только каждый двадцатый. Спасать их не было ни возможности, ни смысла.        Все внимание Центра занимал островной штат, в документах получивший кодовое название "Новая Формоза". Даже с учетом вывезенных продуктов он не прокормил бы больше ста тысяч пришлых, которых уже отобрали и начали вывозить. К счастью военный и торговый флот уцелели почти полностью, и, несмотря на волну дезертирства, для невиданного переселения удалось собрать почти полтысячи кораблей.        Впрочем, те капитаны, которые послали верховное командование куда подальше, далеко не уплыли - крылатых ракет было предостаточно, да и самолеты еще летали, а у пилотов палубных бомбардировщиков было больше причин подчиняться Центру, ведь они не могли сесть, где им вздумается.        Первым делом флот обеспечил эвакуацию сорока тысяч солдат и офицеров US Army из заокеанских баз в Западной Европе и АТР. Тем, кого служба занесла в Центральную Азию, повезло меньше. В Афганистане деморализованный контингент бросили на радость моджахедам и талибам, которые на время резни даже забыли былые распри.        Воздушный коридор оказался бы слишком дорогим удовольствием.        Но и тех, кому достался билет, возвращали не за здорово живешь. И не для того, чтоб разгребать пепел NY или LA. Они были нужны для обеспечения операции "Ковчег", которая уже шла полным ходом. С ней бывшие гегемоны связывали шансы на сохранение хотя бы части своей силы.        Базы за морями для этого не требовались. Мир коллапсировал, сжимался, и контролировать территорию больше округа, графства становилось проблематично. Там, куда мир катился, не останется ни глобальных сверхдержав, ни международных отношений. Только "острова" цивилизации в океане дикости в лучшем случае, а в худшем - островки жизни в море опустошения.        Когда ушли американцы, ни одна страна не испытала и доли того, что почувствовала Япония. 25-го августа все, от министров до гейш из чайных домиков Киото говорили о том, что проклятые бака-гайдзины смылись, бросив верных союзников в пасть дракону. Прошлой ночью базы на Хоккайдо и Окинаве обезлюдели - военный персонал в спешном порядке погрузился в "Геркулесы" и морские суда, причем не только под своим флагом. В обстановке неразберихи было не до дипломатических расшаркиваний с бывшими друзьями. Реквизировали, все, что попало под руку от круизных лайнеров до сейнеров, ловивших крабов в Охотском море, и отбыли, бросив все нетранспортабельное имущество.        Теперь они остались одни. Но у страны Восходящего солнца было чем защитить себя. Больше полувека она руководствовалась в своей политике обязательством "не производить, не приобретать и не иметь на своей территории ядерного оружия". Однако мир менялся стремительно, становясь все менее предсказуемым. И в конце первого десятилетия миллениума обстоятельства заставили Японию отказаться от этого донкихотского принципа.        На кону стояло выживание нации. В регионе было неспокойно: Северная Корея все чаще огрызалась, наконец-то легализовав свою атомную бомбу. Да и с Южной не все было гладко - многовековые обиды и нерешенный спор из-за острова Такэсима давали о себе знать.        Но единственной реальной угрозой был, как понятно, Китай. Этот исполин не бряцал оружием, это ему было не нужно. Он представлял опасность самим фактом своего существования: пятимиллионной армией мирного времени (резерв был сравним с населением средней европейской страны), вторым после США военным бюджетом, стремительно растущим флотом, в котором наращивалась подводная составляющая. Здесь уже пахло претензиями на роль мировой, а не региональной сверхдержавы. Уверенно выступал он и на экономическом поле, все больше перетягивая на себя деловые интересы США в регионе. Он был опасен даже в спокойное время, чего уж говорить об эпохе Мокусироку Хэн. (Конец Света, яп.)        Угроза назрела давно, но только в начале десятых годов министерству обороны удалось преодолеть мощное антивоенное лобби, заткнув рты прекраснодушным дурачкам. Дело было за малым.        Никой "комплекс вины" не мог помешать второй по технологическому развитию стране мира обзавестись собственным ядерным оружием. Третий по величине пользователь атомной энергии в мире с запасами отделенного плутония, достаточными для изготовления 2000 боеголовок - вдвое больше, чем у Китая - за пять лет сумел создать и довести до совершенства собственную бомбу, пройдя путь, на который другим странам понадобилось лет по тридцать.        Наработать столько они не успели, но три сотни чистых, современных термоядерных боеприпасов мощностью от 10 до 100 килотонн было собрано. Параллельно, даже с некоторым опережением, разрабатывались средства доставки - баллистические ракеты средней дальности типов Аматерасу-1 и 2 с дальностью поражения до 2800 км. и до 5200 км.        Их было немного, но они были надежны, как и все, что делалось в стране Восходящего Солнца. От них не требовалось многого - мощным ПРО вероятный противник обзавестись не успел, а расстояние до целей, городов прибрежной зоны, было смешное - всего 500-1500 километров.        За один день 27-го августа, опираясь на мощную "пятую колонну", силы Народной Освободительной Армии Китая практически без боя "освободили" Тайвань, вернув его в лоно метрополии.        Генштаб армии Японии не стал ждать, когда десантные катера НОАК появятся у родных берегов. Перед многократно сильнейшим врагом смысл имела только тактика опережающего удара.        Противник тем временем медлил. Для китайских генералов операция "Цунами" осложнялась тем, что должна была быть проведена максимально бережно. Мощность оружия следовало соизмерять с допустимым ущербом. Смыть потомков самураев в океан было несложно, для этого хватило бы и десятой доли ядерного потенциала Поднебесной. Но высокотехнологичные сборочные линии и лаборатории, сухие доки и верфи, где можно строить авианосцы, нужны были целыми и невредимыми. Как, в идеале, и мозги японских инженеров с учеными. Те вряд ли отказались бы работать на новых хозяев за карточки на рыбу и рис.        Другая сторона таких ограничителей не имела. На восьмой день данные спутниковой разведки подтвердили, что на материке началось рассредоточение населения крупных городов. Япония нанесла превентивный удар.        Эвакуация не была проведена полностью, да этого китайцы и не пытались сделать. Численность горожан в новой эпохе и так нужно было ввести в жесткие рамки. Ценные кадры и оборудование давно были вывезены и укрыты, в мегаполисах остались только лишние рты, обреченное на убой стадо. Разменять четыреста миллионов чернорабочих на второй в мире промышленный потенциал - на это руководство единственной оставшейся сверхдержавы было готово. Тем более эти бывшие кули производили ширпотреб для Запада, а Запада больше не было.        И снова к небесам поднялись столбы пламени. Этот день переплюнул по числу душ, покинувших бренную землю, даже 23-е августа. Янцзы и Хуанхэ на сутки прекратили течь, запруженные обломками и мертвой биомассой. Взрывы плотин довершили дело. В мутной радиоактивной воде покачивались трупы людей и животных, медленно пробивая себе дорогу к океану.        Ответный удар был щадящим: ядерное оружие только тактического класса, химическое - только по позициям японских войск. Всего через час на острова градом посыпались китайские парашютисты, отвоевывая плацдармы для сметающей все волны морского десанта.        Предполагалось закончить операцию за пять дней. В реальности понадобилось двадцать. Вторжение пробудило в сынах богини Аматерасу забытый воинский дух, а пропитанная культом смерти культура не дала ему исчезнуть даже после четырех поколений сытой жизни. И вчерашний менеджер, любитель аниме про школьниц в коротких платьицах, за год до войны окончивший курсы резервистов, повязывал на лоб повязку камикадзе. 35-миллионный Большой Токио, крупнейший город мира, стал крепостью, где из каждого окна вели огонь фанатики с мужеством обреченных.        Даже когда он уступил облакам нервно-паралитических газов, одиночки продолжали отстреливаться, сберегая последний патрон для себя, если не было гранат. Они не могли победить, но сумели выиграть время, и половина индустриальных гигантов столицы аккуратно сложились под действием направленных взрывов. Подорванные небоскребы Нагасаки и Осаки рушились как башни Всемирного Торгового Центра, а Хиросима во второй раз исчезла в пламени ядерной бомбы, на этот раз приведенной в действие защитниками. Несколько зарядов были взорваны в районе тектонического разлома на дне Японского моря, вызвав чудовищные цунами и серию шести-семибалльных землетрясений по всему архипелагу.        Теперь во всем регионе осталась одна сила, но и для нее победа вышла почти пирровой - добычи оказалось меньше в разы, и она едва ли оправдывала собственные потери.        Но настоящая катастрофа случилась через неделю после подавления последнего очага сопротивления, когда диверсант-смертник сбил из ПЗРК авиалайнер с высшим руководством Коммунистической Партии Китая. Возможно, он не был японцем. Возможно, так сводили счеты представители номенклатурной элиты.        После этого в последней сверхдержаве все пошло вразнос. Собранная на скорую руку Чрезвычайная Комиссия не долго удерживала ситуацию под контролем; генералы тянули в одну сторону, чиновники в другую. В конце концов, она распалась в кровавой сваре за остатки рычагов управления, кульминацией которой стал военный переворот 14 сентября с полным устранением гражданской администрации.        На тридцать пятый день новое правительство Китая укрепилось в малонаселенных землях Внутренней Монголии, отрезав территорию от остальной страны стеной минных заграждений, колючей проволоки и пулеметных гнезд. За ее пределами в нескольких анклавах вокруг уцелевших АЭС концентрировалось продовольствие, войска и лучшие кадры. "Ненужные" семьсот миллионов, из которых половина умирала от лучевой болезни и ожогов, а вторая от голода, были частью предоставлены сами себе, частью согнаны в трудовые армии, где средняя продолжительность жизни человека равнялась неделе.        Попытки прорыва периметра подавляла авиация и артиллерия, благо авиабомб и фугасных снарядов пока оставалось достаточно. Для снижения "демографического давления" несколько городов центральных и северных областей подверглись ядерной бомбардировке своими силами. Самая крупная в мире армия еще подчинялась приказам.        Но хотя из всех держав мира Поднебесная пока тверже всего стояла на ногах, и ее падение было вопросом времени.        На другом конце мира схватилась в войне всех против всех половина государства Южной Америки - бедные против богатых, голодные против сытых. Фронт расколол даже отдельные страны и города, и даже общая культура и язык не могли помирить вцепившихся друг другу в глотки горячих латиноамериканцев.        Нечто похожее происходило и в колыбели цивилизации - Месопотамии, в Малой Азии, на всем большой Ближнем Востоке и в Азии Средней. Все это огромное пространство превратилось в бурлящий котел, где десятки народов азартно резали и грабили своих соседей: турки и курды, афганцы и таджики, арабы и иранцы, сунниты и шииты... Вера и кровь перемешались и потеряли значение перед лицом надвигающихся с севера черных туч, несущих с собой голод и смерть.        Но даже эти события бледнели рядом с тем, что творилось в Экваториальной Африке, где и раньше жизнь была не сахар. Теперь джунгли и саванны, захваченные дыханием зимы, превратились для ни разу не видевших снега людей в ледяной ад. Тонкая пленка цивилизованности слетела с них моментально. Не повезло потомкам голландских буров в ЮАР - их соседи, коренные африканцы, нашли мясо белого человека приятным на вкус. Им скачок в прошлое дался легче всего.        По всей Земле фанатики всех религий и культов глаголили о наступлении апокалипсиса, как бы он в их традиции не звался. Они были правы, черт возьми.        И все же многие опомнились. Уцелевшие - от бывшего миллионера (деньги стали прахом и вдали от войны) до пролетария, пусть и с белым воротничком, даже поджигатели войны в своих норах - все успели отрезветь от кошмара. Им казалось, что хуже быть не может. Сотни тысяч квадратных километров суши превратились в обугленную рану, сочащуюся радиоактивным гноем. Сотни миллионов тел лежали под снегом в США, Канаде и Западной Европе, где вдобавок полыхала эпидемия выпущенной на свободу сибирской язвы. Если бы не вынужденное прекращение авиаперевозок она бы уже скосила все народы Старого Света как траву. Количество погибших от холода и голода подсчету не поддавалось. Их могло быть и вдвое, и втрое больше, чем жертв оружия массового поражения.        Не меньше половины населения потеряла Россия. Огромные пространства спасли часть людей от бомб, но именно здесь было выброшено в небо больше всего пепла, и первой наступила Зима. Хотя русских особо никто не жалел.        Оставалась страны, вроде островных государств Микронезии и Меланезии, где на сороковой день от последствий войны не погиб ни один человек Окруженные со всех сторон океаном, эти клочки суши остывали медленно; к тому же вокруг было полно промысловой рыбы. До них, расположенных в Южном полушарии, не скоро доберутся тучи пыли и ледяные течения. Но и эти райские уголки никуда не денутся, хотя бы потому, что привыкли полагаться на импорт, а крохотная островная экосистема оскудеет быстро. И раньше, чем течения, туда могут добраться пираты из бывших военных моряков исчезнувших держав.        Больше шансов уцелеть как государство имела маленькая Финляндия, накопившая в "тучные" годы десятилетний запас продуктов, с природным топливом в виде лесов под боком и давними традициями выживания при зимних температурах. Имела бы, не находись вокруг много желающих заставить ее поделиться.        Никто не придумал, что делать с "ядерной зимой", а небеса уже готовили человечеству новый сюрприз. В ионосфере, еще выше пепельной завесы, вызревало явление не менее страшное, чем зима.        Мало кто знал точно, что запустило этот часовой механизм. Астрономы - многие из них уцелели, ведь обсерватории редко строят в крупных городах, где "световое загрязнение" мешает наблюдать небо - считали, что переполюсовку вызвал солнечный ветер от недавней гипервспышки. Выдвигалась даже теория об их цикличности. Но большинство людей таких тонкостей не знало и думало, что лавину геокосмической катастрофы вызвал брошенный человеком ядерный "камешек", костеря на чем свет стоит американцев, да и русских тоже.        Хотя разницы уже не было - сработал закон перехода количество в качества, и параллельный катаклизм начался. Процесс, который плавно тек на протяжении письменной истории человечества, стал стремительно набирать обороты. Жизнь на планете Земля была их свидетелем не меньше сотни раз. И каждый раз некоторые из населявших ее видов уходила, оставляя о себе на память только окаменевшие костяки.        Мир не успел испугаться, а беда была тут как тут. Да и мира как целого больше не было, и каждый его клочок был с ней один на один. К сороковому дню связь между континентами, которые не подверглись ядерной атаке, прервалась окончательно. Мало кто понял, что электромагнитный импульс, да и война в целом, тут ни при чем. Одновременно на всей планете начался небывалый всплеск раковых заболеваний, появлявшихся у совершенно здоровых людей. Те, кто долго находились под открытым небом, стали обнаруживать на коже странные ожоги. К сороковому дню для этого достаточно было покинуть помещение на полчаса.        Это происходило и там, где радиоактивных осадков не могло быть в помине. Повсюду от Северного Полюса до Южного, каждый из которых смещался на триста километров за день, вместе с ядерной зимой к людям пришла и другая смерть. Он была необъяснимой и потому еще более страшной. Глава 2. Настя       Крохотная комната, освещаемая неровным бледно-зеленым светом. Голые серые стены, низкий потолок, окна нет. Место и время неясны, да и неважны. Важно только то, что произошло здесь пару минут назад. Смерть.        Темница, склеп, могила. Ни единого звука не доносится извне. А в самой комнате затихает эхо единственного выстрела; и она медленно и плавно, как затонувший корабль в ил, погружается в тягучую тишину. Только капает рядом вода; в тишине стук каждой капли звучит, как удар пудового молота по наковальне. Каждые пятнадцать секунд - грохот.        За невысоким столиком, спиной к закрытой железной двери сидит человек. Сидит, наклонившись вперед и уронив голову на скрещенные руки. Со стороны может показаться, что его сморил сон. Но не вода, а кровь падает на пол: стекает тонким карминным ручейком изо рта и затылка, представляющих собой сплошную рану, струится по неровному столу и льется на пол, где успела собраться лужица. Она подсыхает и темнеет - по краям она уже бурая, а ближе к середине, туда, куда упрямо капают тяжелые капли, остается бордовой. Но в темноте, чуть подсвеченной слабым сиянием, оттенки красного и коричневого не различить.        Кажется, что лицо человека отливает трупной зеленью, но это лишь игра света и тени. Он действительно мертв, но умер недавно: в прогорклом воздухе витает запах пороха. Впрочем, его трудно почувствовать, все перебивает тяжелое зловоние непроветриваемого помещения, к которому примешивается дух тлена. Смерть приходила сюда и раньше.        На полу у ног человека лежит забрызганный кровью пистолет Макарова и белые осколки, похожие на кусочки фарфора. На столе, придавленная его рукой - школьная тетрадь в клетку. Она раскрыта, и страницы слиплись, склеенные запекшейся кровью. Кровь напитала их, размыла чернила, уничтожив целые строчки. Большую часть текста не прочесть. Но между сведенными судорогой пальцами можно разобрать последнюю фразу: "...и все закончится".        На столе на подставке стоит фонарь, но его слабого лучика недостаточно, чтобы осветить даже эту каморку. Заряд батареек на исходе.        Проходит пять минут, и пучок света истончается, пока от него не остается несколько тлеющих искр. Затем комната погружается во мрак. Кровь продолжает капать. И уже в темноте, не нарушаемой ничем, слышно мягкое шуршание лапок.        Проходит время, долгое время, и издалека доносятся шаги. Чуть слышно скрипит дверь. Кто-то входит в комнату.  *****        Каждый раз, возвращаясь из страны снов в реальность, она чего-то ждала. И каждый раз мир не оправдывал ее ожиданий. Она надеялась увидеть свет - не бледный и выморочный, а яркий, настоящий. Но вместо этого она опять обнаружила себя посреди безбрежного океана мрака.        Это ее разочаровало, но не удивило и не испугало. Тьмы она не боялась, привыкнув к ней настолько, что та стала для нее родной и близкой. Тьма была надежным убежищем. А вот свет, неровный свет фонарика, был редким гостем в этом мире, и всегда был связан с опасностью.        С ним.        Они находились вместе целую вечность. Он был единственным живым существом в ее мире, не считая маленьких пищащих тварей, которые подбирались к ней, когда она засыпала.        Запертая дверь их не останавливала. У них были свои ходы где-то в переплетении труб и проводов, по которым они просачивались из тоннеля в сбойку. Один раз, проснувшись от слабого скрежета, она увидела в темноте десяток пар их глаз-бусинок, кружащих хоровод возле ее койки. Ей стоило огромных усилий не закричать. Не выдать себя врагу еще более страшному. Из последних сил она приподнялась на локте и швырнула в ближайшую тварь консервную банку. Промазала - руки тряслись и не слушались, да и сил после месяца жизни впроголодь почти не осталось. Но животных спугнула.        В тот раз они не решились напасть. Они были не глупы, и понимали, что время работает на них. Один бог знал, сколько их обитало в темноте тоннелей. Даже пятнадцать-двадцать, кинься они разом, могли задавить ее числом. Но они этого не делали. Должно быть, знали, что незачем сегодня рисковать, если через пару дней добыча достанется им без боя.        После этого случая то одна, то другая время от времени показывалась на пределе досягаемости ее броска. Двое суток назад самая глупая или смелая напала на нее. А может, то была крыса-камикадзе, старая и больная, которая отправилась на верную смерть по решению стаи. Мерзавка забралась на деревянную лежанку по ножке и цапнула ее за руку. Укус сначала показался ей не больнее укола булавки, но долго саднил и кровил. Ранку она потом обработала спиртом, хоть и думала с большой долей иронии, что не успеет умереть от заражения крови. Она не отбилась бы так легко, будь крыса молодой и здоровой - но эта сама находилась на последнем издыхании. Вялая и медленная, она даже не попыталась увернуться, когда девушка занесла над ней ногу. В следующую секунду гадина была впечатана сапогом в пол с мокрым лопающимся хрустом. Она глядела на ее останки, со смешанным чувством голода и отвращения. Наверно, то же самое чувствовал он, когда в первый раз отрезал кусок запретного мяса от еще теплого трупа..... "Розовой свинины", как он называл. Он и ей предложил. Этого она никогда не забудет.        Дело было не в людоедстве, а в том, какое у него в тот момент было лицо. Ему не пришлось преодолевать стыда и отвращения. Вместо этого он преодолел свою человеческую природу. Казалось, он нашел себя и стал тем, кем должен был быть с самого начала. Он вкушал человеческую плоть как святое причастие. Она и раньше замечала странные черточки в его поведении, но списывала все на тяжелый стресс. Ей и в голову не приходило, что процесс зашел так далеко.        Она ненавидела покойника, и сама с радостью перерезала бы ему горло во сне. Он был ублюдком каких мало. Но ублюдком обычным, понятной человеческой природы. А тот, кто поедал его, урча от удовольствия и облизывая пальцы, был уже далеко за гранью. Его рассудок катился по наклонной давно, просто в тот день пологий спуск сменился обрывом. Он улыбался, набивая желудок плохо прожаренной человечиной. Нашел завалявшуюся в киоске бутылку кетчупа; сделал из проволоки шампуры. Тогда она решила, что, даже умирая, постарается находиться подальше от него.        Желудок требовал животного белка, но омерзение пересилило, и трупик зверька в тот раз достался сородичам. Случись это сейчас, она бы еще подумала.        После этого на какое-то время они оставили ее в покое.        До того, как он проиграл бой безумию, они долго были вдвоем. Он был нытиком и занудой, но раз уж судьба не дала ей в этот час никого другого, она попыталась отыскать что-то хорошее в его обществе. Например, благодаря нему она могла считать дни - его часы выдержали испытание огнем, водой и грязью. Как и их редкие беседы, это позволяло поддерживать связь с реальностью. Разговоры с ним были скучны, но именно они не давали ей превратиться в животное, забыть обо всем кроме еды, что намного хуже, чем смерть. Вначале она находила в этом утешение. Но постепенно его речь становилась все страннее и бессвязнее. Пока, наконец, не превратилась в набор фраз, в котором смысла было не больше, чем в журчании воды. Вернее, смысл был, но для него одного.        В какой-то момент она перестала отвечать ему, а после прекратила и слушать, глядя сквозь него. Если бы она решила заслужить его расположение, то могла бы подыграть и сделать вид, что слышит те же голоса. Может, на время это бы его обмануло, но ненадолго, шизофреники обычно очень проницательны.        Когда он начал "съезжать", она бы с радостью отказалась от дара речи. Общаться было не с кем. Человек мог говорить часами, но эти слова звучали не для нее. Он существовал в своем скаженном мире, где у него были более интересные собеседники.        Хотя реальность норовила уплыть и от нее, девушка знала, что по сравнению с ним нормальна.  *****        Она с трудом поднялась на ноги и выпрямилась во весь рост. Потолок оказался почти вровень с ее головой. Пахло землей и плесенью. Она бы засомневалась, что жива, если бы не боль и голодные спазмы в животе, вещь куда более веская, чем "мыслю, следовательно, существую".        Увы, она не теряла памяти. Это был разрыв непрерывности. Она все помнила, но связь между фрагментами целого нарушилась, и связная картина прошлого ускользала от нее. Она не могла объяснить, как очутилась здесь.        Помнила залитые солнцем улицы города. Прохладу метро, где так легко дышалось после августовского полдня. Станцию, где она провела гораздо больше времени, чем нужно, чтобы дождаться поезда. Полупустой вагон. Потом темноту, наполнившуюся воплями. Грохот, скрежет, скрип. Хлопок, от которого заложило уши и заломило в висках. Воздух, нагретый как в раскаленной духовке. Огонь повсюду. Жар во всем теле. Туннель. И свет, но уже не оранжевый, а тускло-красный. Затем и он гаснет, и приходит тьма: темные коридоры и комнаты. Люди. Много людей. Ледяная вода. Холод, пробирающий до костей. Горячий ад сменяется ледяным. Снова крики, ярость и еще больше боли. Провал. Мокрые хлюпающие удары. И после долгого промежутка темноты - шепот: "теперь мы с тобой одни...". Лицо. Вымазанные кровью губы. "Хочешь кусочек, любимая?". Мутные глаза монстра, и сумасшедший бег во тьме. Долго. Потом тупик. Бежать некуда. Изгибающаяся тень в конце коридора. И крохотное помещение, где нет ничего, кроме лежанки - последняя остановка на этом маршруте.        Она помнила все факты по отдельности, но как ни прокручивала события перед глазами, они не давали ответа на вопрос: "Что произошло?". Она собирала эту мозаику медленно и осторожно, стараясь не торопиться. Догадывалась, что под напором впечатлений рассудок может не выдержать. Было от чего.        Она не успела проснуться, а в голове уже ворочалась мысль: надо уходить, пока не пришел он. Она взялась за грубую железную скобу, заменявшую дверную ручку. На ладони осталась бурая полоса ржавчины. Потянула, но дверь не поддалась. У нее екнуло сердце. Приржавела?        Она дернула сильнее. Бесполезно, не сдвинуть и на сантиметр. Закрыта на засов.        Внезапно остатки сна схлынули, и она вспомнила, увидела все так же ясно, будто это случилось минуту назад. Плохой человек поймал ее, загнал в угол. Сколько дней назад она стала его пленницей, она не знала, время здесь можно было узнавать только по внутренним часам, а они безбожно врали. И даже ударам сердца нельзя было верить - пульс скакал и сбивался.        Но времени прошло много. И до сих пор она не могла взять в толк, чего же он добивается. Вначале думала, что он видит в ней мясо... но дни проходили, а она была жива. Должна была быть другая причина держать ее при себе.        От него можно было ожидать чего угодно, и именно это пугало ее, хотя напугать человека, пережившего то, что случилось с ней, было непросто. Побывав на дне черного колодца, она перестала бояться смерти, поняв, что никакой смерти нет - есть долгий путь через миры и пространства. Существуют вещи гораздо страшнее, и все они здесь, на земле. Совсем рядом.        С тех пор, как он запер ее, она не видела его ни разу. Он приходил, только когда она спала. Он мог сделать с ней все что угодно, но вместо этого, наверно, просто смотрел. Значит, и другие объяснение приходилось отбрасывать.        По "утрам" она находила в углу пакет чипсов, хлебную корку, половину шоколадки и двухлитровую бутылку отстоянной воды. Он отдавал ей остатки человеческой пищи, заменяя ее тем, о чем ей не хотелось думать. Он мог отравить ее, подсыпав в воду какой-нибудь дряни из медпункта. Но она достаточно хорошо знала его, чтоб понимать, что он не станет. Она нужна ему живая.        В один из дней она попыталась бороться со сном как можно долго. План побега был безумным и наивным: броситься на него, когда если он склонится к ней или повернется спиной, надеясь на эффект неожиданности. Причем оттолкнуть его и кинуться к выходу было нельзя. Его нужно было убить или обездвижить, иначе в тоннеле он догнал бы ее в два счета.        Но в тот день дверь отворилась лишь на секунду и тут же захлопнулась. Как ни пыталась она притвориться спящей, он ее раскусил. Он не мог бояться ее, скорее просто решил наказать за своеволие. Ушел и оставил без еды, словно Санта-Клаус, который дарит подарки только девочкам, которые вовремя ложатся спать.        Это случилось не меньше четырех дней назад, и с тех пор он приходил регулярно. До сегодняшнего дня. Судя по спазмам в желудке, сутки уже прошли. Конечно, те крохи, которые он ей приносил, только притупляли голод, но теперь не было и их.        Она снова погрузилась в сон. Но долго проспать ей не удалось - ее разбудила режущая боль в желудке и правом боку. Она приподняла потяжелевшие веки. В углу по-прежнему было пусто.        Что же это... Оставил умирать? Или хочет помучить ожиданием, наказать? Оба варианта укладывались в его нечеловеческую логику.        Она протянула руку, нащупала в углу углубление в неровном полу, присыпанное пылью и сором. Ее пальцы сжали холодный металл - она достала из ямки двадцатисантиметровый железный костыль. Либо он не нашел его, обыскивая комнату, либо не придал значения. А может, оставил специально, чтоб соблазнить ее ложной надеждой. Он забрал у нее все, с помощью чего можно было уйти из жизни. Но даже если броситься грудью на эту штуку, только поломаешь себе ребра.        В тот же день она начала терзать дверь с упорством одержимой - к счастью, она не была обшита металлом - хоть и знала, что даже если выберется из сбойки, вряд ли избежит встречи с ним, не говоря уже о том, чтоб выбраться на поверхность. Доски хоть и разбухать от влаги, но трухлявыми не были и сопротивлялись ее попыткам. Снималась незаметная глазу стружка, но сосновая плаха подавалась по миллиметру. Когда инструмент начинал выскальзывать из непослушных пальцев, она сделала перерыв, выпила воды, съела горсть чипсов. Позволив себе передохнуть минут пять, она снова принялась за работу. Через два часа голова у нее кружилась, а выбоину на двери было почти не разглядеть. Она поняла, что с ее женскими силами на это потребуется неделя каторжного труда. Даже если сил б хватило сил, где взять столько терпения? Руки у нее опустились. Легче было ждать и надеяться, что когда-нибудь он склонится над ней, и она вобьет ему эту штуку в висок. Если только доберется до него.        Она подошла к двери. - Куда ты пропал, скотина? - эхо трижды повторило за ней, - Я есть хочу, ублюдок! Это ты можешь жрать покойников, а я хочу нормальной еды... Где ты?        Она ударила дверь, отбив руку до синяков. В отчаянии рванула ее себя, повиснув всем телом. И чуть не упала, когда та распахнулась с негромким скрипом. Из темного проема потянуло холодом. Не помня себя от радости, она остановилась на пороге, не давая воли надежде. Осторожно, стараясь не шуметь, прикрыла дверь. Рано радоваться, он мог ждать снаружи, чтобы схватить ее в тот момент, когда она поверит, что вырвалась. Его воображение на это было способно.        Чушь. Он человек, а не демон. Если бы он караулил ее полдня в сыром тоннеле, то умер бы от воспаления легких. Нет, он сидит в сухой подсобке на станции и доедает свою отбивную с кровью. Знает, ублюдок, что ей придется пройти мимо, чтоб попасть к выходу. Единственному выходу.        Она снова потянула за ручку, и на этот раз дверь открылась легко, будто приглашая продолжить путешествие. В лицо пахнуло сыростью, в нос ударил тяжелый и густой запах болотной трясины. Это на материальном плане. На тонких уровнях гамма дополнялась запахами страха, боли и звериной злобы, которые не скоро выветрятся из этих коридоров.        До станции было не больше ста метров, она хорошо это помнила. Раньше воды в тоннеле было больше, машинально отметила она, сделав первый шаг. Когда он привел ее сюда, было по колено, теперь только по щиколотку. Видимо, вода уходила, просачивалась в землю.        Направо... В другой стороне тупик; сплошной завал, который намертво закупорил перегон Именно оттуда пошла в свое время вода.        Неизвестно, насколько хватит сил, но надо успеть.        Обходиться без света стало почти привычно. Здесь в тоннеле это было нетрудно - надо было только двигаться вдоль стены, касаясь рукой зернистого влажного камня. Она научилась неплохо ориентироваться в пространстве без помощи зрения. Полтора месяца во мраке давали о себе знать.        Костыль она захватила с собой. Можно заставить человека заплатить за то, что не дал ей уйти. Может, его височная кость окажется мягче, чем дерево.  *****        Она вспоминала.        ...Щель была узкой как крысиная нора. Она едва могла повернуть голову, чтоб не оцарапать лоб или уши.        Чудовищная сила близкого взрыва заставила твердые породы "поплыть" как зыбучий песок, и бетонированный короб аварийного выхода в нескольких местах превратился в узкую щель.        Она долго колебалась, прежде чем поставить ногу на первый уступ. Изломанные плиты нависали, грозя раздавать человеческое существо как таракана. Пересилив себя, она начала подниматься. Стенки была почти отвесными, но вверху насколько хватало глаз в них было много выщерблин, куда можно было поставить.        Она уже наполовину скрылась в темной дыре и хотела двигаться дальше, когда цепкие руки стиснули ее щиколотки. Прикосновение холодных пальцев к голой коже заставило вздрогнуть и вскрикнуть. Голос внизу, такой спокойный и ровный, нараспев произнес:        "Нет, дорогая, так не пойдет".        "Отпусти... Я пролезу".        "А я нет. Поэтому и ты остаешься. Все равно наверху не лучше"        "Хочешь, чтоб я тут с тобой?..".        Человек не ответил. Просто схватил за ноги и потянул к себе, не обращая внимания на ее крики. Даже не заметил, что она рассекла руку об острую арматуру.        Наверно, на его лице в этот момент была грустная улыбка.  *****        После того случая она убежала в тоннели. Но другого выхода из лабиринта не было, и он это знал. И остался там, караулить как пес, зная, что рано или поздно она выйдет.        Даже если наверху гибель, она предпочла бы ее медленному гниению здесь. Когда-то она хотела заставить его заплатить за то, что он не дал ей выбрать свою смерть, но это было давно. Сейчас не осталось даже ненависти, та умерла вместе с остальными чувствами. У нее не сохранилось ничего человеческого, кроме желания жить.        Она шла, пошатываясь и подволакивая левую ногу. Бледный призрак, оживший кошмар - длинные спутанные волосы, закрывавшие лицо, делали ее похожей на призрак утопленной в колодце Самары из фильма "Звонок". Ее тело было ослаблено до предела, но она продолжала идти, доказывая власть духовного над телесным.        И все же она чувствовала, что последний резерв почти исчерпан. Плоть была слаба, оболочка из мяса и костей начала сдавать. Ноги все чаще заплетались и подкашивались. Дважды она спотыкалась и падала на колени в мутную воду. Рыча от бессилия, она с трудом поднимала себя и бросала вперед, выжимая из измученного тела все, на что то было способно.        И вот по направлению воздушных потоков она поняла, что тоннель закончился.        Станция. Она чиркнула спичкой и огляделась. Лесенка была совсем рядом. С трудом забравшись на перрон, она зажгла вторую. Здесь все было по-прежнему. Та же картина, которая в первый день так потрясла ее. Потолок огромного зала прогибался внутрь, словно вывернутый наизнанку купол. Какая сила нужна, чтоб через двадцатиметровую толщу породы передать импульс, способный мять бетон как пластилин? Даже ее воображение тут отказывало.        Потолок рассекали глубокие трещины. Куски бетона и мраморной облицовки устилали ее путь. Там наверху дома сровняло с землей до фундаментов, а те, кто успел спуститься в подвалы, изжарились как мясо в духовке, вспомнила она слова Машиниста, хоть и с трудом могла вспомнить его самого. Припоминала только фуражку, с которой тот не расставался до конца.        Она не знала, где обитал человек, и уже собиралась двигаться вдоль стены зала наобум, когда ее глаз, привыкший различать сто оттенков темноты, что-то уловил. Даже не свет, а его призрак, преломившийся десятки раз и потерявший девяносто девять процентов яркости. Глаз его не заметил, но мозг, повторно обрабатывая информацию, зафиксировал слабое колебание освещенности.        Она зажгла еще одну спичку. Прошла метров двадцать в том направлении, и уже сомневалась, не почудилось ли ей, когда впереди забрезжил знакомый зеленоватый огонек.        Она обходила огромные завалы из бетонного крошева. В воздухе висел сладковатый запах смерти. Они снесли всех мертвых в тупиковый тоннель, но доставать тела из-под метрового слоя бетона не было сил. Видимо, ему было наплевать на запах, раз он жил здесь. Или в его подсобке хорошая вентиляция.        Спичка погасла, осталось всего восемь штук. Надо дойти, иначе будет худо. У него в коморке должен быть и фонарь, и батарейки к нему. Это поможет ей выбраться отсюда - через лаз, которым она обиралась воспользоваться две недели назад.        Свет шел сквозь неплотно прикрытую дверь, рядом с разгромленным киоском и ???[Author ID0: at Tue May 5 13:49:00 2009 ] Аккуратно, чтоб не заскрипела, приоткрыв ту, она вошла, держа наготове оружие, которое ей самой казалось смешным. Она оказалась в маленьком тамбуре, из которого вели две железных двери. Не раздумывая, она взялась за ручку левой.        И не ошиблась. Человек был тут, сидел за столом и, похоже, дремал. Подкрадываясь к нему сзади, она старалась двигаться неслышно, но первый же шаг по плиткам пола оказался неожиданно громким. Человек не шелохнулся. Она подошла ближе и, оказавшись у него за спиной, занесла руку для единственного удара. И тут же опустила.        Он был здесь, но это была только пустая оболочка. Мертв. Странно, но она не ощутила даже облегчения. Как будто ей уже не было дела до него.        Ее слух уловил слабый писк. Он шел оттуда, где застыло на стуле неподвижное тело. Она отпрянула в сторону, и увидела через плечо покойника бурую шевелящуюся массу на столе. Ее передернуло. Их было пять или шесть. Они облепили его голову как живая шапка и, отталкивая друг дружку, вгрызались в него. В лицо. В шею. В провал на месте лба. При ее появлении они ощетинились, но добычу не бросили, уверенные в своих силах. А может, слишком жадные, они торопились съесть самое вкусное, пока не подоспела остальная стая.        Полтора месяца назад такое зрелище убило бы ее на месте. Но медленное скольжение в ад, где каждый следующий круг лишь немного ужаснее предыдущего, подготовили ее. Все эти дни она жила с мыслью: "Это происходит не со мной". Поэтому и вела себя как героиня компьютерной "бродилки", которой управляешь, сидя за монитором в теплой квартире. - Ах вы сволочи...        Швабра в углу попалась ей на глаза еще раньше. Серые твари, опьяненные кровью, еще не поняли, что она представляет угрозу, а на них летел разостланный мешок из плотного полиэтилена. В такие они паковали тела, пока живых не стало для этой работы слишком мало.        Тварюшки брызнули врассыпную, но, по крайней мере, четыре запутались. Им и пришлось расплачиваться за всех. Она била по ним, пока не писк прекратился, а конец швабры не покрыла густая, как томатный сок, кровь.        Только после этого она огляделась. В берлоге зверя не было ничего, кроме стола, стула, шкафа из ДСП и старого матраса. На столе стояла газовая плитка - полировка во многих местах была прожжена. Но ревизию она проведет потом. Сначала, продолжая осмотр, она заглянула в комнату напротив.        Кафельные стены, чистый цементный пол, плотно пригнанная дверь. Похоже на раздевалку с душевыми. Она поежилась, несмотря на теплую куртку - тут оказалось прохладно, откуда-то сверху шел ледяной воздух. А потом она заметила мешки вдоль стен, и до нее дошло назначение этого места. Это был его холодильник. Она поняла, почему он держал ее в тоннельной сбойке, а не рядом с собой. Не хотел травмировать ее психику.        Она захлопнула дверь, истерически смеясь.        "А ты что ожидала там увидеть?Aнгелов, играющих на арфах?".        Это было уже даже неинтересно, как комната страха, где точно знаешь, что сейчас из-за угла выскочит пластмассовый скелет с лампочками вместо глаз. Она плакала и смеялась, гадая, какие еще аттракционы приготовила ей судьба.        Затем приступ прошел, она сумела взять себя в руки и даже осмотреть ящики стола и шкафы. Как она и предполагала, еды не было. Только немного чая и солонка. Всю человеческую пищу он отдал ей.        Подумав, она подняла с пола пистолет, обтерев его краем пледа, которым укрывался человек. Она не собиралась оставаться здесь, и уж тем более ложиться на этот вонючий матрас. Она покинет это место, как только утолит голод.        Поставленная на газовую плитку вода в помятой кастрюле быстро вскипела.        Вскоре варево было готово. Поев мяса, которое на поверку оказалось похожим на крольчатину, она взяла со стола книжку и с трудом разлепила страницы. Часть текста было не прочесть, но ей это и не требовалось. С безразличным интересом она читала дневник мертвеца, который считал себя ее спасителем. Мертвецом он стал еще до того, как засунул себе ствол в рот и нажал на курок.      Глава 3. Тьма в конце тоннеля     Она вспоминала.        Сначала краски были тусклы, как на старой кинопленке. Все происходило беззвучно, что только усиливало сходство с немым кино. Но постепенно картинка становилась четче и ярче, вместе с шумом и голосами наполняясь жизнью. Она поняла, что видит себя со стороны.        Она стояла одна на пустой платформе, ожидая своего поезда. И не важно, что от станции десять секунд назад отошел состав, в который загрузились два десятка человек, спустившихся в этот субботний полдень в метро.        Ей с ними было не по пути. Они в этот выходной ехали общаться в приятной компании, смотреть кино или делать покупки в каком-нибудь ТРЦ. А она доедет до станции , там пересядет на  автобус и через полчаса будет у кованых ворот ... Вход свободный, билеты не нужны.        Нет, она не теряла никто из близких людей. Во всяком случае, недавно.        Там она будет бродить по темным аллеям среди новых и старых оградок и гранитных памятников, слушать пение птиц и вдыхать воздух, наполненный эманациями забвения. Многих ее сверстников, называвших себя "неформалами", тоже влекло в такие места, но совсем иное. Они ломали оградки, выцарапывали на надгробиях матерные слова и свои имена, мочились на могилы, по-детски упиваясь своей аморальностью и вызовом, который, как им казалось, они бросали высшим силам. Она таких презирала. Для нее кладбище было местом отдохновения, исцеления душевных ран.        О, смиренное кладбище, как хорошо там, где нет никого. И пусть иногда, при виде свежего надгробья с молодым лицом защемит сердце... но эта боль не идет ни в какое сравнение с той, которую испытываешь в мире живых. Она жалела только о том, что в новых городах никогда не строили фамильных склепов. Вот бы иметь такой. Хотя лежать там придется одной.        Она проснулась в тот день рано. Всего за полчаса привела себя в порядок, сделала макияж, наделала любимую длинную юбку и черную блузку, похожую на средневековый корсет. Джинсы и мини она недолюбливала. Туфельки на шпильках не лучшая обувь для таких походов, кеды никак не вязались с общим имиджем, поэтому она надела черные полусапожки, хоть в них и было жарковато. Чуть поджившие порезы на запястье прикрыл шипастый браслет. На груди, под одеждой, чтоб не шокировать людей, висел маленький бронзовый пентакль. Он чередовался с крестом по настроению.        Она вышла из дома только чтоб пересечь пустой двор, сквер и две нелюдные улицы, а затем оказаться в прохладе подземных коридоров. Вернется в пустую квартиру она после захода солнца. Некуда торопиться. В целом мире ее ждет только кошка, но с полной миской корма та потерпит этот вечер без нее. Должна же понимать, что хозяйка тоже любит одиночество.        На перроне было малолюдно. Две влюбленных пары, неприлично счастливые, стояли поодаль, поглощенные своим одиночеством вдвоем. Зависти в ее душе не было. Ей дано было видеть то, чего они в своей временной слепоте не замечали. Страшный дар Кассандры, которым бог наказывает тех, кто перед ним провинился.        Дурочки. Это сейчас вы светитесь изнутри, держась за руку вашего "рыцаря в сверкающих доспехах". Крепкое плечо, надежная опора... Верьте, верьте. Года не пройдет, и ваша "каменная стена" даст трещину, которая с каждым днем будет все глубже. Сначала он будет называть вас любимой, но из этого слова уйдет вся любовь. Потом дорогой, но вы поймете, что он имеет в виду только затраченные на вас деньги. Потом просто женой, в знак вашего статуса, который один вас связывает. И, наконец, коровой. Это сейчас вы не можете друг на друга надышаться. А скоро он будет рад проводить время где угодно - перед телевизором, в гараже, даже на работе, только не с вами. А потом случится так, что вы вернетесь домой раньше времени и застанете его с соседкой.        Не застанете и не догадаетесь? Да, глупость одного или обоих создаст для окружающих видимость идеальной семьи. Но даже без эксцессов чувства тихо скончаются к исходу второго года. "Любовь", которой не было, развеется по ветру; принц исчезнет, останется только конь. В лучшем случае в итоге вы получите алименты, а в худшем - проведете остаток дней с человеком, который вам так же близок, как первый встречный.        И поделом, если у вас извилины в голове параллельны.        Она еще не встречала мужчину, который стоил бы того, чтоб общаться с ним дольше одного вечера. Чтоб отвадить назойливых ухажеров, она как-то "проговорилась", что предпочитает девочек. Правда, то была палка о двух концах: неформалы - люди широких взглядов, и после этого ей пришлось выдерживать приставания слабой половины их тусовки. Но это было проще, да и в этой компании она появлялась не чаще раза в неделю. Иначе делалось тошно.        Так что зависти не было. Была мысль о том, что жизнь пошлая и несправедливая штука. Смерть, впрочем, тоже, поэтому самый простой выход для нее был закрыт. "Выхода нет". Эта надпись красными буквами горела над стеклянными дверьми, пропускавшими людей только в одну сторону. В метро.        Поезда выныривали из темного тоннеля, обдавали ее волной сухого жара, стояли рядом несколько мгновений, чтобы вобрать в себя тонкий людской ручеек, и со свистом унестись, оставляя ее наедине со своими мыслями. Так же и жизнь мелькала у нее перед глазами, недосягаемая и чужая.        Она стояла на порядочном расстоянии от края, чтоб не привлекать к себе безразличного внимания. Она знала, что никто не стал бы ей мешать. Никому нет дела. Эти люди перешагнут через умирающего, думая о том, как бы не запачкать обувь.        Время шло, и с каждой минутой на станции становилось многолюднее. Взгляды скользили по поверхности ее лица, не задерживаясь ни одной лишней секунды. А даже если б задержались, ничего не смогли бы прочесть. Жизнь в мегаполисах приучает не обращать внимания на тех, кто стоит рядом, пока их поведение укладывается в стандартную схему. И в этом есть своя прелесть. Они все равно не захотят, да и не смогут помочь, так пусть не путаются под ногами.        На табло над черным зевом туннеля сменяли друг друга светящиеся цифры, словно отсчитывая чьи-то последние секунды в этом мире: 33, 32, 31, 30...        "The final countdown... - вертелся в голове припев песни из времени молодости родителей, - The final countdown..."        Наконец, в конце тоннеля вспыхнул огонек. Он стал увеличиваться - медленно, словно давая возможность подумать. Она думала об этом каждый раз, приходя сюда, не был исключением и этот. Мама говорила ей, что вздохнет с облегчением, когда они через пару месяцев навсегда переедут в город, где нет метро. Глупая. Ничего не сделала, чтобы уменьшить ее боль и даже не понимала ее причин, считала обычной подростковой блажью. И не думала, что кроме метро есть еще поезда и трамваи, таблетки, веревка, бритва и крыша девятиэтажного дома.        Она представляла, как делает это, десятки... нет, сотни раз. Высчитать момент. Закрыть глаза, чтоб не было соблазна передумать. Сделать шаг, как бы невзначай. Потом другой. Третий. Задержаться у края, слыша запоздалые вскрики удивления. Ничего, пусть наслаждаются зрелищем, им ведь только это нужно.        И пока все застыли в немом оцепенении - занести ногу над пустотой.        Гори, постылая жизнь.        Даже если не попадешь на проводящий рельс и не будешь мгновенно убит током, дергаясь как паяц, думала она, встречи с колесами не избежать. Оттуда не выбраться, даже если в последний момент ты пересмотришь взгляды на жизнь. А тормозной путь у состава длинный.        В этом месте ее мысли всегда прервал рев приближающегося поезда. Она оставалась на месте и даже чуть отступала. Но теперь все будет иначе.        Она видела это уже не "от первого лица", а со стороны. Вот девушка в черном решительно шагнула вперед и не обращая внимания на предостерегающие крики оказалась на самом краю платформы. В тот момент, когда нос локомотива уже показался из чрева тоннеля. Вот она наклонилась вперед, отталкиваясь ногой для последнего шага. А потом волна сухого горячего воздуха налетела на нее, закружила и понесла за собой.  *****        Вокруг было темно. Где-то рядом капала вода. Ей стало не по себе, потому что она не могла отличить бред от реальности, как ни старалась. Кошмар на станции походил на явь больше, чем то, что произошло с ней в последние полтора месяца, если верить памяти. Но это легко проверить, стоит только открыть этот проклятый дневнику.        Она попыталась пошевелить рукой, но наткнулась на преграду. Та была мягкой и эластичной, но не желала уступать. Еще не придя в себя, она забилась как муха в коконе паука, и в следующую секунду сильный толчок в бок окончательно привел ее в чувство. С трудом она нащупала застежку и расстегнула молнию.        Снаружи было ничуть не светлее. Но это была жизнь, мир людей. Вернее, миром людей он был раньше, а теперь мог быть и миром смерти. Кто знает, что там творилось наверху?        Ее зовут Анастасия . Ей восемнадцать. И она находится на станции Доватора  в метро родного Новосибирска. В спальном мешке, который лежал на деревянной скамейке в запертом изнутри подсобном помещении, где у стены еще стоял в ряд шанцевый инструмент работников метрополитена.        С ней был дневник человека, который спас ей жизнь дважды, только для того чтоб превратить ее жизнь в ад. Она читала его урывками, перескакивая от фрагмента к фрагменту. Все это она и так знала.        День 1 , он же последний        Меня зовут [закрашено маркером].        Нет уж, пусть никто не узнает, как меня звали. Кого теперь колышет? Я уже сдох, раз к тебе попали эти каракули. Но не радуйся, сука этакая. И ты, мой дорогой читатель, скоро за мной последуешь. Так что останусь анонимом до самого близкого конца (твоего). На моем месте мог быть любой. Даже ты, придурок, который тратит драгоценное время на чтение этого злобного высера, вместо того чтоб добывать жратву.        Я не "пейсатель" и не журналист, поэтому слог у меня не ахти, уж прости. Но, думаю, это и не требуется. Я ж не роман писать собираюсь. Просто у меня появился пресс свободного времени, и надо его занять. Убить время, пока оно не прикончило меня в этой долбанной норе.        Жил я в славном городе Бийске. Было мне 28 лет. Наверно, с этого нужно начать.        В последний раз я открывал дневник шесть лет назад, но это был другой "я". Слезливый даун, который страдал от бессонницы, маялся от несчастной любви и пописывал стишки по ночам. "Ах, в огороде выросла морковь, у меня несчастная любовь".        Жалкое зрелище, да? Говорят, многие творческие люди через это проходят. Ну, не знаю, можно ли себя к ним относить. Все мое творчество не шло дальше стихов и рассказиков на Самиздате. Один из них, казавшийся мне лучшим, дернул черт меня отправить в один тематический журнал.        Это был психологический триллер. Гремучая смесь Эдгара По и Лавкрафта с Сартром и Чораном. Экзистенциальный кошмар, где вместо мертвецов, восстающих из гроба - древние архетипы, которые таит в себе подсознание. История про обычного положительного человека, которого темная сторона психики толкала стать маньяком. Он долго и упорно сопротивлялся, но потом уступил темным страстям. "И Тьма Восторжествовала...". Смешно. Теперь я назвал бы так то, что произошло с нами.        Естественно, меня отфутболили. Рецензию написали вежливую, но между строк легко читалось: "Больше не пиши, ибо нефиг".        Мне было худо. Мне-то рассказ казался квинтэссенцией моих размышлений о природе бытия и небытия. А они... В тот же день я убил свой раздел на портале сетевых графоманов. Поскидал стихи и прозу в топку с помощью клавиши "DEL",        Дальше больше, процесс перерождения пошел по нарастающей. Первым делом, перестал читать философствующих мудозвонов. Их потуги на знание высшей истины теперь вызывали рвоту. Выбросил из головы всю романтическую херню, начал общаться с простыми парнями, которые думали, что Шопенгауэр - это чиста композитор. Фамилию датского философа Кьеркегора они не выговорили бы даже на трезвую голову. Стал бухать за компанию, хотя раньше считал алкоголь уделом дегенератов. Но ничего, втянулся. И научился с запозданием общаться с людьми. К тому времени я учился на четвертом курсе.        В общем, стал как все. И вот чудеса - бытие в натуре определяет сознание. Исчезла бессонница, мысли о самоубийстве, навязчивые страхи. Дядя Зигмунд отдыхает. А скоро и судьба повернулась передом. Нашел нормальную работу в шараге по установке пластиковых окон. Через два влез в долги и купил у другана не очень старый "Ланцетти".        Да и проблемы с противоположным полом решились сами собой. Дело тут даже не в баблосе, и не в том, что вместо поездки на скотовозе я мог распахнуть перед телкой дверцу собственного авто (хотя и в этом тоже). Просто никто не любит зануд и умников. Надо быть проще, женщины сами охеренно просты. И еще быть психологом - и тогда пикапинг так же легок, как гоп-стоппинг. Уломать можно хоть английскую королеву, была бы необходимость.        Вскоре женился на одной бабенке - задолбало самому стирать носки и приходить в квартиру, где нет ужина на столе. Естественно, ее телом я себя ограничивать не собирался, с этим ей пришлось смириться.        Моя жизнь вошла в колею и больше из нее не выходила. Работа, жена, две любовницы, друзья, гараж. Все как у среднестатистического россиянина. Дачи только не было, но на хрен нужно ковыряться в земле? - думал я тогда. Теперь-то понял, что в ситуациях, когда мир летит в жопу, хорошо иметь домик в деревне. Силен задним умом.        Так бы оно и шло до самого конца, если бы я взял отпуск и отправился на юга, как хотел сначала, а в командировку в этот долбанный Н-ск вместо меня поехал бы другой. Но у меня были хорошие отношения с шефом, и я согласился. Нужно было привезти очень нужную хрень (тебе ее название все равно ничего не скажет), которую по нынешним кризисным временам в нашем городе было не достать.        Но, как говорят, "судьба распорядилась по-иному". Она решила, что, достигнув возраста Христа, я должен буду круто изменить свою жизнь. Ну очень круто.        Я планировал к позднему вечеру быть дома, пить пиво и смотреть мой любимый "Комеди-клаб". Но как там в анекдоте: "Хочешь рассмешить Бога - расскажи ему о своих планах". Вышло так, что уже в черте города моей тачиле настал капут. Подвел карбюратор. Как в анекдоте, блин: "- А где машина?! - В реке!". Еле дотянул до автосервиса. И пока я исчерпывал запас матерных выражений, прикидывая, во сколько станет ремонт, в моей башке крутилась одна мысля - как быть мне грешному. Съездить за товаром нужно было край в первой половине дня.        Так я оказался в метро. Спасибо карбюратору - иначе обжарился бы до хрустящей корочки.        Метро в Новосибирске, ежу понятно, ни чета Московскому. Интерьер попроще, никаких тебе статуй и люстр как в Большом и Малом театрах. Но зато я не разу не видел, чтоб там было не протолкнуться. С запасом построили, в расчете на двукратное увеличение населения, похоже.        Я никогда не верил в судьбу, но не могу отделаться от мысли, что наша встреча не была случайностью. На первый взгляд в ней не было ничего инфернального. Обычная девчонка, что же до "готических" тряпок, то я таких немало повидал. Разве что "эмо" сейчас больше.        Но видели бы вы ее глаза. Как это назвать, кроме печати обреченности, не знаю. Искренней, не выдуманной! В первый раз я заметил ее еще на эскалаторе, она спускалась передо мной. Я не буду тягаться со всякими Блоками и прочими. Она была симпатичной, на этом и остановимся. Все на месте. Я решил, что этого достаточно, чтоб попытать счастья. В конце концов, этот вечер у меня был свободен - после звонка мастеру я узнал, что машины на ходу мне не видать до утра. У меня был кореш в городе, в случае чего нашлось бы где переночевать. Но, глядя на нее, я подумал, что возможен более приятный расклад.        С некоторых пор моим кредо стало: "Попытка не пытка". Я не ждал у моря погоды, и за проявленную инициативу часто получал награду в виде свежего тела. Само собой, бывали проколы. Некоторые отшивали мягко, некоторые не очень. Ну да ладно, я не гордый.        Но она, как выяснилось, относилась к третьему, особому типу.        "Почему грустит такая красивая девушка?" - начал я стандартно.        Она посмотрела на меня так, будто с ней заговорил светофор. Или собака. Или труп. Ничего не ответила.        "У меня тоже бывали трудные времена, - выдал я экспромт. - Не отчаивайся. Все проходит и это пройдет".        Она тихо рассмеялась и произнесла:        "Тоже мне, царь Соломон... Вот и ты проходи".        "Странная" - подумал я, пожимая плечами. Но интереса к ней только прибавилось.        Мы сели. Жалкие десять человек на весь вагон. По экрану в вагоне крутили новости, похожие на фильм-катастрофу, или наоборот. Я смотрел одним глазом; или даже делал вид, что смотрю. Нас разделяло полвагона, но я видел ее хорошо. Она глядела в окно, в темноту тоннеля, явно погруженная в себя.        Но вот мы подошли к кульминационному моменту. Все произошло так неожиданно и буднично. Только что все было спокойно, кто-то клевал носом, кто-то рассматривал потолок, кто-то, как я, думал о своем - и вдруг началось.        Свет погас. Дикий скрежет тормозов. Мы резко остановились, так что у меня клацнули зубы, а кто-то, судя по грохоту, растянулся на полу. Мы ждали долго, нам ничего не говорили. Похоже, они сами там не понимали, что творится и как быть. Вскоре стало душно. У кого-то начали сдавать нервы. Кто-то возмущался, кто-то жаловался плаксивым голосом. Наконец, по громкой связи объявили, что пассажирам надо по одному, не создавая давки, покинуть состав.        Легко сказать, блин. На ощупь! Двери открылись, и мы начали выходить, натыкаясь друг на друга, задевая за поручни и тычась в стены, как слепые. Но все же выбрались.        В тоннеле было ощутимо холоднее. Вскоре к нам подошел и машинист с фонарем.        Нас оказалось человек сорок на весь состав. Сначала мы толпились гурьбой, но машинист худо-бедно выстроил нас в колонну. Мы как пассажиры первого вагона оказались в голове. Всматриваясь в темноту, я увидел где-то впереди огонек пресловутый свет в конце тоннеля. Это, наконец, сработало аварийное освещение на станции .        Туда мы и пошли. Перегон оказался дюже длинным. Тоннель в этом месте прямой как стрела, поэтому огонек оказался почти в паре километров.        Народу оказалось много, и царил полный бардак. Рядом с платформой застыл на обесточенных путях темный поезд. Работники метро выясняли отношения с ментами из станционного пикета, и с двух сторон на них наседал народ. Все орали, матерились. На нас никто не обратил внимания.        "Что это было, вы нам скажете?" - прицепилась к машинисту дамочка бальзаковского возраста, которая достала меня своей болтовней еще в вагоне.        "Конец света, нах", - ответил за него мужик в кепке.        "Ядерная война", - уточнил лысый тип в очках.        "Или просто Звездец", - подвел итог Машинист.        "Нас не достанет? - не очень уверенным голосом спросил у него парень, по виду студент, - Я читал, метро предназначались как убежища".        "Больше лажи читай, - смерил его взглядом пожилой мужик. - Мало ли че там планировалось. Тут не Москва, все станции неглубокого залегания. Да даже в Москве метро это не убежище, а душегубка, мля. От ядерной атаки оно не защитит. А если и защитит, то лучше не надо. Стойте здесь, я разведаю обстановку".        Он собирался подойти к спорящим, но не успел. До нас долетел далекий гул, а пол задрожал под ногами. Мы, с поезда, еще держались кучкой с краю, не смешиваясь с остальными.        Машинист отреагировал мгновенно. "Кто жить хочет - сюда!". Он рванул на себя какой-то люк, прыгнул... и исчез. Остальные в основном стояли столбами. Но мы, человек десять, которые находились ближе всего, кинулись за ним.        По лесенке мы скатились вниз. Вряд ли было глубже, чем два метра. Тут оказался длинный бетонированный желоб, который, видимо, проходил под всей платформой. Коллектор, как сказал потом машинист. В нем было по колено мутной воды, в которой плавал мусор и мерзкого вида пена. И в это дерьмо нам пришлось улечься. Женщины плакали, мужчины матерились. В этой узкой канаве мы набились как шпроты в банке. "Лицом вниз!" - скомандовал этот изувер, подавая пример. - "Вниз, блядь, если жить хотите! Задержите дыхание!"        Все это заняло от силы секунд десять. Мы лежали, не позволяя себе шелохнуться. А потом накатило. Надо мной пронеслась волна раскаленного воздуха, и я вжался в пол еще сильнее, глотая мерзкую воду и царапая лицо. В первый момент боли не было, но потом я насчитал на спине штук пять волдырей.        Вода стала горячей, как в батарее отопления. Теперь я понял, что чувствовали раки, которых мы, с корешами варили на природе. Тряска прекратилась, а грохот все продолжался. Наверху на станции что-то, падало. Даже через толщу воды я слышал раскатистый грохот.        Казалось, это продолжалось вечность. Наконец, я почувствовал, что спина больше не горит. Мы высовывались из воды, глотая раскаленный воздух. До сих пор не понимаю, как мы это выдержали.        Я посчитал людей по головам. Одной не хватало. Я почему-то сразу понял, что ее. Протянул руку и нащупал ее под водой. Наверно, потеряла сознание и наглоталась. Я вытащил ее рывком и прислонил к стенке желоба. Искусственное дыхание не понадобилось - из носа и рта у нее потекла вода, она закашлялась и начала судорожно дышать. К счастью часть воды выкипела, иначе бы мы все могли захлебнуться. Лестница, как и все металлические части, так нагрелась, что на ней можно было жарить мясо, и нам пришлось ждать. Это было невыносимо.        Выбрались мы оттуда грязные как сволочи, но живые. И хоть промокли до нитки, но быстро высохли - жара была как в Сахаре, дышать трудно, гарь щиплет ноздри и ест глаза. Закрыли лицо чем попало, идем-бредем. Пол оказался раскаленным. Кто был в тапочках-вьетнамках или босоножках, запрыгали на одной ножке. Йоги, блин, на угольях. Я был в кроссовках, так те аж оплавились.        "Вот суки, - бормотал под нос Машинист, выжимая фуражку. - Гермозатворы на новых станциях ??? ветки не поставили... Выжгло все метро как нору Бени Ладена. Сэкономили, значит, сволочи... Хотя толку-то - надевай, не надевай, все равно оттрахают..." - тут он надолго замолчал, погруженный в свои мысли.        Я только теперь заметил, что спустились не все бывшие пассажиры. Многие не успели или не поняли, а может, пачкаться не захотели. Я взглянул на одного мужика - помню, он сидел недалеко от меня. Они не обуглились, как я ожидал. Просто обгорели. Один даже был еще жив и слабо шевелился. Хрипел. Наверно легкие сожжены.        Запах жженой резины был невыносимым, напрочь перебивая запах горелого мяса.        Это было не аварийное освещение. Станция горела. Не вся. Чему там гореть, там же только бетон?        "Что встали, болезные? Им уже не поможешь. Пошли бегом, бегом!"        Так моя жизнь перевернулась с ног на голову, и я снова стал тем, кем был 6 лет назад - жалким потерянным одиночкой. Мне оставалось только следовать за всеми в надежде спасти свою жизнь. Тогда я не знал, что все бессмысленно.  *****        Она вспоминала.        Они бежали по тоннелю, а вода догоняла их. На станции ???, которую они оставили пять минут назад, она уже могла плескалась на платформе. К счастью тут был подъем, почти незаметный, градусов пять. - Линза что ли? - бормотал Машинист себе под нос непонятное. - Нет, многовато для линзы, льет и льет. А! Вот мля! Плотина... плотина накрылась. Ну это всем звездецам звездец, спасайся кто может. Че встали, господа покойнички? Пошли!        Они шли по колено в грязной мутной жиже. Но и она не стояла на месте - как самая настоящая подземная река, она неслась им навстречу, норовя сбить с ног и увлечь за собой. - Этот перегон длинный, почти два километра, - сказал Машинист, не сбавляя темпа. - Силы рассчитывайте. Упадете, пеняйте на себя. Будете как эти.        Все его поняли. Три минуты назад они прошли мимо нескольких тел, правда, те сначала угорели, а потом утонули. Теперь они покачивалась на черной маслянистой поверхности, и двигались к ним с наступающей водой, словно преследуя их.        Один раз она упала, но тот самый плотный и коротко стриженный мужчина, который пытался подбивать к ней клинья на перроне, помог ей подняться и некоторое время вел под руку. По сути, он спас ей жизнь, ведь остальные даже не остановились. Она была благодарна, но что-то в его прикосновении ей не понравилось.        Мимо проплыл, держась за кусок фанерки, черный комок. К счастью, она поняла, что это, когда он уже скрылся из виду. - Крысы. Крысоньки родимые мои, - пробормотал Машинист. - Радость-то какая. - С ума сошли? - Баран. Если они не сдохли, значит воздух есть. А вообще, они звери хорошие. Мы им тут иногда кусочки сальца оставляем. Да не бойтесь, не сожрут. Не их бояться надо.        До станции  они добрались полуживыми. Никакого освещения теперь не было в помине, и они с трудом нашли лесенку и вскарабкались на платформу.  ******        День 2        Как ни странно, мы еще живы. Нас здесь девять, все мы пассажиры того "счастливого" поезда. Мы в относительной безопасности, у нас есть вода и пища, и, самое главное, крыша над головой. Не завидую тем, кто был наверху.        Но я отвлекся. Честно говоря, именно сегодня я начал вести дневник. Записи за прошлые дни сделаны "задним числом", по памяти. Поэтому они такие длинные и пространные. Дальше я буду краток.        Две новости Плохая и очень плохая.        Плохая. Мы в ловушке. До нас вода не дошла. Повинуясь закону сообщающихся сосудов Она устремилась по тоннелям к станциям, которые находились глубже, и те превратились в подводное царство. А в тоннелях в  направлении сплошные завалы.        Очень плохая. На девять человек продуктов хватит дня на четыре.        Что дальше?.. Даже любопытно.        День 3        Опять две новости. Но на этот раз есть хорошая.        Нашли выход!        У покойного начальника станции оказался ключ к служебным помещениям, в том числе и вентиляционным шахтам. Машинист ходил проверять их один. Вернулся мрачный. Все, говорит, завалены. Одну, правда, можно попытаться очистить от обломков и шлака. А плохая... Плохая в том, что наверху, по его словам, смерть. Полтора-два километра до эпицентра. Ждать минимум две недели, прежде чем уровень радиации перестанет быть смертельным.        День 6        Два дня мне было не до записей. Мы работали как герои-стахановцы.        На самом деле, это были лучшие два дня нашего плена, хотя все уставали как проклятые, и рисковали в любой момент быть погребенными под массой потревоженных камней. Зато у нас была цель и подобие единства.        Один из взрывов был наземным. Машинист, я все говорю по его словам, сказал, что тот вызвал разрушение всех подвалов и подземных сооружений в радиусе... черт его знает, забыл. Досталось и метро. Здесь у эпицентра из-за подвижек осадочных пород многие запасные выходы замуровало наглухо. Но этот, мы были уверены, можно расчистить.        Вначале казалось, что кровля не пострадала, а завал представляет собой измельченный грунт и обломки, которые принесла с собой взрывная волна. Он говорил, каждый из них давал хороший вторичный фон. Но об этом мы не думали, свобода казалась такой близкой.        Выгребали ведрами шлак, спекшуюся землю, похожую на песок, породу, кирпичное и бетонное крошево, оплавленные куски металла, даже фрагменты костей. Кто покрепче носили крупные обломки.        И вот мы закончили. Проход был расчищен. Не наша вина, что он никуда не вел. Чуть выше разобранного завала вентиляционная шахта коробилась, сжимаясь в узкую щель. Не было и речи о том, чтобы пробиться здесь. Тут был нужен отбойный молоток или аммонал.        День 8        Выхода нет. Это надломило нас, после этого все пошло в разнос.        Мы больше не одна команда. Начались дрязги по любому поводу.        Утром Наталья - та самая болтушка, начала причитать, что все мы умрем. Надо же, Америку открыла. Мне лично наплевать. Но Степан - потерял где-то свою кепку, но и без нее видно, что работяга - потребовал заткнуться, а когда она проигнорировала, начал трясти ее как грушу. Это не помогло, она стала кричать еще громче, и тогда он заехал ей в глаз. Машинист попытался его урезонить, хотя наверно и его достала эта кликуша. Сцепились. Кончилось тем, что драчуна заперли в сбойке. Потом, правда, выпустили. Вроде успокоился.        Сильные стали звереть, слабые впадать в ничтожество. У нас еще достаточно еды и чистой воды, но мы похоронили себя заживо.        День 9        Как они все мне осточертели. Что за сборище зануд и дебилов... Почему в этом последнем пути мне не могли попасться нормальные попутчики?        Видеть их не могу. Всех, кроме нее, конечно. Увы, она по-прежнему далека от меня, апокалипсис ничего не изменил. На днях я снова пытался предложить ей мою поддержку. Глупо, конечно. Она посмотрела на меня и сказала: "Да на здоровье. Хотите быть моим рыцарем? Пожалуйста. Уступите мне свою долю чипсов". Вот сучка.        Думаю, психологу было бы интересно понаблюдать за нами. Наглядный пример проявления темпераментов в экстремальных условиях. Каждый реагирует на обрушившийся на нас кошмар по-своему. Кто-то целыми днями ноет и причитает (не буду назвать имен), кто-то бесится и кричит на всех, кто-то пытается неубедительно изобразить из себя героя, ободрить всех и успокоить, а кто-то тихо сидит в углу, считает про себя до 1 000 000 и сходит с ума. Как я, например.        День 11        Нас осталось пятеро. Умер Профессор. На самом деле, он умер вчера, просто я был не в настроении писать. Нет, мне его не жалко. Можно сказать, ему повезло. Умер естественной смертью, от инфаркта или чего-то в этом роде. Наверно, истощение сыграло в этом не последнюю роль. Черт, я не могу даже вспомнить его фамилии.        Одним ртом меньше, больше нам останется.        День 12        Сегодня обнял ее, просто чтоб успокоить. В мыслях не было ничего такого. Вот дуры бабы. Вечно им кажется, что ценнее их прелестей ничего на свете нет, даже когда вокруг все на хер рушится. Смешно.        Взбеленилась. "Что, так хочется? Ну тогда убить меня придется. Потому что потом все равно спать ляжешь. А я..." - она показала на ножик, который лежал рядом на столе.        Психичка, блин. Я-то сама невинность.        А вот Степка, пожалуй, имел такие виды. Тоже на нее пялился. Но пусть попробует, гнида.        Шутки шутками, но с нами всеми неладно. Мы стали бояться друг друга. Я точно знаю, что у одного из нас есть ствол. У мертвого мента пустая кобура.        Но у кого? Я молчу - пусть думает, что мне ничего не известно.        День 14        Умерла Наталья. Похоже на пневмонию - кашляла много. Ничего не смогли сделать.        Ну хоть отдохнем от ее криков.        День 18        У нас заканчивается еда.        Все, что осталось, мы разделили на равные и очень маленькие порции. И все равно мы на этом долго не продержимся. Ума не приложу, что же дальше?        День 21        Порции пришлось уменьшить еще на треть, теперь мы приблизились к нормам блокадного Ленинграда, и все равно их не растянуть навечно. Ну нет у нас Христа, чтобы накормить всех буханкой хлеба.        Но вовсе не это занимает меня сильнее всего. С ней в последнее время что-то происходит. Похоже, девчонка с каждым днем сильнее и сильнее уходит в себя. Даже предположить не могу, что она переживает там, внутри. Мне жаль ее, но я ничего не могу поделать.        День 24        Вчера случилось маленькое ЧП.        Супруги N. повесились в душевой. Requiescat in pace, как говорится.        Аж завидно... Может, зря я тяну? Нет, нельзя так думать. Надежда умирает последней, ха-ха-ха.        День 26        Наш храбрый лидер покинул нас. Ушел в затопленный тоннель и был таков. Забрал рюкзак с едой и водой, нам оставил крохи. Тоже мне, дайвер. Оставил записку, типа "я приведу помощь". Уже три дня прошло, и мне слабо верится, что он добрался. По моим прикидкам там плыть под водой минуты три.        Надеюсь, эта сука сдохнет.        День 27        Мне не нравится, как они на нее смотрят, студент и люмпен-пролетарий. Я достаточно прозрачно намекнул, что если кто-нибудь дотронется до нее, будет иметь дело со мной. Шакалы. Больше ни на шаг не отойду. Не хочу оставлять ее наедине с этими выродками. Мне очень не нравится, как они на нее смотрят.        Эти уроды, между тем, устроили на станции маленький концлагерь. Нам почти ничего не перепадает из еды.        День 29        Сегодня я убил их обоих.        Началось еще вчера - попытался намекнуть о жратве, и этот урод назвал меня козлом. А я не люблю, когда меня так называют. Я его не провоцировал, я вообще был само спокойствие. У меня долгое терпение. Но когда оно кончается... лучше рядом не находиться.        Зря они не убили нас. Видимо, держали как стадо на убой. А не запирали потому, что были уверены, что сильнее, да и ствол у них. Бараны. Даже не понимали, на что я способен.        Спали они чутко, но я знал, что сумею подобраться. Я давно припрятал тот самый нож, которым она меня стращался, острый как бритва. Стоило мне его коснуться... Это было как наваждение. Провал - словно кусок записи стерли. Я помню только, что когда ко мне вернулась способность мыслить, они не шевелились, и кровь была повсюду.        Так решаются межличностные конфликты в коллективе.        Странно, но мне ни капельки не жалко. Ничего не чувствую, кроме облегчения - теперь ей ничего не угрожает. А этим туда и дорога. Я бы сделал это снова, не задумываясь.        Остались только мы вдвоем. Но меня сильнее всего поразила ее реакция. Точнее, отсутствие реакции. Она не сказала ни слова, только головой мотнула и ушла в свой угол. Похоже, она окончательно замкнулась в своем мирке, а этот для нее исчез. Я ей завидую.        Одно я знаю точно: теперь нам хватит еды еще на пару месяцев. А там можно что-нибудь еще придумать.        День 32        Неблагодарная сучка. Я о ней, как о любимой дочери, а она...        Вот так мне отплатила. Проснулся и обнаружил, что ее койка пуста.        Убежала! Тварь...        Ну теперь держись. Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать.  *****        "Зачем это вспоминать? - она сжала виски до боли, - Может, можно без этого?.."        Нет, нельзя, решила ее память. И значит, придется пройти через это снова, как бы тошно и мерзко ни было.        Его хохот до сих пор стоял у нее в ушах. В детстве кто-то из родственников отца купил ей на день рожденья заводного китайского клоуна, страшного и несуразного. Если покрутить ключик у него на спине, он смеялся - да так, что мороз пробирал. Жутким лающим смехом, в котором ей слышались нотки мстительной злобы. Она сделала это всего пару раз, и механизм заклинило. Тогда она забросила уродца на дно ящика комода, забыв о нем. А ночью внутри него сдвинулась какая-то шестеренка, и он ожил как чудовище Франкенштейна. Так совпало, что в ту ночь родители и брат разбежались по своим "делам" оставили ее, семилетнюю, совсем одну.        Сатанинский хохот тогда заставил ее подскочить с кровати. И долго-долго она не могла заснуть, стуча зубами и всматриваясь в ночь за окном.        На следующее утро она избавилась от этого подарка. А теперь монстр вернулся за ней в облике человека, если его можно было так назвать. Только смех остался тем же.        Она пряталась. Притаилась, прижавшись спиной к сырой и холодной стене, и старалась не дышать. Ледяные капли падали за шиворот, но она молчала, стиснув зубы. В руке был зажат гаечный ключ - единственное оружие, которое удалось раздобыть. Она предпочла бы нож или даже шило, понимая, что ослабела настолько, что вряд ли сможет нанести больше одного удара. О том, чтобы разбить ему голову, и речи не было. - Куда ж ты денешься, когда разденешься... - мурлыкал ненавистный голос. - Любишь играть, да? Ну беги, прячься, так даже веселее. Выхода-то все равно нет.        Уже три дня они играли в прятки. Он водил, она пряталась, стараясь не оставаться подолгу на одном месте. За это время она всего раз позволила себе сомкнуть глаза. Да и какой это был сон? Часа четыре полузабытья в закутке размером со шкаф, когда инстинкт прислушивается к каждому шороху и всплеску.        Рано или поздно игра должна была закончиться. Ограниченный завалами и затопленными участками "карман", в который они попали, был достаточно большим, но не настолько, чтоб в нем можно было бесконечно избегать встречи с человеком, который очень хочет тебя найти. Полузатопленная станция с подсобными помещениями да пять километров тоннелей. Да еще множество каморок-сбоек, служебных ходов и тоннельчиков поменьше        Правда, в половину из этих мест путь был заказан. Там было по пояс, а то и по грудь воды. До поры ее спасала только темнота, да еще то, что ее преследователь знал метро не лучше нее.        Они остались одни. Все остальные были мертвы: кто-то давно, еще в первый день, другие недавно. Не без его помощи. - Цып-цып-цып. Кисонька моя, ты где? Хочу тебя... обнять.        Глумливый голос звучал совсем рядом, казалось, в десяти шагах. Но она знала, что это акустика подземных коридоров издевается над ней. Если бы он был так близко, то уже схватил бы ее. Сутки назад он пару раз он принимался стучать по трубам: "концерт по заявкам" был слышен в любой точке "кармана".        Он был дальше, за пределами видимости. Хотя видеть она ничего не могла, потому что включить фонарик не согласилась бы за все блага мира. - Куколка моя, ты где? Хочу к тебе...        Она слушала эти сальности в сотый раз и чувствовала в его словах режущую ухо фальшь. Он прикидывался похотливым животным, а на деле оставался человеком. Только люди сходят с ума. Она догадывалась, что вряд ли нужна ему как женщина, и даже ее ценность как мяса не стоит на первом месте. Тут другое. Он просто боялся одиночества, особенно перед лицом смерти. - Не хочешь, значит? Ну и сиди, сучка... А я перекушу. Они, конечно, не такие свеженькие как ты, но тоже ничего. Как говорят некрофилы, старый труп лучше новых двух.        Он зашелся в припадке хохота, словно выдал блестящую остроту. Эхо металось по коридору целую минуту, делая его смех похожим на смех клоуна. Ей пора бы привыкнуть, но каждый раз, слыша его, она чувствовала сжимающий все внутри спазм. - Дура... Боишься? Думаешь, я зверь, а? Если бы не я их, они бы нас уже обглодали.        Ей было нечего на это сказать. Может, и так, но она скорее бы умерла, чем провела еще день рядом с ним. - А что мне еще с этими уродами было делать? - снова крикнул он. - Так хоть какая-то польза вышла. Давай, пожуй и ты.        В пяти метрах от нее что-то шлепнулось в воду. Она приросла к тому месту, где стояла. - Да не бойся, это не то, что ты подумала... - вывел ее из оцепенения его голос, ставший вдруг ласковым и участливым. - Просто гайка. Ты еще там, родная? Пойдем со мной. У меня есть чипсы. Твои любимые, с беконом. А вот воды уже нету. Придется пить эту дрянь, хорошо, у меня есть на чем кипятить. Хотя все равно инфекция до нас добраться бы не успела.        Резь в пустом желудке напомнила ей, что у нее два дня во рту не было маковой росинки. Но ее было не купить такими вещами.        Молчание затянулось, и она превратилась в слух. Человек не приближался, но и не уходил. В абсолютной тишине она слышала его сиплое дыхание. Он тоже был простужен. - Ну так что, ты идешь со мной? - маска дружелюбия слетела, голос снова стал холодным и скрипучим. - Выходи по-хорошему, задолбало за тобой лазить.        Она не проронила ни слова, готовая бежать, если он приблизится еще на метр. - Не хочешь? Ну тогда я пошел. Сиди и подыхай от голодухи.        И шаги, слышно как брызги летят во все стороны. Уходит. Но он вернется, что бы ни говорил. Он всегда возвращается.        Она опять осталась одна. Немного выждав, она включила фонарик. Тоннель был пуст. Она вздохнула с облегчением, и в этот момент до ее уха донесся тихий всплеск.        Тело ее напряглось. Она готовилась уходить. Не бегом, а шагом, тихо и незаметно. А потом свернуть в ответвление служебного тоннеля, спрятаться в сбойке и ????[Author ID0: at Mon Apr 20 15:44:00 2009 ] Осталось точно определить направление, откуда он приближался. Под землей непривычному человеку трудновато ориентироваться. - Солнышко, - позвал голос снова. Еще ближе.        Никуда он не уходил. Спрятался в какой-то нише???[Author ID2: at Thu May 14 09:50:00 2009 ] и провел ее как ребенка.        Прятаться не имело смысла, оставалось бежать. Вода хлюпала у нее под ногами. Резиновые сапоги безымянного работника метро были ей велики, носки давно разлезлись в труху, кожа покрылась волдырями. Но это были мелочи, которых она уже не замечала.        Она никогда в жизни так не бегала, но все было напрасно. Вскоре сильные руки обхватили ее поперек талии, легко оторвав от пола. - Цап-царап.        День 34        Поймал, поймал! Теперь уж ты никуда. Запер от греха в тоннеле. Как бы не потерять - все эти двери похожи одна на другую. Смотрит на меня волком. Явно убила бы, если б могла.        Опять предлагаю мясо. Ни в какую, дура.        Бутилированая вода кончилась. В баке осталось дня на четыре (я не говорю, что это давно не вода, а ржавая протухшая дрянь). Дальше придется кипятить то, что капает с потолка. Радиация... Ну и что?        Вижу свое отражение в воде. Живой труп, бляха-муха. Ниче... Осталось недолго.        День 35        Хорошо вдвоем. Никто нам не мешает, и я могу проводить все время с ней. Она не возражает, и, по-моему, даже не замечает моего присутствия. Бедная... Но теперь, по крайней мере, никто не запретит мне заботиться о ней.        Она напоминает ребенка-аутиста. Уверен, что не разучилась говорить, а потеряла к этому интерес и оборвала все нити разом. Пусть она находится где-то в своем мире (мирах?), но мне все равно хорошо с ней. Если бы не ожидание развязки я бы мог назвать себя счастливым. Нет, я не боюсь смерти, но меня угнетает неизбежность расставания.        Больно смотреть на ее тело - как же она исхудала. Ребра того и гляди проткнут тонкую кожу, а сквозь нее - или я брежу? - можно увидеть сердце. Они пульсирует, гонит вязкую остывающую кровь по венам и артериям, но с каждым ударом все медленнее и медленнее. Нет, наверно мне мерещится.        Упорно отказывается от мяса. Ну, ничего. Я сумею ее убедить.        День 37        Прошлой ночью (или днем, я сбился со счета) это был последний раз, когда я слышал от нее связные предложения. Она не говорит, даже когда я к ней обращаюсь. Может только кивнуть или покачать головой, и редко-редко когда скажет пару слов, а потом снова молчит. Почти все время проводит, сидя на кровати и глядя то в пол, то в потолок. Сердце кровью обливается. За что нам это? Что мы такого сделали?!        (Хотите знать, что она мне тогда сказала? "Даже если ты последний мужчина на Земле, не буду с тобой. Провались, сволочь").        Вот тварь. Думает, чистенькая такая, а я зверь, чудище долбанное. Ничего, я ее низведу до своего уровня. Есть одна идейка: приготовлю гуляш, мелко накрошу и пожарю вырезки. Скажу - "крысятина", и съест как миленькая.        Забавно. Аж руки трясутся от волнения.        День 40        This is the end.        Я болен. Наверно, вода. Неужели так быстро проявилась лучевая болезнь? Жар не спадает, строчки плывут перед глазами, ручка постоянно выпадает. Думаю, это случится при любом раскладе, даже без моего участия. Но я хочу сделать это сам.        Чего ради я вообще пишу? Для археологов новой цивилизации, которые откопают наши кости?        Да нет, мое послание из гроба не для них. Я пишу только для себя самого - отчет о проделанной работе. Пусть это будет единственное произведение, которое я закончил. Летопись необычного конца заурядной жизни.        Я благодарен ей - она помогла мне разобраться в себе. Открыть новые стороны. Я стал сильнее. Жаль, что встретились мы слишком поздно.        Вода спадает помаленьку, надо бы радоваться. Но разве это что-то меняет? Один хрен мы обречены. Если здесь под землей такое, представляю, что наверху.        Сегодня все должно закончиться. В обойме как раз два патрона. Я ведь должен был убить ее. Открыл дверь, наклонился над ней, поцеловал. Даже сейчас такая красивая. Мне показалось, что она улыбнулась, хотя ясно, что не мне. Я понял, что не смогу. Оставил ее там. Ей придется умирать от жажды, она не сможет даже выйти из комнаты. Бедняжка.        С другой стороны, все к лучшему. Такая смерть искупит любой грех. Ее ведь угнетало что-то кроме нашей общей беды. "Неправильно жила"- уж не знаю, какой она вкладывала в эти слова смысл.        Все тело горит, в горле как будто трут наждачной бумагой. Но на душе радостно. Никогда раньше так себя не чувствовал. Всегда что-то мешало мне быть счастливым, даже когда у меня вроде бы было все. А теперь это чувство освобождения. Словно больной зуб вырвали.        Она спасется. Какой бы ни была ее вина, она все сполна искупила. Пусть ступает с миром. Да сам Христос не испытал десятой доли этого. Он умирал всего день, а мы тут гнием уже два года, и с самого начала знаем, что наши страдания никому не нужны и никому не помогут. Богохульство? Мне уже нечего терять. Какой может быть ад - я и так в нем. Глубже этой бездны нет ничего.        Пора уходить.        Вспоминаю, что забыл закрыть ей дверь. Ну и что?        Почти ничего не вижу перед собой.        До чего же у нее красивый голос... Жалко, давно со мной не разговаривала.        Ты была права, солнышко. Выход есть, и я им воспользуюсь. А ты оставайся. До скорой встречи.        Чем дальше, тем меньше верю, что это произошло на самом деле. Это сон. Сейчас нажму на курок, и все закончится.  *****        Решиться на это было трудно.        Она понимала, что здесь внизу верная смерть от голода, но подсознание говорило, что умирать зажатой между плитами в узкой щели еще хуже.        Чем дальше она ползла, тем уже становился лаз. Оказалось, даже хорошо, что она так исхудала за эти дни.        То и дело ей казалось, что стенки приходят в движение и начинают смыкаться как створки пресса. Но можно было протиснуться вперед, хоть для этого и пришлось бы оставить на острых краях лоскуты кожи и клочья волос.        Она сможет. Она маленькая и хрупкая.        И вот она выбралась. Первые же секунды наверху оказались страшным откровением.        Это тоже был ад на земле, только новый круг. Часы показывали 11 дня, но кругом было темно, как в полночь. Неба не было. Вместо него над ней нависли низкие своды подземелья.        Внизу тоже было холодно, и надели на себя все тряпки, которые удалось снять с мертвых. Но то, что было там, ни шло ни в какое сравнение с поверхностью. Кроме страшного мороза тут оказался еще ледяной ветер, от которого хотелось забиться обратно в вентиляционную шахту.        И все же она пересилила себя и пошла вперед, где ей померещились слабые отблески света. Лучше умереть здесь, чем там, внизу. Глава 4.Дозор       Хлопнула дверь, и в комнату, впустив за собой вихрь снежинок, ввалился Борис Мельниченко, румяный и бородатый как дед Мороз и примерно такой же комплекции. Отряхиваясь и фыркая, бывший сержант срочной службы стряхнул снег с капюшона пуховика и сразу подсел к буржуйке, отогревая замерзшие пальцы. Бинокль ночного видения он небрежно бросил на диван с грязной и прожженной сигаретами обивкой. Что ему сделается, прибору - ударопрочный. "Гарантированная эксплуатация при температуре воздуха от + 45 до - 40" - гласила инструкция, который они нашли в магазине товаров для активного отдыха. Так что тот работал почти на пределе возможностей. Гражданская модель, может, была и хуже аналогичных военных, но для их целей годилась.        Ветер, подувший сквозь щель неплотно прикрытой двери, пробирал до костей. - Закрой, а то че-то пальцы окоченели, - бросил толстяк напарнику. - Давай быстрее! Холод собачий. Сорок пять градусов на солнце, мля. Как в Оймяконе.        Его товарищ, молодой боец в зимнем камуфляже "городской" расцветки, тоже заросший, с помятым усталым лицом и красными глазами кролика, навалился на дверь и задвинул засов, отрезая рев бури от тихого пространства комнаты. - Кажись, все чисто, - Борис тяжело опустился в продавленное кресло, которое жалобно скрипнуло под его весом.        Это было голословное утверждение. За те полторы минуты, которые он провел на балконе, невозможно было осмотреться как следует. Да он и не старался. Бог не выдаст, свинья не съест. Контролировать их каждую секунду никто не сможет; а если кому-то из большого начальства больше всех надо - пусть сами себе яйца морозят. - Пост N3, доложите обстановку! - ожил полевой телефон, нарушив тишину громовым басом, заставившим их вздрогнуть. Это был Батя.        С тех пор как нельзя стало полагаться на радиосвязь, им пришлось протянуть сюда трехсотметровый кабель от самого убежища. Благо, еще в первые дни они успели натащить на склад много из того, что могло пригодиться при обустройстве на длительное время. - Все нормально, товарищ майор, - ответил Мельниченко, подавив нежелательный зевок. - Никаких происшествий. - Хомяк, ты что ли? - у зама коменданта была хорошая память на лица и голоса. - Волынишь? Смотри у меня. Узнаю, что опять фигней на посту маетесь, надолго там пропишетесь. - Все в порядке, Сергей Борисович. Я только что с "фишки". Мышь не проскочит. - Ну-ну. Продолжайте в том же духе.        "Засранец, сидит там у себя в тепле, а еще до нас докапывается", - подумал Борис и выругался, облегчив душу.        В эту ночь они одни из всего Убежища находились на поверхности. В отличие от остальных, их отделяла от внешнего мира не толща земли, а тонкий слой железобетона марки ???[Author ID0: at Mon Feb 16 08:47:00 2009 ].        Это место как перевалочный пункт участники спасательно-мародерской операции присмотрели еще на третий день. Но стационарным пост на четвертом этаже неплохо сохранившегося кирпичного дома стал только на восьмые сутки подземной эпопеи. Потеряв крышу и чердак, став из девятиэтажного восьмиэтажным, здание, тем не менее, выглядело лучше соседних. По крайней мере, оно не кренилось на манер пизанской башни. Бывший архитектор-проектировщик, которого Час Ч. застал в пробке рядом с убежищем, обследовав его, заключил: "Еще постоит".        Двухкомнатная "хрущевка" была угловой и имела целых два балкона, которые когда-то были застекленными, а теперь давали превосходный круговой обзор, тем более что взрывная волна хорошо проредила окрестные дома.        Ничто не выдавало их присутствия, и со стороны квартиру трудно было отличить от соседних. Так же зияли лишенные стекол окна, так же свободно гулял по коридорам ветер, а у подъездного крыльца лежал нетронутый снег. Чтоб не демаскировать укрытие, наблюдателям было предписано пользоваться другим путем. Со стороны двора к одному из окон первого этажа удобно прислонилось поваленное дерево - там им и приходилось лазить, вместо того чтобы ходить как люди через двери. Борису эти предосторожности казались ненужными, ведь Убежище давно никто не беспокоил.        Они отгородили и утеплили только маленькую кухню, окно которой выходило на глухой торец соседнего дома, а значит, не просматривалось ниоткуда. Его забили досками и фанерой, тщательно законопатив щели войлоком. Так же поступили с межкомнатными дверями. Прежде чем организовать регулярное дежурство, квартиру подвергли обеззараживанию. Выкинули все, где могла скопиться пыль - подпаленные ковры, постельное белье, чехлы с диванов и кресел. Сделали влажную протирку - тщательно, как в больнице, вымыв на швабре пол, стены и даже потолок. Сварили на месте и установили буржуйку. Притащили из соседней квартиры, где хозяин затеял накануне всеобщего Звездеца капремонт, мешки с песком и расставили их в два ряда вдоль внешней стены, что по идее должно было ослаблять идущий снаружи поток излучения.        Прежде чем пройти в комнату, они снимали плащи от ОЗК в коридоре-"предбаннике", не забывая протереть их влажной тряпкой. Зимняя одежда и обувь давала достаточную защиту коже, а противогазы теперь были не нужны, по крайней мере, в районе Академгородка. Хватало респиратора типа "лепесток", а тот, кто не надеялся жить долго, мог обойтись и без него. В сам Новосибирск и тем более к эпицентру никто из них не собирался.        Вроде бы опасаться было нечего. Но что бы там ни говорил допотопный радиометр, показания которого они записывали в тетрадь каждый час, от мыслей о гамма-лучах было неуютно, особенно когда ты своими глазами видел последствия их поглощения живой материей.        Последний смертельный случай от лучевой имел место шесть дней назад, хотя свою дозу тот мужик получил много раньше. Уровень радиоактивного заражения в пятнадцати километрах от эпицентра теперь превышал обычный фон промышленного города "всего" в восемь раз.        Но кто сказал, что они были застрахованы от болезни? Эта дрянь имела свойство накапливаться в костях, клетках крови. Конечно, мутантом с двумя бошками не станешь, но заработать лейкемию или рак кожи - запросто.        Свою позицию бойцы оценивали двояко. С одной стороны их было трудно обнаружить, с другой, если все же найдут, деваться будет некуда. На товарищей надежды мало. Пока они еще доберутся сюда, если вообще высунут нос из теплого подземелья. А бежать самим... можно было, конечно, спуститься через пролом в полу кухни на четвертый этаж, потом вниз по лестнице, наполовину загроможденной мебелью, потом через улицу, практически перекрытую остовами автомобилей. А дальше стометровая пробежка через пустырь - к запасному выходу, ибо два основных задраены, и их не откроют быстрее чем за десять минут. Да и откроют ли, еще вопрос. Вдруг бросят, пожертвовав двоими ради пяти тысяч?        Вот такие думы и не давали воспринимать эти часы как отдых, за который, к тому же полагался двойной паек. Одно хорошо, сменялись они часто. Как ни мал был радиационный фон, а все же он был, поэтому дежурство длилось всего три часа. Сдав пост двум другим бедолагам, можно было вздохнуть с облегчением. В следующий раз ты придешь сюда только через пару недель. Целую вечность по меркам Убежища. Ну а пока тянутся эти часы, никто не мог заставить их приклеиться к биноклю и впериться в окно как идиоты. Все равно там ничего не было.        Вначале, когда кругом было неспокойно и людно, вахту несли по трое. И в карты можно было перекинуться, и просто потрепаться за жизнь. Хотя внезапное появление под окнами вооруженной оравы в двадцать рыл, меняющей дислокацию, серьезно взвинчивало нервы. Случалась снаружи и стрельба, но все далеко. На них еще ни разу не нападали. Позднее личный состав поста был усечен до двух человек, по поводу чего ходило немало сальных шуточек. Интимная, мол, обстановочка.        Что было под запретом, так это спиртное. Все знали, что у Борисыча, который любил лично принимать доклад у сменяемых с НП, нюх был как у служебной собаки. Учует - на самые грязные работы пошлет, отстойник чистить по колено в фекальных водах. Но трудно было тут не запить, когда вокруг, насколько хватало глаз, усиленных 16-х кратным биноклем, тянулся мертвый город, который так и тянуло назвать городом мертвых.        Последние люди ушли отсюда пару недель назад. Ушли - кто в пригороды, а кто и под серые сугробы, которые тянулись вдоль стен домов. Что в сущность было почти одно и то же. Живые ушли, когда вынесли из квартир все, что можно было съесть, и поняли, что в Убежище, о котором к концу первой недели знал весь район, никого больше не пустят. Мертвых они сначала хоронили во время редких вылазок, а потом махнули рукой, предоставив это снегу, ветру и собакам, которых не брала ни мороз, ни радиация.        Люди с их голой тонкой кожей подвержены ей сильнее других тварей, поэтому никто из тех, кто остался, не выжил. Худые оборванные тени, которые иногда как призраки бродили от дома к дому в поисках завалявшейся в чужом шкафу пачки супа - это уже вернувшиеся, которые поняли, что и в деревнях нечего ловить. Но их было мало.        Энергия светового излучения досталась противоположной стороне дома, и пожар здесь не успел как следует разгореться, прежде чем его потушила обратная волна. Потом в дело вступили дождь и снег, и сегодня в квартире многое могло рассказать о последнем дне жильцов. Выдвинутые ящики и распахнутые дверцы шкафов, разбросанные по полу вещи, все они оживляли в воображении картину лихорадочных сборов перед бегством в никуда. Это сделали не мародеры - даже в спешке с вещами обращались бережно. Они явно надеялись вернуться сюда.        Недавно кто-то из мобилизованных штатских пожаловался Сергею Борисовичу, что ему тяжело находиться тут. Психологически. Мол, зря наблюдательный пункт устроили в жилом доме, а не в одном из научных учреждений по соседству. Майор, конечно, послал его на три буквы, но доля истины в этих словах была. Легче было бы нести караул в лаборатории или лекционном зале, где все безликое, ничье. А тут многое напоминало о прежних владельцах. Книги с закладками. Игрушки, брошенные так, будто неизвестный ребенок только что оставил их и вышел из комнаты на минутку.        В тех зданиях, которые пережили ударную волну, мало кто погиб в первые минуты; у большинства хватило ума и сил покинуть город. Сейчас они умирали от голода и холода километрах в двадцати отсюда. А эти вещи были чем-то вроде надгробных памятников.        Пусть так. Двум бойцам, которые несли вахту сегодня, это было абсолютно по фигу. Нервы у них настолько огрубели, что трудно было придумать нечто, способное задеть их чувства. Гораздо важнее для них было то, что это место было устроено с относительным комфортом. Рядом с кухней располагался утепленный санузел. Все, кто попадали сюда, дивились на это чудо природы - работающий сортир среди руин. Коммунальное водоснабжение заменяло железное ведро с крышкой. Его наполняли снегом, который в хорошо обогреваемом помещении быстро таял. Пить эту воду было нежелательно даже после отстаивания, "козленочком станешь" - для этих целей они приносили с собой канистры из Убежища. Но смывать ей было можно. Само же отхожее место на самом деле было гибридом выгребной ямы и ватерклозета, потому что отходы жизнедеятельности уносились не в канализацию, которой не было, а прямо в квартиру под ними через здоровенную дыру в трубе этажом ниже.        Мельниченко, потянулся, зевнул и метнул окурок в банку из-под кильки в томате.        Еще один плюс. Внизу курить разрешалось только в одном месте, да и там из-за дефицита сигарет к тому, кто вытащит пачку, сразу липли с просьбой поделиться, "а то уши пухнут".        Пора было напомнить напарнику про карточный проигрыш. - Эй, Ромка. Ты думаешь, я забыл? Или отдавай банку. Или сбацай что-нибудь в тему, - с ухмылкой прогудел он. - А то скучно сидеть. - Давай в другой раз. Горло болит. - Чувак, тебя же по-хорошему просят.        Ссориться с Хомяком мало кому хотелось. Он был неопасный, но говнистый. Даже после отлучения от склада Петр продолжал доставать откуда-то деликатесные продукты, и у него всегда водились сигареты.        Роман нехотя взял гитару, которую прошлая смена притащила из соседней квартиры. Прошелся пальцами по струнам, приноравливаясь к расстроенному инструменту. И начал, чередуя пару аккордов и подпевая заунывным осипшим голосом, который хорошо соответствовал содержанию песни.[Author ID1: at Sat Mar 21 20:15:00 2009 ]        На дороге снег заносит трупы,        Сдохли под обоями клопы,        Догорая, крыса скалит зубы,        Так и не добравшись до крупы.        А мы сидим в заваленном сарае,        Есть у нас два ящика вина,        Ах, она такая растакая,        Ядерная зимушка-зима.        Все сгорело: книги и картины,        Детсады, больницы, психдома,        Винные сгорели магазины,        Развалилась прочная тюрьма.        А все одно, сидим себе, бухаем,        Есть еще два ящика вина,        Ах она такая растакая,        Ядерная зимушка-зима...        Песня прервалась, "бард" закашлялся и сплюнул мокроту. - Э, у тебя тубик, что ли? - Хомяк отодвинулся от товарища.        Палочка Коха уже начинала победное шествие по Убежищу, этому способствовала плохая еда и скученность, какой не было ни в одной ИТК. От антибиотиков было мало толку, потому что Убежище не могло предоставить кому-то санаторные условия. А при туберкулезе лучше никакого лечения, чем недостаточное - возбудитель становится иммунным к конкретному препарату, и только комплексное применение может его убить. - Нет, простыл. ОРЗ. - Понятно, - перевел дух с облегчением Борис. Ну ладно, отдыхай. А от ящика винища я бы в натуре не отказался.        Борис глянул на свои "котлы" марк[Author ID0: at Mon Feb 16 12:50:00 2009 ]а[Author ID0: at Mon Feb 16 12:51:00 2009 ]???[Author ID0: at Mon Feb 16 12:50:00 2009 ]с двумя циферблатами и кучей прибамбасов (имелись у многих, но носились только самыми наглыми, так как Батя труподерства не одобрял). Половина дежурства прошла. Как показывал опыт, это означало, что никто не сунется проверять их бдительность. А значит, можно уходить по своим делам.        За пять минут он умял банку тушенки и две пачки галет, выпил кружку крепкого как чифир чая с четырьмя ложками сахара. Сонливость как рукой сняло. Толстяк потянулся, хрустнул пальцами и поднялся с кресла, продавленного задницами трех десятков "дозорных". - Эй, Гена, харэ кемарить, твоя очередь скоро, - бросил он молодому, хотя тот скорее размышлял о чем-то, чем дремал. - Последи, а я отлучусь на часок. Смотри, если что, сразу тревогу поднимай. - А что тут может быть? - в голосе напарника слышалась тревога.        В отличие от Бориса он расслабленным не выглядел. Сразу видно, новичок, первый раз замужем. С самого начала дежурства на измене сидит. Даже желание разыграть его, появившееся было у Мельниченко, тут же пропало - западло подкалывать такого желторотого. - Да ни хрена не может, - снисходительно объяснил он. - Борисыча паранойя давит, везде ему всякие гады мерещатся. А тут одни жмуры. Нормальные люди отсюда месяц назад ноги сделали. А ненормальные... перемерли все.        Тут оба вспомнили об одном и том же. Эту историю они знали из уст самого ее участника, человека сдержанного и к истерике не склонного. Ну, после этого случая он сильно изменился.        Неделю назад, стоя на этом же балконе, через пелену снегопада он увидел на противоположной стороне проспекта скрюченную фигуру. Это был чужак, закутанный с ног до головы как чукча, в валенках и накинутом на лицо капюшоне. Боец навел на него бинокль, и, как потом говорил, почувствовал дурноту, еще ничего не разглядев. Казалось, бродяга склонился над мертвым телом и обыскивал его. Это не запрещалось. Но что-то было неправильно. Когда дозорный покрутил колесико бинокля, его глазам открылась картина, от которой тот чуть не потерял завтрак. Разглядев все в деталях, он забыл про маскировку, схватил автомат и, почти не целясь, сделал выстрелов пять или шесть по человеку... если этим словом можно назвать того, кто сидит над голым трупом и методично срезает с него мягкое место, складывая куски в целлофановый пакет, как вырезку на рынке. Пули взрыли снег неподалеку от цели, хоть до нее было не больше полста метров. Видимо, у бойца был легкий тремор рук.        Выродок вскочил и резво побежал, выдирая ноги из глубокого снега. Длинная очередь догнала его у самого подъезда.        Они многого навидались за эти недели, и любого из них трудновато было шокировать. Дело было даже не в том, что этот бедолага ел человеческое мясо. Просто человек с наблюдательного пункта достаточно навидался мертвецов и умел отличить свежий от замерзшего. Они и до этого находили давнишние трупы, раздетые и обглоданные собаками, но никому в голову не пришло, что лучшие куски с них достались не зверям. Если б он лежал замерзший под снегом, на срезе не выступило бы ни кровинки, да и для разделки замерзшего мяса понадобился бы не нож, а топор.        О происшествии было доложено "вниз", и через четверть часа на пост прибыла оперативная группа. После опроса очевидца бойцы наскоро обыскали пятиэтажку, до которой пяти шагов не хватило трупоеду. Ничего не найдя, они, пожалуй, вздонули с облегчением и вернулись в подземелье, которое после этого, наверно, стало казаться почти родным. Тела оставили там, где были.        История имела продолжение. На следующий день новая смена пришла на пост. Но ни мертвого людоеда, ни тела его жертвы на улице не было. Видимо, товарищи убитого прибрали. Уволокли целиком, и вряд ли чтоб похоронить.        На этот раз со всеми предосторожностями обследовали не только квартиры, но и подвалы пяти близлежащих домов. В одном из них в стайке нашли покинутую "лежку" - матрасы, пустой баллон от газовой плитки и закопченный котелок. Но ни характерных костей, ни обрезков, подтверждающих, что это здесь обитали именно каннибалы, не оказалось.        Кто-то тогда высказал теорию, что все, кто остался в городе, который беженцы выжрали, как саранча, должны включать в рацион человечину. Иначе им было бы просто нечем восполнять потери тепла.        С тех пор о любителях "розовой свинины" они ничего не слышали. - Да не понтись ты, сдохли они, - успокоил Мельниченко напарника, который уже сидел на измене, - Теперь разве что псина пробежит, да и та недалеко, хе-хе. Все, не поминай лихом.        Он замотался шарфом до глаз, застегнул куртку и вышел через ту же дверь в "предбанник", прихватив с милицейский АКСУ с парой рожков и единственный бинокль. Обойдется без него, сопляк.        В соседней комнате - бывшей спальне, ореховый гарнитур из которой давно улетел через печную трубу - было холодно как на улице, и вольно гулял ветер. Здесь он накинул поверх пуховика плащ от ОЗК, затянул все завязки, чтоб не парусило, поправил автомат на плече, закрепил бинокль ночного видения на голове эластичной лентой и машинально глянул в зеркало.        Да уж, крут как Терминатор. Ну, или герой импортного боевика про крутых коммандос.        "Герой...". Словечко резануло. Как раз геройства ему только не хватало. Пускай другие геройствуют, если заняться нечем, а его дело маленькое. Ему орден "За отвагу на пожаре" посмертно нужен не был, поэтому во время спасательной операции он изо всех сил старался не высовываться. Как и большинство.        До войны Мельниченко был обычным парнем. Сидя у родителей на шее, учился на специальности, название которой с трудом держалось у него в голове. Тусовался, бухал с друзьями, блядовал - как все. Потом вылетел с пятого курса и загремел в армию аж на два года, когда "предки" отказались платить взятку военкому. Срок службы продлили как раз накануне, когда государство поняло, что с популизмом пора завязывать, иначе носить модную форму от кутюр будет некому.        В армии он тоже не бедствовал. Конечно, в первые полгода чуть хлебнул лиха, но потом врожденная изворотливость помогла и здесь устроиться. Все изменилось, когда в один прекрасный день весь мир провалился в глубокую задницу. От взрыва какой-то злоебучей херни (вакуумной бомбы, что ли?) родная мотострелковая часть превратилась в ад вопящих живых факелов, детонирующих боеприпасов и сносящих головы обломков. Ему повезло - он как раз возвращался из увольнительной и подходил к КПП, когда с неба начали падать подарки. Ну, те от которых не убежишь.        Но он убежал. И от бабушки ушел, и от дедушки ушел - в./ч. их они были не в Н-ске, ударная волна только хорошо ударила по мозгам, а от вспышки уберег вовремя подвернувшийся пригорок.        Утро третьего дня он встретил уже в компании. Это была стихийно образовавшаяся даже не банда - главаря не было - а просто орава оборванцев с автоматами, которая ходила по коттеджным поселкам на берегу и трясла богатеньких буратин, попутно вышибая им мозги. Вскоре к ним прибились какие-то уголовные, селяне, бабы, и пошла потеха. Ватага лихих людей отрывалась как в последний раз. Не то чтобы ему там нравилась разбойная жизнь. Мельниченко несколько раз порывался послать этих отмороженных ублюдков к такой то матери, но каждый раз задавал себе резонный вопрос - а куда уйти? Все его родные и знакомые жили в этом городе. Поэтому решение каждый раз откладывалось. Он жил как в бреду, редко просыхая, и от бесконечной кровавой оргии постепенно терял связь с реальностью.        А потом они начали умирать. Наверно, не надо было жрать ту совхозную корову - пусть бы себе бродила. Консервов и еды в запечатанных упаковках им хватало на месяц. Нет, шашлыка всем захотелось под водочку... кретины. Он же их предупреждал. Они вообще о радиации мало что знали - деревенские пацаны, которые читать-то научились в армии, да блатные с этапа, все в крестах и куполах. Вот и начали лысеть, блевать с кровью, а потом и ноги по одному протягивать. Когда процесс зашел далеко, он с несколькими бывшими сослуживцами, тоже здоровыми, собрали всю еду, и покинули занятый шайкой дом, который теперь напоминал лепрозорий.        С помощью радиостанции, которую они тоже прихватили у без пяти минут мертвецов, они поймали позывные каких-то спасателей из Академгородка. Туда они и направились. Добравшись до места, они увидели, что населенный пункт полностью обобран и покинут.        Но Убежище действительно было, и им удалось на него выйти. И их приняли, сделав для них огромное исключение. Правда, парень был сильно опечален, когда все продукты у него изъял на входе вместе дежурный пост ООП. Но никто не знал, что столько же еды и полезных ништяков он припрятал в одном подвале.        Вот туда-то он и собирался наведаться теперь. Борис не имел никакой специальной подготовки в деле выживания, кроме практики, зато ему фантастически везло, и все неприятности обходили его стороной.        Но в день удача от него отвернулась. Не успел он взяться за ручку, как во входную дверь постучали. Он еле успел снять плащ и знаками показать Роману, чтоб запнул гитару под диван и спрятал бутылку.        На пороге стоял никто иной, как Павел Ефремов - младший лейтенант ракетных войск, ныне четвертое лицо в Убежище, начальник караульной службы. Один без сопровождения - он знал тут каждый камень, - Е-мое, знакомые все лица, - Расслабляетесь? Посижу с вами, посмотрю, как службу несете. Вы вот наверно думаете, мы в игрушки играем. А на вас, между прочим, ответственность за все убежище сейчас.        Снова потянулось время, только теперь халтурить было нельзя. Разницу между днем и ночью глаз уловить не мог, но биологические часы неумолимо отсчитывали свое, и в три часа утра спать всем хотелось зверски. Выручал только крепкий чай.        Но когда до конца дежурства оставалось двадцать минут, случилось нечто, что надолго вырвало их из привычного распорядка дня.        В абсолютной тишине за окном, к которой они привыкли настолько, что перестали ее замечать, раздался свист, а за ним отрывистый хлопок. - Это еще что?.. - Роман, который стоял ближе всего к балконной двери, приоткрыл ее и высунулся наружу. Небо со стороны проспекта было раскрашено всеми оттенками зеленого. - Ложись, баран! - не дожидаясь реакции, Ефремов ухватил бойца за шкварник и рванул к полу. Тот растянулся и, похоже, приложился мордой. Судя по хлюпанью - разбил нос. Все лучше, чем получить пулю в башку.        Мельниченко залег без чужого напоминания.        У Павла сразу возникло две версии относительно этих огоньков. Условно хорошая и плохая. Возможно, сигнал кому бы то ни было. А может, обманка для глупых часовых, которые вылезают и начинают высматривать: "а что это там?" И синхронно снимаются двумя-тремя меткими стрелками с СВД или даже "Тиграми" с разных позиций.        100-ваттная лампочка, закрытая 3-миллиметровой фанеркой обнаруживается с прибором ночного видения на расстоянии в километр.        Это было маловероятно, очень маловероятно. Но разве легче умирать, дрыгая ногами и разбрызгивая содержимое черепной коробки, если знаешь, что вероятность рокового выстрела была один к тысячи?        Павел поднес бинокль к глазам. И поморщился, когда тот же участок неба снова расцветился ядовито-зелеными всполохами.        "Три зеленых свистка", - вспомнил он старый анекдот.        Что же это? Спасатели прилетели? Уцелевших ищут?        Смешно. Какие спасатели, когда вокруг такая жопа... Все спасатели себя спасают. Скорее, сигнал к атаке для скопившихся вокруг сил врага. Нужно же им координировать действия отделений и рот без рации. Впрочем, это еще меньше походило на правду. Какие еще роты? Еще бы батальоны вспомнил. Тут не Берлинская операция. Постольку больше не собираются - не прокормиться. Да и если б чужаки каким-то чудом отыскали убежище, они постарались бы приблизиться к нему как можно тише. А эти зачем-то на таком расстоянии обозначили свое присутствие.        Страх, который защитники Убежища испытали двумя неделями ранее, когда в пяти километрах от города проехала по шоссе неизвестная группировка на бронетехнике, не прошел даром. С тех пор они замаскировали вентиляционные короба обломками, чтоб ни у кого не возникло соблазна прервать подачу воздуха в бункер, и укрепили шлюзовые камеры, сделав их защитой не только от радиации, но и от вторжения извне. Подземный переход, который на какое-то время служил местом размещения части укрываемых, теперь снова был покинут и приведен в первозданное состояние. Слишком уж слабым местом он казался.        Теперь Убежище было так просто не взять. Чего нельзя сказать о двух бедолагах-наблюдателях, составлявших его первую линию обороны.        Тем временем фейерверк сошел на нет, и над проспектом снова сгустился чернильный мрак. Но длилось это недолго. Еще через полминуты - Олег проверил по секундомеру - взлетела новая. На этот раз он увидел ее, яркую смазанную комету, которая взмыла в небо над обглоданными силуэтами домов и брызнула искрами как бенгальский огонь. С минуту она разбрасывала сполохи зеленого пламени, а потом все опять погасло.        Они ждали, замерев. Прошло не меньше трех минут в абсолютной темноте, прежде чем Павел позволил себе приподняться. Облокотившись на подоконник бывшей лоджии, на которой все еще стояли кадки с замерзшими бегониями и живым деревом, он чуть отодвинул фанерный лист, заменявший выбитое взрывом стекло.        Павел припал к окулярам прибора. И как раз в этот момент на темно-зеленом фоне появилось размытое молочно-белое пятно. Свет был не таким ярким, как от вспышек сигнальных ракет, но стабильным и ровным. И Ефремов готов был поклясться, его источник находится примерно там же, откуда недавно запускали "салют". ([Author ID0: at Mon Mar 30 10:59:00 2009 ]марк[Author ID0: at Wed Feb 25 15:25:00 2009 ]а)        Взгляд лейтенанта задержался на силуэте трехэтажного панельного здания метрах в пятистах от них. Он узнал его сразу. Школа. Такая же заброшенная, как тот дом, где коротали часы они, но не в пример лучше сохранившая. И сейчас в одном из окон горел яркий фонарь. Луч был направлен вверх под углом градусов в тридцать, вонзаясь в низкое небо.        Он успел заметить, что здание было выбрано не случайно, а со знанием дела. Со всех сторон его окружал школьный сад. Когда-то тут росли дикие яблони, но теперь от них остались одни палки. Через этот пустырь незамеченным не подберешься.        "Похоже на приглашение встретиться и покалякать о делах наших скорбных", - предположил Павел. - Или засада? Есть так, то очень уж глупая. Ладно, пусть у Борисыча голова болит". - Сидим тихо, по комнате не бегаем, - не поворачиваясь, бросил он бойцам, которые и без команды застыли как статуи, не поднимаясь над линией подоконника, - Вдруг у них там снайпер. Или пулемет.        Хотя сам в это слабо верил. Снайпер, если бы он держал их на прицеле, воспользовался бы случаем и снял бы этого дуралея. А потом была бы атака.        Он схватил трубку армейского полевого телефона. Рядом на столике до сих пор валялся обычный домашний, и даже шнур был воткнут в розетку. - Наблюдательный пункт, что у вас там? - сонный голос дежурного на том конце провода был раздраженным. Они давненько не объявляли тревогу, и "внизу" успели отвыкнуть. - Это Ефремов. Наверху посторонние, подают световые сигналы ракетами. Похоже, хотят связаться с нами. Оповестите Сергея Борисовича. - Ждите. Сейчас разбужу. Ух и злой он будет... - Да быстрее, блин! - раздраженно бросил лейтенант. - Бегом беги, а то тут они тут, кажись, Новый Год отмечать собрались. Демаскируют нас на хрен.        За те пять минут, пока в Убежище решался вопрос об отправке группы на переговоры с пришельцами, сигнал повторился еще раз.  *****        Через четверть часа сам Демьянов "в силах тяжких" выдвинулся навстречу пришельцам. С ним был оперативный отряд гарнизона убежища численностью пятьдесят семь человек, в который входили самые боеспособные, испытанные еще во время спасательной операции бойцы. Каким же далеким прошлым это теперь казалось...        Карабкаясь по лестнице запасного выхода вместе с отборными бойцами, майор пытался постичь логику неизвестных гостей. Те явно знали об Убежище, или, по крайней мере, о том, что здесь есть нечто большее, чем кучка уцелевших. Но вместо того чтобы организовать скрытное наблюдение, они раскрывали себя почем зря. Широкий жест, который вроде бы должен говорить о мирных намерениях. Или о том, что гости успели все разведать и узнать. А насчет намерений... кто знает? Время такое, что доверять можно только себе, да и то с оговорками.        К тому же пришельцы раскрывали не только себя. Своими фейерверком они показывали, что здесь в районе остались не только замерзшие покойники, а это был совсем нежелательно. Хоть Академгородок и выглядел покинутым, вокруг вполне могли бродить опасные гады. Звездюлей за этот первомайский салют им надо дать, будь они хоть красный крест с полумесяцем.        Хотя был ли другой способ связаться с убежищем, не зная, где точно оно находится?        Как бы то ни было, риск был обоюдным. Пришельцы тоже поставили себя под удар, пытаясь привлечь их внимание. А значит, не меньше в них нуждались, и об этом на переговорах следовало помнить.        Они двигались не по проспекту, хоть это и была кратчайшая дорога. Вместо этого, разделившись на две группы, люди Убежища проделали этот путь дворами, петляя между гаражами и растянувшись широкой цепью. Лыжники - за последние дни они освоили эту науку не хуже горных стрелков - даже в этих почти родных местах были готовы к любой неожиданности.        По-иному теперь ходить было просто нельзя. Под полозьями скрипел снег, свежий и рассыпчатый, на своих двоих по такому далеко не уйдешь. А новый все падал и падал с неба - буранов не было давно, но этот невесомый пух иногда валил целыми сутками напролет. Обманчиво легкий, он добавлялся к тому слою, что уже покрывал землю. Каждый день. И вот уже почти все автомобили исчезли под снежным одеялом, а окна первого этажа находились с ним вровень. Конца этому не предвиделось, и Демьянов думал, сколько же он еще должен падать, пока вся Н2О Земли не перейдет в твердое состояние, как на Марсе.        Приближаясь к школе, они в свою очередь дали знать о себе, запустив ракету, которая минуты три горела красным огнем, плавно снижаясь на парашюте. Не из вежливости, а чтоб не нервировать незнакомцев, которые легко могли встретить их огнем. Обычно хмурый Ефремов пошутил, что как бойцам ракетных войск, им это как раз по профилю. - Стойте, где стоите! - крикнули на той стороне. Кругом было так тихо, что мегафон не требовался, - Сейчас к вам выйдут.        Через полминуты они заметили движение. Через бывшую спортплощадку двинулись три силуэта. Неспешно, почти прогулочной походкой, но при этом строго выдерживая равную дистанцию. - Парламентеры, - пробормотал Демьянов, наводя резкость. - Ей богу, парламентеры, мля.        Правда, без белого флага, но и без оружия, что по теперешним временам можно было воспринимать как его аналог. Разве что пистолеты могли быть при них, но кто ж теперь выходит из дома с одним короткостволом? Не было у них и рюкзаков, да и одеты они были подозрительно легко для кусачего сорокаградусного мороза; это наводило на мысль, что они отсиживались где-то в тепле.        Не делая резких движений, спокойно и уверенно они остановились напротив людей из Убежища, демонстративно держа руки ладонями вперед. Мол, ничего у нас нет. - Здравствуйте, товарищи, - нарушил молчание майор. - Здравствуйте. - Кто главный? С кем мне вести дела, мужики? - Главный в здании, - ответил тот, кто стоял ближе всего, мужчина средних лет с аккуратной бородой в куртке без молнии типа анорак. ??[Author ID0: at Wed Feb 25 16:27:00 2009 ]. - Мы гарантия того, что с вами ничего не случится. - Надо же, как умно. Заложники, значит? - сообразил Демьянов. - Ну, если что, пеняйте на себя, господа. У нас голодно. Шютка, - он обернулся к своим, - Андрей, Иван - со мной. Костя, отведите гостей вниз, примите по высшему разряду, в моем кабинете пусть посидят. Остальные ждут тут. - Можете руки связать, если не доверяете, - предложил заложник, который для этого статуса держался очень свободно. - Да что мы, звери? - хмыкнул Демьянов, - Мы не фашисты и не фетишисты. Так сойдет, вы же люди умные.        Впрочем, гостей все же обыскали; осторожность прежде всего.  *****        Прожектор больше не включался, но их, несомненно, ждали. Сами они заметили чужаков еще находясь за воротами школы, но это была сомнительная заслуга - при желании даже не снайпер, а просто нормальный стрелок с автоматом мог уложить их с такого расстояния.        Второй этаж, крайнее окно слева - мелькнула голова. Плюс кто-то вполне мог лежать на плоской крыше гаража, подстелив коврик, чтоб не обморозиться. Но вероятнее всего, они следят не за ними, а оглядывают окрестности на предмет возможной угрозы.        Безоружные парламентеры Убежища пересекли дворик и направились к крыльцу. Дверь была распахнута.        Когда они были от нее в десяти шагах, к ним навстречу выступила темная фигура. Автомат человека покоился на ремне, лицо было закрыто капюшоном и тем, что майор сначала принял за лыжные очки. Фонаря при себе встречающий не имел, но проблем с ориентацией в пространстве, как и стрелки в окнах, не испытывал. Что могло означать только одно - у них тоже имелись ПНВ, и возможно, военного образца.        Человек помахал рукой: следуйте, мол, за нами. - Ступенька,- предупредил он, открывая железную дверь.        Надо же, внимательный какой.        Они оказались внутри, но ему так и не позволил зажечь фонарь. Вместе с поводырем они шли по темным коридорам и лестницам покинутой школы, где более впечатлительный человек услышал бы носящиеся под потолком голоса и смех детей, пока не оказались в просторном помещении бывшего спортзала. Их уже ждали. Возле баскетбольного кольца в ярко освещенном круге расположилось трое в зимнем камуфляже типа "Горка". Впрочем, в зале наверняка находились и другие, и майор кожей чувствовал, что на него направлены взгляды, а может и стволы.        Ему было бы сподручнее принимать их у себя в кабинете, но пришельцы были непреклонны, требуя устроить "стрелку" на нейтральной территории. Убежище в лице Демьянова на их условия согласилось, за неимением лучших. Пришлось рискнуть, ведь контакт с "нормальными" людьми с поверхности, кто бы они ни были, требовался до зарезу. К тому же они уточнили - пусть прибудет "настоящий" руководитель, иначе никаких дел. Поняли, наверно, что в обстановке всеобщей подозрительности подземные могут послать и второстепенного человека, предполагая засаду.        Но вряд ли это была засада - какой смысл? Им пока нечего было делить, да и заложники разменной монетой не выглядели. На вид все мужики бывалые, лет по тридцать, в Убежище держались спокойно, хоть их и посадили под замок на всяких случай. Таких на убой не отправляют.        Пока их вели по коридору, все укрываемые разглядывали новоприбывших с явным любопытством. Еще бы, это был первый встреченный людьми из Убежища организованный отряд. Не беженцы, не мародеры, не оборванная завшивленная толпа, а именно бойцы в опрятной форме, сытые и уверенные в себе. О чем эти люди могли думать, глядя на них? Что там, снаружи не только холод и смерть? Что есть хоть какая-то надежда и какой-то порядок?        Еще с порога окинув их взглядом, Демьянов постарался определить главного. И интуитивно поставил на того, кто стоял посредине.        Типаж Дольфа Лундгрена - белобрысый, двухметровый, с квадратным тяжелым подбородком и проницательными голубыми глазами. Истинный ариец, бляха-муха. На первый взгляд вид тридцать с хвостиком, но, может, и постарше.        "Или это всех теперь по глазам дашь лет на пять больше, чем в паспорте?" - Владимир, - коротко представился тот самый, первым протянув ладонь для приветствия. Явно лидер, к гадалке не ходи. Правда, остальные скорее его кореша, а не подчиненные. Хотя авторитет чувствуется и большой.        Демьянов пожал протянутую руку. Рукопожатие было крепким, но формальным, как и должно быть. Чай, не друзья не разлей вода.        Руки у того были обмороженные, в свежих мозолях, что контрастировало с довольно-таки холеным лицом. Майор попробовал методом Шерлока Холмса определить, что за тип перед ним. Видно было сразу, что человек небедный. Но не хамло из нуворишей и не накачанный стероидами буйвол. Понтов дешевых нет, что часто бывает у призеров-атлетов-медалистов. Почти наверняка был бизнесменом средней руки, а спортом занимался чисто для души. Мускулатура такая бывает, только когда тренируешься по программе и систематически, а не разок по выходным вместо боулинга. Борец или тяжелоатлет. Демьянов сам задохликом не был, а все же почувствовал укол зависти из-за своего провисшего брюха. Представил, как смотрится рядом с ним - чуть одутловатый мужик, выглядящий на весь полтинник, особенно после жизни ниже уровня земли. Лысеющий, с неаккуратной бородой в мятом камке без знаков различия поверх не очень свежей тельняшки. Он знал, что выглядит бесконечно усталым, хотя последнюю неделю не поднимал ничего тяжелее ручки.        По сравнению с ним гость смотрелся безукоризненно. Чисто выбритый, импортный камуфляж отутюжен и сидит как влитой. Даже, мля, одеколоном благоухал ??[Author ID0: at Mon Mar 30 09:00:00 2009 ]        Таким же подобранным и подогнанным выглядело и остальное снаряжение. Почему-то чувствовалось, что не с чужого плеча снял и не из магазина утащил. Все его личное. Начищенные ботинки дополняли образ. - Начнем, что ли. Вопрос номер "раз", - открыл переговоры Демьянов. - Как вы нас нашли? - Без обид, но вы особо и не прятались, - объяснил гость. - Даже канал не меняли, на одной частоте базарили. 27 августа были проездом в ваших краях, вот и услышали ваши позывные. Чисто случайно. Слушали полчаса, и за это время вы раз десять назвали координаты этого вашего убежища. Неосторожно.        Демьянов нахмурился - не любил, когда указывали на его ошибки - но себя сдержал. Нечего сейчас характер показывать. В конце концов, это правда. Прокололись, перед всем районом себя засветили. Слава богу, никто другой, позубастее, не услышал и не заглянул на огонек. - Допустим, - кивнул майор, подперев подбородок кулаком, - Было дело. Дураки были, думали, вот-вот это кончится и будет как раньше. А люди вокруг, мол, только бедные и несчастные погорельцы, которые нашей помощи ждут. Что могут быть и такие, кто нас в расход ради продуктов пустит, как-то не верилось. Никто нас к такому не готовил. - Понимаю. Такое даже в академии генштаба не изучают. Мы тоже несколько раз чуть не пропали, хоть и готовились специально.        Майор с трудом сдержался, чтобы не переспросить. Он не ослышался? "Готовились". Да кто ж они такие, если могли готовиться к ЭТОМУ? Нет, это точно не армия. Видно и по речи, и по манере их главного держаться. Но и не банда имени батьки Махно. Так что же тогда?        Здравый смысл подсказывал Демьянову, что перед больше, чем просто компашка городских мужиков среднего достатка, объединившихся для продления своей жизни. В подборе экипировки, тактике и поведении, во всем виделся больший уровень системности. - С этим ясно, - согласился он. - Не против, если я задам вопрос номер два? Вы-то о нас уже много знаете. Кто вы? - Сурвайверы. - Сурв... что? Это по-французски? - Демьянов нахмурился, ему не нравилось чувствовать себя идиотом. - Если по-простому, то выживальщики.        Ни хрена себе "по-простому"! - Понятно, - кивнул майор, хотя ни пса ему понятно не было. - Кружок вышивания, стало быть. Да мы все теперь в некотором роде выживальщики. Раньше-то кем были? На армию не похожи. - Армии нет. Раскатали в блин. - Быть не может, - не поверил Демьянов. - Мы были в ????[Author ID0: at Thu Feb 26 14:02:00 2009 ]???[Author ID0: at Thu Feb 26 13:53:00 2009 ] Там мотострелковая часть. Были в ???[Author ID0: at Thu Feb 26 14:02:00 2009 ] Там арсенал. Везде одно. Уничтожено с многократным перекрытием. Термобарические (вакуумные) бомбы. Похоже, наши друзья не жалели даже ракетой по одиночному Уралу пулять, чтоб с гарантией сделать overkill... А мы... скажем так, народная милиция. - Менты, что ли? - Сергей Борисович приподнял брови. - Да ну, не скажешь. - Латынь учите, - без вызова в голосе произнес Владимир. - Милиция это вообще-то народное ополчение.        Фраза запутала Демьянова окончательно; на ум пришли Минин с Пожарским, Отечественная война 1812 года и Битва за Москву. Партизаны. - Ну, хорошо, - вернул Сергей Борисович разговор в понятное русло. - Допустим, вы выжили и вот вы здесь. Чего от нас-то хотите? - Дружбы, - коротко ответил гость. - Но почему именно от нас? - настаивал Демьянов. - Сергей Борисыч, может, хватит кота за яйца тянуть? - рубанул воздух рукой Владимир. - Неужели не ясно? - Без обид, голова сегодня плохо соображает, загадки отгадывать.        Несколько секунд гость сверлил майора испытующим взглядом, а потом сдался. - Сами подумайте. Вокруг не так много народу, из тех половина людоеды, половина просто озверела настолько, что шмаляет по всему, что движется. А по вам видно, что вы нормальные люди. Вместо того чтоб запереться и повыгонять дармоедов, развернули эту идиотскую спасоперацию. Благородно, конечно, но глупо. Идеалисты, выходит. Тошнит от практичных уродов с их вечным: "Умри ты сегодня, а я завтра". Дерьмократы, что ж вы, суки с нами сделали... Случилась бы эта хрень при Сталине, Борисыч, - он доверительно посмотрел ему в глаза, - мы бы пережили ее. Не впервой. Поднатужились бы, потеряли б две трети населения, но выжили бы как нация. А сейчас каждая вошь думает только о себе, вот и дохнем поодиночке. Лично мы дали зарок - при обнаружении либерала или, прости господи, правозащитника, повесить суку за яйца на первом столбе. Чтоб ему оттуда все видно было.        Глаза его не смеялись. - И как, поймали хоть одного? - Да нет, похоже, без нас передавили. Или те слиняли заранее на свою звездно-полосатую помойку, чтоб ей...        Тут Богданов оборвал себя сам. - Пардон, Остапа понесло. Похоже, комплекс вины покоя не дает. Мы ведь сами живы только потому, что захапали продукты целого района, на двадцать тысяч человек рассчитанные. Вот отгородились от всех и жрем их, пока наши соседи едят друг друга, в прямом уже смысле. А как иначе? Но одно дело получить, и совсем другое - сохранить... - А, так вот к чему клоните, - достаточно вежливо перебил Демьянов, - Мне, конечно лестно. Но наше гостеприимство предел имеет. Зачем вы нам, гости дорогие? У нас в Убежище проблем хватает вот так. - А мы свои и не навязываем, - в тон ему произнес Богданов. - Вы неправильно поняли. Никому на шею садиться не будем. Еда у нас своя, да и где жить есть. Я говорю о партнерстве, а не "сами мы не местные, пустите обогреться". - Вот это лучше. Сколько у тебя людей, Володя? Давай на "ты", ей-богу. - Идет, - согласился Владимир. - Взвод будет, если брать взрослых... мужчин, хотя у нас и бабы за себя постоять смогут, оружием все владеют. "Пионеров" еще человек двадцать, молодежь до восемнадцати. - А эти еще откуда? - Да вышли к нам из леса пострелята на вторую неделю после всего этого. Кадеты, учения у них по ориентированию на местности были в здешних чащобах. Инструктор их бросил, тварь такая, но что интересно - продержались. Грибочки, ягодки, белок из воздушки били, продукты делили на малые порции. Отощали, от плохой воды трое умерли. Но не одичали и тех, кто не мог идти, не бросили. На себе несли. Вот и верь после этого Голдингу. Читали "Повелителя Мух"?        Демьянов не читал, поэтому покачал головой. - Да вы, я смотрю, тоже благодетели. - Не скажи, Борисыч, у нас никто даром хлеб не ест. С них толку будет поболе, чем от некоторых взрослых. Еще пригрели срочников нескольких... интересные вещи, кстати, рассказывали. Ну и баб из деревни, чтоб не было недокомплекта. Живем большой дружной шведской семьей, ха-ха. Ну, а у вас сколько под ружьем? - К батальону подходит.        Он заметил удивление на лице Богданова. Видимо, не ожидал. Майор выдавал информацию дозировано, не уточнив, что из этого батальона два трети едва знают, как держать автомат, да и остальные боевого опыта не имеют. Одна численность, если они пришли не с миром, им ничего не даст, зато может стимулировать на дальнейший обмен информацией. - Э... Без бутылки тут не разобраться. Ну, проходите, гости дорогие. Милости просим, коли не шутите. Перетрем в более комфортных условиях. Только сразу говорю, у нас немного холодно. И грязно, не без этого.        Они покинули П-образное здание школы через запасной выход. Со стороны дворов, скрытые от наблюдателя с улицы кирпичной стеной гаражного бокса, полукругом расположились четыре снегохода фирмы "Ямаха" и один громоздкий аппарат, в котором майор не без труда узнал вездеход на воздушной подушке. Где они его раздобыли?        На выкрашенном серой краской борту была грубо намалевана морда не то волка, не то лисицы.        В передней части вездехода откинулась створка двери, и Богданов жестом пригласил майора внутрь. Запрыгнув на высокую подножку, он оказался в кабине, которая на поверку оказалась не больше, чем у легковушки. Хотя нет, в расположении сидений было больше сходство с микроавтобусом. И почти треть корпуса занимал огромный винт, из-за чего снаружи машина визуально казалась больше. Богданов уселся на место водителя.        Демьянов подумал, что перед ним единственный тип транспорта, который годится для ядерной зимы. Кроме него двухметровый слой рыхлого снега был преодолим разве что на танке. - Такси "Полярный лис" к вашим услугам. Домчим с ветерком. Показывайте дорогу, Сергей Борисович. - Хорошая машина. Где достали? - У МЧСовцев позаимствовали. Любителей зимнего лова раньше спасали. Всем хороша, идет и по суше, если ровно, и по воде, и по льду, только жрет в 3 раза больше горючего на километр, чем аналогичный по массе колесный транспорт. Да и если сломается - с кувалдой и такой-то матерью не починишь, в отличие от автомобиля. Наш механик смотрел, а он у нас ас, говорит, это не проще чем истребитель починить. Оборудование нужно, которое только на заводе-изготовителе есть.        [[насчет ТТХ аппарата у меня сомнения[Author ID3: at Sat Jun 13 11:46:00 2009 ]        [[Author ID3: at Sat Jun 13 11:46:00 2009 ]+[Author ID3: at Sat Jun 13 11:46:00 2009 ]описание постъядерной природы]]        Интермедия 2. Письма параноиков        From: Шеф        To: All        25.06.2019        Subject: чисто спам        Братишки, на конец августа подгадывайте с отпусками. Работы накопилось - мама не горюй, и за покупками надо съездить. Сыроежек и маслят маловато, а у жрачки срок годности выходит. Я не говорю о том, что в мире творится. Вон как Африку проутюжили. Полная победа гуманизма и демократии близка, млин.        Вдогонку к тому, что сказал на форуме. Только щас осенило.        Нехорошая движуха с этим референдумом. Вроде тактический выигрыш налицо, но что-то нехорошее впереди мерещится. Не обернулся бы он стратегическим разгромом.        Идея хорошая... но вредная. Похоже на грамотную разводку со стороны наших лучших друзей. Как думаете, если наши поведутся - чем это аукнется?        А они, похоже, поведутся. Я такой с(х)уеты на нашем россиянском ТВ давно не видел. Как будто нарочно накручивают народ, науськивают на братьев-хохлов. Хотят маленькой победоносной войной отвлечь? Ну-ну. Ему-то, народу, если честно, по херу мороз. Патриотического подъема не видать. Ну поругают на кухнях самостийников, но в военкоматы за чужие миллиарды никто не побежит. А воспринимает все средний зритель телеящика именно так.        Но проблема в другом. Те, кто за этим стоит, просчитали каждый наш ход и используют себе на благо даже наши правильные движения.        Кстати, хорош откровенничать на форуме. Чем ближе День, тем меньше нам это надо.        Ты меня удивляешь, камрад. Не знаешь наших братьев-малороссов? В который раз поднимают кипиш... У них же, блин, батька Махно в генах. Все будет как обычно: побузят и успокоятся. Этот референдум ни к чему не обязывает. Чисто "назло кондуктору уши отморожу".        Может Киев сумет под этим соусом ("Демократия под угрозой!") выбить из своих хозяев новые транши, чтоб умаслить мятежные регионы, но на силовой вариант не пойдет и в страшном сне. Самоубийство. На кого опереться-то? Прозападный курс поддерживает от силы процентов 15%. Остальные наши.        Не надо недооценивать врага, камрад.        У них не только бабки, у них социальная база есть.        Во-первых это т.н. "настоящие украинцы". Галичане, гуцулы и прочие зулусы. Там у каждого второго дедовский мундир эсэсовца в шкафу висит. Если что, могут и примерить.        Вторая часть - оранжевые малолетки с атрофированным мозгом. Их больше, чем ты думаешь. Как ни странно, такие есть даже в русскоязычных регионах. Это они на Крещатике что ни день, то "Геть-парад" проводят. Эти для грязной работы не годятся, зато фотогеничны и своими молодыми лицами создают в западных СМИ картинку триумфа демократии.        Эти две категории малочисленные, но пассионарные, билять. Только свистни, выйдут на Майдан. А наши пока будут раскачиваться, пока чесаться...        Хотя дело сдвинулось с мертвой точки. В ...ске потихоньку создают отряды самообороны по дворам. Уже не с берданками. В армии набирает обороты альтернативная присяга. Кто-то потихоньку в отставку уходит, но еще больше готовы в "день Ч" повернуть оружие против бандерлогов. Говорил с ними. Жалко мужиков, так на Россию надеются. Не понимают, что никто не даст им вернуться в Империю. Хотя главная мишень мы, а не они.        Мы ведь под молотки попадем. Загнали в ловушку, суки. Поведемся на разводку, вкупимся - поступим как люди, но отгребем не по-детски. Скромно простоим в сторонке - обосремся перед всем миром и все равно в итоге отгребем.        Я, честно, ждал второго варианта. Но наших кремлинов явно придушила жаба. Почему они зашевелились? Думаешь, их гребет, что в сопредельной стране, включив шансон по-русски, получишь нехилый штраф?        Все просто. У них там в Левобережной бизнесы совместные. Опять же, транзит, газ, подряды жирные. Поэтому они и старались оттянуть плебисцит - им встряска не нужна была. Но раз уж все пошло в этом русле, теперь им нужны гарантии, что с собственностью ничего не случится даже при расп... не очень хорошем положении Самостийной.        P.S. : Для особо умных: на форуме больше ничего не сливать. Любого, кто сделает, считаем Гапоном. Хостинг чей, помните? А в Лэнгли не дремлют. И тут тоже фильтруем базар многократно. Городская интрасеть тоже не панацея.        P.P.S.: А презик их, похоже, решил стать наследником падлы Скоропадского. Крови будет...        Мир тебе, брат        Новости смотрел или дрыхнешь после вчерашнего? Все, процесс пошел. Во всех регионах к востоку от реки, непреодолимой для птиц, больше 80% за самостийность от нэзалежной. Хохляндия сдуется со дня на день. Приняли какую-то декларацию, подали маляву в ООН. Звонит товарищ из Одессы, у них за окном как на Новый Год - неба не видно от фейерверков. А в ...цке уже стреляют, правда, поверх голов.        Ждем-с резолюции Совбеза. Без нее вряд ли что-нибудь предпримут, чтоб сохранить морду лица. Хотя могут...        Говорил со Старым. Он ЦУ никому давать не будет - все решают за себя, таков принцип. Но ему эти шевеления сильно не нравятся. Настораживает тишина в официальных СМИ с начала недели. Как будто наверху резко зассали, и рады бы дать задний ход.        Массквичи, уральцы и дальневосточники планируют сорваться в 20-х числах.        Я все обдумал, и волевым решением объявляю общий сбор.        22-го уходим в поход. Баб и спиногрызов с собой. Формально - подделать крышу, забор подкрасить, ягодки пособирать. По факту - хрен его знает. Может и в автономку уйдем. Если все рассосется, рассчитывайте на недельку. Удочки и снасть не забудьте.        Кого не будет в назначенное время - считайте себя расстрелянным. Часть 2.Выживальщики   Глава 5. Гнездо        В жизни бывают моменты, которые осознаются как переломные только по прошествии времени. У него это было накануне 28-го дня рождения. Тем летом он со своей тогдашней девушкой Юлей решил съездить в отпуск в Анапу.        Нефть снова была на подъеме, и цена на авиабилеты в тот год взлетела до небес. У железной дороги тарифы на пассажирские перевозки оставались куда скромнее. Так или иначе, они выкупили СВ, планируя хорошо провести время в дороге.        Билет на самолет был ему по карману, но Богданов умел считать деньги. Если человек бизнесмен, значит, у него до хрена свободных средств. Наоборот, иногда они должны быть в деле до последних десяти штук.        Владимир тогда почти не брал в руки книг. Тем более не любил фантастику, особенно отечественную - шедевры про русских космодесантиков в титановых экзоскелетах, которые с плазменными винтовками наперевес возрождают империю. Дескать, сейчас лежим в дерьме и хрюкаем, но вот проспимся, и тогда мы, орки, оседлаем молнию и всем им, сукам human'ам кузькину мать покажем.        Не далеко от них ушло и родное фэнтези про гой-яси витязей, крошащих мечом-кладенцом навий, водяных, печенегов, тевтонцев и прочих гадов, которое сильно напоминало плохо локализованного Сапковского.        Хуже были только сказочки про "нашего" спецназовца, которого неведомые силы зашвырнули на Русь Изначальную, ко двору Иоанна Васильевича, а-то и вовсе к Атилле в стойбище. Так уж вышло, что Владимир учился на историческом. Кроме корочки эти пять лет ему ничего не дали, зато теперь он видел, что по историчности эти поделки уступают даже женским романам типа "Анжелики".        Если у него выдавалась минута, он читал автомобильные и спортивные журналы.        Но вышло так, что на привокзальном развале среди множества дурацких книг в ярких переплетах ему попалась эта. Он никогда о ней не слышал. Он хотел проглотить ее и забыть, даже не переваривая, а вышло наоборот. Эта книга изменила его.        Под глянцевой обложкой оказалась не очередная дрянь, а Откровение. Кондовым языком базаров и вокзалов, с матерком и здоровым цинизмом, без всяких романтико-героических слюней там были набросаны контуры будущего России. Оккупированной, расчлененной; с народом, который превратился в кучу мелких кланов, грызущихся между собой. Как в Афганистане после воцарения "демократии". А слабые, кто не готов был так жить? Сдохли.        Эту книгу нельзя было прочитать, сказать "Клево" и поставить на полку. Она была руководством к действию. После нее мысли невольно обращались к вопросам подготовки к такому сценарию, ведь сомнений он уже не вызывал.        Владимир думал, что вышел из того возраста, когда человеку свойственно увлекаться, и все же попал под очарование этой грубой и функциональной, как топор, вещи.        Всю дорогу до самой Москвы он читал запоем, чем сильно раздражал подругу. К слову, через неделю после возвращения они расстались.        Пару раз ему случалось просыпаться ночью и читать при карманном фонарике, возвращаясь к интересным фрагментам. Там было много вещей, которые били не в бровь, а в глаз.        Даже сценки про выпускание кишок оккупантам и их пособникам и массовый расстрел беззащитных людей не смотрелись как чернушные вставки. Интеллигент увидел бы в них сермяжную правду войны в духе Ремарка, но у Богданова были другие ассоциации.        Сам он войны не видел - его два года сверхсрочной пришлись на время, когда никаких локальных заварушек не было. Но их ротный, человек скупой на слова, как-то в порыве странной откровенности рассказал им, троим старшим сержантам, про разрушенный Цхинвал, из которого они выбивали "витязей в тигровых шкурах". После того как эти "герои" куражились там три дня и оставили тысячу с лишним трупов, им нельзя было рассчитывать на иное отношение в плену. Когда рядом не оказывалось начальства и журналистов, "звонок другу" с полевого телефона было самым невинным, что могло ждать генацвали. Для особо провинившихся были и горящие покрышки, примотанные колючкой к спине, и "сажание" ртом на ствол автомата, чтоб отвести хрипящего и трясущегося гада к месту упокоения. В этой книге в одной из немногих лицо войны было передано честно - и по фактам, и по духу. Это вам не советский фильм, где не увидишь, как партизаны пытают или скопят ножом визжащего фашиста.        Книга была пропуском, воротами в страшный мир, который походил на правду куда больше, чем глянцевая реальность телеэкранов.        Она вбивала глубоко в сознание простую идею: надо сделать все, что угодно, чтоб предотвратить это. Если надо, пролить реки крови, потому что иначе прольются моря. Запретить права человека как вредную идею, ставящую под угрозу право народа на существование. Расстрелять по подвалам под бодрую музыку сотню тысяч россиян (русскими их не называть), после того как у них будет отобрана общенародная собственность.        Как итог в мозгу Богданова всплыло более широкое обобщение: гуманизм - это индульгенция для человеческой подлости и трусости. Ведь если человек ставится в центр мироздания, из этого вытекает требование принимать его таким, какой он есть.        "Ах, я не виноват, простите меня. Это все обстоятельства" - сказал бы генерал Власов. Гуманизм предписывал щадить и сострадать. Заглянуть в нежную душу предателя, пытаясь понять, что заставило его стать таким, и найти оправдание. А правильные понятия требовали выбить ему мозги или выпустить кишки как рыбе, не рассуждая. Автор так и делал. Его отказ от гуманизма был не дешевыми понтами, не фрондой, а разрывом с лживой системой "общечеловеческих ценностей".        Вторая мысль после прочтения была необычной: "Издать бы это в Пиндостане миллионным тиражом". И раздавать бесплатно, в кампусах, на вербовочных пунктах, просто на улицах вылизанных городков и районов, где обитает средний класс. С рекламным слоганом "Russians take no prisoners". Чтоб кошмары снились. Чтоб по ночам являлся образ Страшного Русского с окровавленным ножом. Который если и берет пленных, то только для того, чтоб они умерли в страшных муках. Чтоб эти откормленные свиньи поняли, что, даже если победят Россию как систему, уничтожат государство и страну, найдутся те, кто придет к ним в их комфортный и благоустроенный свинарник. Для того чтоб делать с ними то, что полагается делать со свиньями, не считаясь с полом и возрастом.        Западная цивилизация запредельно жестока, и в своей глобальной экспансии давит народы и страны как каток, уморив в сотни раз больше людей, чем все образования на территории России вместе взятые. Но ее жестокость бездушно-холодная, а у нас она другая: скифская, монгольская, разудалая. Вспомнить, как Тарас Бульба пускает кровь полякам, не щадя даже младенцев... Такой становится незлобивая русская душа, когда ее припирают к стенке. И дело тут, как и странно, не в бездушии. Просто ценность человеческой жизни для нормального русского меркнет рядом с высшей правдой. А если он не щадит себя, что говорить о врагах и предателях?        Издать бы, и было б мирное небо над головой.        Потом Богданов понял, что грубый язык и сцены кровавых расправ были фильтром, который ограничивал круг читателей теми, кто поймет. Интеллигентную барышню с Кафкой и Кастаньедой в голове хватила бы кондрашка на десятой странице. Ну и хрен с ней, с бесполезной дурой. Зато другие - мужики с опытом, суровые и битые жизнью, которые даже себе в зеркале не улыбаются - прочитают и сделают выводы.        Сразу по возвращении он списался с автором. Оказалось, вокруг того уже несколько лет как образовался кружок единомышленников, которые обсуждали сценарии Звездеца и делились опытом. Некоторые даже перешли от трепа к реальным действиям, создав в европейской части России, на Урале и Дальнем Востоке несколько ячеек.        Владимир загорелся идеей создать такую в Западной Сибири. Но пошел еще дальше.        Обстановка в стране и мире заставляла торопиться.        Завеса тьмы, как говорил один профессор, разрасталась и крепла. Будущее было предсказуемо-страшным, и все это понимали: об этом говорили в курилках, очередях и трамваях; но дальше слов не шло. За двадцать лет лжечекистской власти Россия протухла сверху донизу. Даже при ЕБНе было больше надежд на ремиссию болезни, потому что ощущение неправильности жизни было массовым. Теперь оно прошло. Организм приспособился к наркотику, изменив сам состав крови.        Все знали, что патриотическая трескотня правительства - дырявая ширма, за которой нет ничего, кроме желания сытно жрать и гадить на всех с высоты птичьего полета, но вялый, расслабленный народ дремал как стадо в стойле. Еда, одежда, мебель да импортные безделушки на колесах или без, вот все, что его интересовало.        А бедная наивная оппозиция не могла понять, в чем причина ее нулевых результатов. Винила власть, Запад, евреев, кого угодно, лишь бы не признать страшного диагноза. Того, что народ необратимо и массово переродился, русские перестали быть собой. Этого не смог сделать Петр, не смог Столыпин. Это хотели сделать троцкисты-интернационалисты, но Сталин их вовремя остановил. Это не смог сделать даже Ельцин и окружавшие его гайдароподобные упыри, потому что работали грубо и вызывали у народа реакцию отторжения. Бывшие стукачи и провокаторы из Конторы Глубокого Бурения пошли другим путем. Они действовали не напролом, а исподволь - через реформы госсектора образования, армии, медицины постепенно затягивая сеть, которая теснила со всех сторон. И постепенно, чтобы не умереть, люди приспособились к чиновничье-воровской России.        Теперь русские не кинулись бы грудью на амбразуру и не легли бы с гранатой под танк ("Матросов поскользнулся, Гастелло заснул за штурвалом"). Не стали бы умирать, чтоб "землю в Гренаде крестьянам отдать". Их менталитет отличался от западного только деталями. Пока вокруг можно худо-бедно найти корм, КРС породы "россияне" не шевелился. Когда стало голодно - засуетился, отталкивая друг друга рогами и копытами, дерясь за каждую травинку. Когда фуража не останется совсем, думал Владимир, он начнет тихо дохнуть. Но и тогда максимум, что он будет делать, это жалобно мычать. А даже если его терпение лопнет, и он забодает ублюдка-пастуха, который завел его в эту глухомань, это ничего не изменит. Потому что из лесу уже надвигаются огоньки волчьих глаз.        Кризис развивался, а народ, вместо того чтобы зароптать, прогибался перед властью все сильнее, страшась потерять последние крохи. Это была не его вина, таким его вырастили. Режим не повторил ошибок СССР, который рухнул, потому что у людей было слишком много времени для досуга и много самоуважения. В новой свободной России людям создали условия, когда самые деятельные были вынуждены направлять всю энергию на биологическое выживание и при этом чувствовать себя дерьмом, от которого ничего не зависит. При этом выживал каждый по отдельности - по принципу "divide et impera" государство размыло костяк народа до полной аморфности. Теперь половина экономически активного населения, чтоб продержаться на плаву, "крутилась", совмещая по две-три работы и меняя их чуть ли не каждый год. Место рабочего класса заняло маргинальное болото, в котором у человека даже с самого низа пирамиды выработалось мышление штрейхбрейкера.        Ждать инициативы снизу было бесполезно, и Владимиру часто лезла в голову мысль: "Эх, нашелся бы генерал-герой...". Одного парашютно-десантного полка хватило бы, чтоб взять власть в столице. И никакие цепные псы режима даже гавкнуть бы не успели.        Пусть этот спаситель объявит себя хоть наследным принцем из династии Романовых, хоть воплощением Ктулху - народ за ним не пойдет, а побежит, как только он познакомит с фонарями первую партию офигевших чинуш.        А дальше... какой простор открывался воображению. Сразу мерещилась преображенная Россия, где восстановлена система управления сталинского СССР, где сырьевые богатства возвращены в собственность народа, а офисный планктон и дебильную тусовочную молодежь загнали на военные заводы - заново выковывать щит Родины.        "Раскатал губу", - осаживал себя в этом месте Богданов.        Он знал, что военные перевороты не в традициях России. Тут гражданская власть, даже самая паршивая, всегда умела держать генералитет в узде. Бонапарты на русской почве не приживались, и боевые генералы расшаркивались перед ничтожествами в пиджаках, даже видя, что те ведут армию к развалу, а страну к гибели. Расшаркивались, давя в себе проклятья, которые по эмоциональному заряду сильнее мата, мечтали обрушить огонь ГРАДов на один из поселков на Рублево-Успенском шоссе... но только мечтали.        Владимир видел, что без изначальной опоры на массу никакой путч невозможен. А массу больше волновало, от кого беременна та или иная теледива. Какой на херр щит Родины? Даже многие крутые патриоты сникнут, если их вырвать из теплого кресла перед монитором, и отправить в монтажный цех танкостроительного завода, а тем паче на Колыму. Чего уж говорить о дяде Васе, который всю жизнь зарабатывал тем, что перегонял "японки" из Владка? Или мерчендайзере Елене, которая "эффективно" торговала воздухом, отправляя десять факсов в неделю, кроме этого умея делать только минет? Встанут они к станку?        Владимиру казалось, что так будет всегда, но пришла буря и разметала гнилой сарай по бревнышкам, не оставив от свинской идиллии даже руин.  *****        Им повезло. Когда все началось, ячейка почти в полном составе находилась за городом.        Они не собирались заезжать на Поляну, хотели сразу двинуть в "гнездо". Решение заглянуть на сходку экстремальщиков на часок было принято буквально в последний момент - задержавшийся на работе товарищ позвонил Владимиру на мобильный, когда они уже ехали по трассе, и попросил подождать. Они сначала хотели завернуть в придорожное кафе, но Богданов вспомнил, что недалеко находится место слета. Он уже успел забыть - три года там не был. Им было по пути, и даже делать крюк не пришлось.        Это решение было продиктовано одним любопытством. Никакой практической пользы в этом быть не могло. Была пятница, до слета оставался день, но он не сомневался, что там уже кто-то околачивается. И не ошибся. Сам Владимир давно относился к этим сборищам скептически, и предпочел потратить выходные на обустройство базы. Так же думали и его соратники.        Эта бухточка на берегу Новосибирского водохранилища в десяти километрах по прямой от Бердска уже несколько лет была местом проведения Всесибирского слета выживателей. Обычно он устраивался в конце августа и собрал от пятисот до восьмисот человек; сюда приезжали и ветераны - солидные мужчины, у которых дети давно окончили школу, и, новички, неофиты, движения, популярность которого находилась на пике. Гости прибывали со всех концов области и даже из соседних регионов, где таких мероприятий не было.        На грунтовой площадке, ставшей импровизированной парковкой, не было свободного места - рядами стояли внедорожники: паджерики, Нивы, УАЗЫ. Другие машины сюда не добрались бы без вреда для подвески, да и люди, причислявшие себя к клубу, предпочитали именно такой вид транспорта.        Дальше на широкой песчаной косе без особого порядка был разбит большой палаточный городок. Каждая из палаток указывала на достаток владельца. Были и дорогущие, и вполне бюджетные, потрепанные и новенькие. Двухместные, четырехместные и огромные, на целую банду.        Из мощных колонок лились песни "афганской" и "чеченской" тематики.        Среди собравшихся на берегу было относительно мало женщин, а почти все мужчины щеголяли разнообразным камуфляжем. Мало было и совсем молодых. Это и многое другое могло ввести наблюдателя в заблуждение, заставив его думать, что это отрываются омоновцы или какие-нибудь другие силовики. На виду было холодное оружие, мелькало огнестрельное, причем как в чехлах, так и без. Нечто вроде народной дружины в составе трех человек присматривали за порядком и машинами на стоянке.        Но в целом это была обычная сходка товарищей по интересам. По пляжам, лесам и полянам вокруг Н-ска таких было видимо-невидимо: ролевики, любители пэйнтбола, нудисты и прочие. И эта почти ничем не отличалась от них.        Да и телосложение у камуфляжных было скорее менеджерское, чем спецназовское.        По логике вещей, большинство посетителей таких сборищ должно быть брутальными мужчинами - спецназерами, пожарными, чекистами, инструкторами по рукопашному бою и т.д. Такие были, но на практике львиную долю составляют менеджеры со зрением минус пять и трудовой мозолью на заднице. Богданов называл их "диванными рейнджерами". Они гладко умели рассуждать о выживании... но вряд ли были готовы к действиям за пределами Интернета.        В ячейке были люди совсем другой породы. От суровой романтики пустошей и руин они были так же далеки, как от юношеского пиздострадательства по Прекрасной Даме. Они были прагматиками, и пришли к идее подготовки к концу света не потому, что та показалась им увлекательной, а потому что собирались спасти себя и близких.        Наверняка такие были и в городе - и среди белых воротничков, и среди простых работяг, у которых мозг не замусорен бесполезным интеллигентским багажом, а значит, способен мыслить более продуктивно. Только на сборищах они не светились и в блогах ночами не висели, у них на это не было времени. Они молча рыли тайники вдоль шоссе, скирдовали дефицитные товары в гаражах, получали лицензии на гладкоствол, договаривались с односельчанами об организации отрядов самообороны. Короче, готовились, готовились и еще раз готовились...        Неподалеку от городка на хорошо утоптанной полянке развернулся стихийный рынок, где под навесами можно было купить или обменять подержанное охотничье снаряжение и другие полезные после крушения цивилизации предметы. И даже тематические сувениры (вплоть до средств индивидуальной защиты). Последнее было для лохов, которых немало примазалось к движению. Но попадались и действительно полезные вещи, вроде ???[Author ID1: at Tue Mar 31 22:56:00 2009 ]. Все, что нужно душе любителя суровой романтики, кроме разве что огнестрельного оружия. Впрочем, здесь же знающие люди договаривались на предмет продажи или обмена гладкоствола. Рядом в обычной торговой палатке продавали газированную воду, пиво и закуски.        "Крутые парни" со всей Сибири хорошо проводили время. Жарили шашлыки, варили в котелках уху из тут же пойманной рыбы, сидя на пеньках и поваленных бревнах, обсуждали вопросы подготовки, предсказания и последующей встречи главного события в своей жизни. Звездеца. И просто болтали за жизнь. В основной массе это были обычные люди с чуть странным хобби. Откровенных психов было не больше, чем среди толкиенистов.        Бренчала гитара, местный бард надтреснутым голосом выводил припев. Владимир прислушался, узнал песенку "Здравствуй, НАТО!". - Будем резать вас при каждом случае, не поездите вы далеко. Вы земли нашей хотели, так получите. Не серчайте, что неглубоко...        "Тоже мне, Окуджава нашелся". - А под Оперным Театром там бункер... - рассказывали историю из диггерского фольклора чуть поодаль.        Владимир поморщился.        "Черт-те кто понаехал. С каждым годом все хуже".        Он вдруг представил, как выглядел бы слет, организуй его они. С полотнищем между деревьями: "А ты готов к Нему?" (где жуткая страховидла, символизирующая Армагедец пожирает город). С пластмассовыми фигурками северной лисички по имени Песец в киоске. Смешно... Прав оказался Старый, когда отговорил их от идеи массовых сборов. Вреда было бы больше, чем пользы. Легко превратить толковую идею в гей-парад, да и огласка им ни к чему.        Фраза о том, что движение экстремальщиков опопсело, стала общим место в разговорах ветеранов уже года три. Выигрывая в количестве, проигрываешь в качестве, и девяносто процентов из новеньких были мусором и балластом, теми самыми диванными героями. Были и идиоты, и просто клоуны, которым нечем было занять избыток времени. Но с ними приходила и свежая кровь - немногие, кто оказывался действительно готовым к реальным делам. Нескольких из будущих товарищей Богданов нашел именно в этой толпе.        Это был этакий брутальный Вудсток, только роль "травки" здесь играли будоражащие кровь истории про встречу с медведем на узкой тропе, байки альпинистов, диггеров, спелеологов и искателей клада Колчака.        На другом конце Поляны царил спорт. На полосе препятствий тренировались две команды парней в противогазах - полным ходом шла подготовка к выживательскому многоборью. Рядом потрепанный жизнью человек в тельняшке учил десяток обрюзгших мужиков приемам рукопашного и ножевого боя. Двое парней колотили набитый песком манекен. Там, где песок сменялся грунтом, мужики постарше гоняли мяч, сопровождая каждый гол бычьим ревом и звонким хлопаньем по спинам. А колонки все надрывались, и звуки песен о двух далеких войнах казались напоминанием о той, что за поворотом.        "Зачем они здесь? - думал он, проходя по хорошо протоптанной тропинке. - "Обманывают себя, типа готовы? Смешно".        И исчез в самой большой палатке, откуда уже доносился звон стаканов. А уже через пять минут вышел оттуда - трезвый, но слегка помрачневший. Он собирался выложить здешним старшим, людям умным и грамотным, свои подозрения, но еще в начале беседы понял, что не хочет. В лоб не ударят, но посмеются как удачной шутке. А про себя подумают: "вот дурачок". Так чего ради?.. У каждого своя голова на плечах.        Вдыхая запах мяса, жарящегося на решетке, Богданов с минуту смотрел на этот балаган. Поздоровался и перекинулся десятком фраз с парой старых друзей - с каждым годом тут становилось все меньше знакомых лиц. Потом вздохнул, сплюнул и направился к стояке, где ждали его соратники.        Они напрасно приехали сюда. Здесь нечего ловить и некого предупреждать. Эти люди такое же мясо, как и те, что в городе. - Поехали, - махнул рукой своим Владимир, - Дел выше крыши.        И бодрым шагом направился к своей машине, пиликнув брелком сигналки. За ним как один человек двинулось два десятка мужиков в туристских штормовках  . Они были абсолютно разными, но что-то неуловимо общее проскальзывало в походке, лицах и взглядах. Через пять минут полтора десятка внедорожников один за другим вырулили с площадки и, легко одолевая ямки, наполненные застоявшейся водой, покатились по проложенной через негустой ельник просеке.        Вслед им неслись усиленные динамиками куплеты партизанской запевки: "И как в мае, и как в мае 45-го, будем гнать и будем бить врага проклятого..."        Больше они никого из тех, кто был на Поляне, не видели.        День спустя наземный ядерный взрыв снес Новосибирскую ГЭС, вскипятил водохранилище, и десятиметровая стена клокочущего кипятка обрушилась на палатки, сварив людей за секунды.  *****        Через час вереница автомобилей уже мчалась по трассе на юг.        До Гнезда они добрались уже затемно. Окрестности лагеря встретили их тишиной, которую нарушало только пение сверчков, которое другим людям показалось бы романтичным. Здесь на границе области и Алтайского края места были красивые, но заброшенные.        Тридцать лет назад тут был неплохой колхоз, выращивали рожь, гречиху, овощи, стояла одна из лучших в районе пасек. Но лихие девяностые проехались по ним как колесница Джаггернаута, оставив только груды битого кирпича и бетонные сваи, отмечавшие место, где строилось овощехранилище. На десять километров вокруг людей не было. Чуть подальше в двух деревнях, превращенных после закрытия школ в резервации, доживало свой век полтысячи селян. Иногда сюда забирались грибники, ягодники и собиратели черемши, хотя и те предпочитали более обжитые места. Летом в лесу легче было столкнуться со зверем - от барсука до волка, чем с кем-то из них. Когда люди уходят, природа быстро заполняет пустоту живыми тварями, но промысловой дичи здесь не было, поэтому охотники сюда не наведывались.        Если выстрелы и звучали, то только со стороны базы, но их никто или почти никто не слышал. Поэтому они и выбирали это место. При желании можно было найти и поглуше. В необъятной Сибири и в начале третьего тысячелетия могли существовать раскольничьи выселки, которые не знали даже о падении самодержца всероссийского.        Можно было осесть там, куда кроме как на вертолете или вездеходе не добраться. Но тогда встанет вопрос о полной автономности. Владимир с товарищами сходился во мнении, что идея о самодостаточности - чепуха. Робинзонят пусть придурки-анастасийцы и прочие непротивленцы. А они будут брать от цивилизации, или ее трупа, все, что можно.        Они не собирались хоронить себя заживо. Если их предсказания относительно социального краха сбудутся, в первые сутки люди an masse еще не расчухают, что все изменилось. И в этой обстановке бардака они должны извлечь максимум пользы. Действуя по принципу "один день летом год кормит", экспроприировать все, до чего дотянутся - не только для выживания, но и на обмен.        А отсюда за час можно было выйти на оперативный простор - трассу N ??? открывающую доступ к ???[Author ID2: at Thu Jun 4 09:20:00 2009 ] Идеальный вариант, когда к ним никто не сунется, а для их вылазок открыт весь юго-восток региона плюс север Алтая. С деревенскими отношения вроде налажены, но даже если б у них в голове зашевелились нехорошие мысли, дали бы им отпор.        Владимир бывал у них и зондировал обстановку. Так он узнал, что на все село было не больше пяти охотников, худо-бедно кормящихся с тайги. Остальные ружья или давно пропили, или из их владельцев сыпался песок.        Когда-то это был неплохой санаторий для детей с ограниченными возможностями. С двумя утепленными корпусами, прекрасной котельной и современным по тем временам спортивным оборудованием. Он пережил даже девяностые, а вместе с ростом цен на нефть пережил второе рождение. Но снова пришли тяжелые времена, и государству стало не до убогих - хоть детей, хоть взрослых. Семь лет назад санаторий продали с молотка.        Однако и приватизация его не спасла. Новые хозяева попытались перепрофилировать его под лыжную базу, но кризис набирал обороты, цены на услуги транспорта и коммуналку карабкались вверх, и дорога стояла который год без ремонта. Вскоре содержать малопосещаемую базу стало невыгодно и частникам. Удаленность от цивилизации и похабный асфальт решили ее судьбу. Те, у кого оставались деньги, предпочитали отдыхать там, где не было риска столкнуться с косолапым на узкой тропинке.        Злосчастную базу снова вернули за долги муниципалитету, и тот, похоже, махнул на нее рукой. Участок зарастал травой, постройки ветшали, жители окрестных деревень и бомжи наведывались туда в поисках цветмета. Когда его не осталось, забыли дорогу и они.        В 2015 году фирма Богданова арендовала у района площадку на десять лет за сущие копейки. Формально турбазу предполагалось восстановить, для чего был даже составлен бизнес-план. Правда, за четыре года никто не удосужился приступить к его реализации, но на это властям района было наплевать, главное, что плата вносилась вовремя. Даже электричество не провели. Для своих целей выживателям хватало дизеля, также был приобретен, испробован и отложен до поры компактный ветрогенератор производства ФРГ.        Летом тут еще было ничего, а вот зимой - полная жопа. Дорогу заметало так, что добраться можно было только вертолетом. Ни врача, ни милицию не вызовешь, если припрет. К счастью, все они были молодыми и здоровыми, а защитить себя могли сами.        Они подъезжали к проржавелым воротам, когда до них долетел лай собак. Если смотреть с дороги, через густой подлесок, база выглядела заброшенее некуда. - Эй, на вахте! - зычно крикнул Богданов, опустив стекло. - Хозяева приехали.        Худой мужик в болотных сапогах и поношенной энцефалитке налег на створки, пропуская кавалькаду машин на территорию.        Петрович был школьным приятелем Богданова, хотя внешне ему можно было дать лет на десять больше. Его сильно побила жизнь, познакомив и с сумой, и с тюрьмой. При этом он был человеком кристальной души и мастером на все руки, проблема его была только в тесном знакомстве с зеленым змием. Хоть он божился, что завязал. Безработный и бездомный инженер, он жил здесь безвылазно, за кров, еду и небольшую плату обходя территорию, шугая бомжей и следя за сохранностью построек. Две кавказских овчарки тоже находились под его присмотром. Или наоборот, черт его знает.        Сам он идеи выживателей не разделял и мечтал вернуться в город при первой возможности. Да только кому он там был нужен? - Как делишки? - демократично приветствовал его Богданов. - Что новенького без нас происходило? - Не поверишь, Вован. Сохатый приходил. Рога во! Здоровый, зараза. Было б у меня ружье под рукой, я б его, мля... - Да ладно ты, герой, - добродушно усмехнулся Богданов. - Хорошо, что он тебя не перебодал нах. Ты как, зеленых человечков еще не видел? - Да ты что, Вован, не в жизнь, - мужик понял, к чему тот клонит. - Ты же знаешь, зашился я. - Ладно, верю. Ты ворота закрыть не забудь.        На площадке рядом с главным корпусом уже стояли две машины. Одна из них, раздолбанный ГАЗ, принадлежала Петровичу. А вот вторую, ??? он не мог вспомнить. - А это кто? - указал он на нее. - Да Семенов приехал, - объяснил сторож, задвигая тяжелый засов. Больше гостей не ожидалось. - Кислый какой-то. Рожа мне его не нравится.        Вот так номер. Владимир ждал кого угодно, но не его. Этот товарищ когда-то был одним из самых активных в сообществе - правда, больше болтал языком, чем делал. Но с начала года начал потихоньку отдаляться, и вот уже месяц к ним не заезжал. Сначала оправдывался, мол, закрутился с делами, с семьей, а потом и вовсе перестал подходить к телефону. Послал, значит, друзей куда подальше.        Что же это он вдруг вспомнил про них?  *****        Сегодняшняя встреча была рядовой - надо было поправить крышу, которую повредило недавним ураганом и подновить забор.        Почти все приехали на сбор с женами или девушками, так у них повелось. Обычно женщины относятся к подобным вещам как к забавам взрослых детишек или хуже, но им повезло. В их группе вторые половины разделяли, или хотя бы делали вид, что разделяют увлечения любимых. Раза четыре за лето они с удовольствием готовы были последовать за ними даже в такую даль. Мужчины же поступили мудро и не грузили подруг идеологией, представляя все как обычные встречи на природе. И не перегибали палку с их частотой. Ездить сюда каждую неделю было глупо, да и у них самих хватало других дел. А так после душного города поездки в "Наш лагерь" казались дамам романтической приправой к отношениям. Подобрался хороший молодой коллектив, без зануд, нытиков и скандалистов, и время они проводили замечательно. Застолье, музыка, шашлыки и пиво, купание в речке, пляж, баня (ради нее они сюда приезжали на Новый Год, заодно опробовав снегоходы). И все это на фоне девственной тайги с горными вершинами на горизонте, которым не хватало только снеговых шапок: глобальное потепление, да и ростом не вышли.        Одним отдыхом на лоне природы выезды не ограничивались. Видя, как мужья работают, женская половина понемногу включалась в обустройство. Возились на огородах, в теплицах, выполняли посильный труд по покраске заборов, побелке помещений. Для них "Гнездо" не отличалось от обычной дачи, когда подходишь к ней разумно, без работы на износ.        В этот раз под их присмотром находились и дети в количестве пяти человек, от двух до шести лет от роду. Проблем они не создавали, и когда сезон клещей отходил, на такие посиделки их брали без боязни. Даже комаров и мошек из-за приличной высоты над уровнем моря здесь было немного.  *****        В случае с цунами или прорывом плотины критическое значение имеет скорость добегания волны. Так же при крупном социальном катаклизме в мегаполисе надо учитывать потенциал волны человеческой, которую западные сурвайверы окрестили "золотой ордой". Собой она представляет смешанный поток беженцев и мародеров (грань между которыми тонка), который выплеснется из гибнущего города и затопит нетронутые деревни, пожирая все на своем пути.        Опыт Нового Орлеана доказал эти выкладки. Подтвердил он и то, что в авангарде этой силы пойдут отчаянные и лютые; те, кто быстрее всего переступит через труп закона. Уголовники, городские маргинальны и носящие оружие на законных основаниях - охранники, сотрудники органов, дезертиры, охотники. Именно они первыми прокатятся по деревням как Мамай. А уже за ними потянутся остальные. Рабочие, офисный планктон, бюджетники, студенты - все, у кого ума хватит не остаться в каменных джунглях без света и воды. Как и настоящая волна цунами, этот напор будет ослабевать с расстоянием. Дальше, чем на пятьдесят километров из-за постов, перетекающих в засады, заберутся единицы. Это они и приняли за оптимальную дистанцию.        Решение пришло не сразу. О том, что из города надо валить "в деревню, в глушь, в Саратов" вопросов не было. Но куда?        Сначала подумывали о переезде в умирающую деревню. Покупка десятка соседних домов с участками выглядела делом реальным. Но в этом случае они столкнулись бы с несколькими проблемами, и первая из них - отношения с аборигенами. Даже до ЖП в отсутствие "городских" они могли все что угодно учудить с их недвижимостью. А уж после, когда закон переставал путаться под ногами... Опыт русских революций показывал, что делали пейзане в такой ситуации с барскими усадьбами.        И тут им подвернулся лагерь. Богданову случайно попалось на глаза объявление о сдаче участка в аренду. Он не пожалел трех часов, чтоб съездить посмотреть его, и был им очарован. Тот обладал всеми плюсами деревни и не имел ее минусов. Немаловажным достоинством была скрытность. Наведаться в полумертвую деревню любители чужого добра могут скорее, чем в лагерь, который ни на одной карте не отмечен и считается заброшенным.        Но главное все же состояло в том, что вокруг не было ни потенциальных целей, ни других источников опасности. Ни воинских частей, ни зон, ни АЭС, ни лесозаготовок - ничего, что могло бы поставить под угрозу их жизнь После.        Кроме главного корпуса в 2 этажа, с толстыми стенами в шесть кирпичей, на территории находилось восемь одноэтажных кирпичных домиков на две семьи, в которых в дополнение к водяному сохранилось печное отопление.        Примыкавший к каждому из них клочок земли был превращен в огород. Рядом притулились крытые пленкой теплицы. Волейбольная площадка предназначалась под общее картофельное поле. Дополняла подсобное хозяйство кроличья ферма и курятник, дававший им нежное мясо, ценный мех, который они прекрасно умели выделывать и свежие яйца. Не хватало только молока - но с коровами (как и со свиньями) было бы слишком много мороки. Богданов подумывал о том, чтобы приобрести коз, но руки пока не дошли.        В их отсутствие за маленьким колхозом ухаживал сторож, в котором явно жил не только Кулибин, но и Мичурин.  *****        Они собрались в бывшей воспитательской комнате на втором этаже. На столе было пиво, водка, мясная нарезка, рыбка, хлеб, огурчики - шведско-русский стол. Впрочем, к выпивке пока почти не притронулись. Непринужденная обстановка ввести в заблуждение - разговор велся серьезный. Они не были фанатиками здорового образа жизни, но сегодня им надо было быть - Ну, объявляю партсобрание открытым. Что с кворумом? - обвел глазами комнату Богданов. - Вижу, нет Рината. - Он звонил, у него сын заболел. - А Семен Семеныч, охотник? - Теща, говорит, преставилась. Поминают. - Порвали два баяна, знаю, - грубо пошутил Владимир. - Ну а Василий? - Который? - Из администрации. - Загорает. - Не на нарах, надеюсь? - Да нет, в Турции вроде. - Ясное дело, бархатный сезон.        "Кто бы спорил. Но про старых друзей забывать не годится. Обещал ведь ОЗК и противогазы списанные привезти, козлина... Может они и на хрен не нужны, но лишними бы не были. В крайнем случае лохам бы спихнули. Эх...".        Не хватало пятерых. Вдвое больше, чем в прошлом году. Ладно, допустим, бывают уважительные причины. У одних свадьба, у других похороны, у третьих срочный вызов на работу. Но двое вообще никакой внятной отмазки не назвали: мол, идите на фиг со своим выживанием, у нас дела поважнее есть.        Плохо. Херовато, по-японски говоря. Да, ряды поредели; настоящие, те с кем начинали, когда не было ничего, кроме заброшенных корпусов посреди леса, уходят, а вместо них пытаются прибиться сопляки, психи и шуты гороховые... которые иногда умели прикидываться серьезными и дельными. Богданов старался не подпускать таких к Гнезду на пушечный выстрел, но иногда случались осечки.        Да и они, "ветераны", несгибаемые, не молодели. Люди уходили, не на погост, конечно - самому старшему из них стукнуло сорок пять, а средний возраст колебался около тридцатника. Просто рано или поздно в жизни находились другие занятия. И не находилось время для дела, которое когда-то казалось самым главным. А выживания хватало и в серых буднях.        Владимир знал, что так же дела обстояли и у уральцев, и у красноярцев - там были самые крупные сообщества - хоть это и не успокаивало. Даже те, кто вначале горел энтузиазмом и ссал кипятком, остывали. Законы человеческой психологии таковы, что нельзя находиться в напряжении бесконечно. Попробуй покричать: "Волки!" каждый день, и рано или поздно это забодает даже самых преданных и близких. А Кассандру, которая постоянно врет, порвут еще быстрее.        Он не считал себя пророком, просто у него еще в школе учителя отмечали отменную способность к анализу. Быть выживателем - все равно что быть сейсмологом. Нужно прислушиваться к мельчайшим событиями экономической и политической жизни, чувствовать подводные течения, улавливать скрытые колебания земной коры. Иначе в тот час, ради которого ты готовишься годами, ты ничем не будешь отличаться от остальных баранов. И скоро станешь мертвым выживателем.        За эти шесть лет они дважды устраивали общий сбор, своеобразную репетицию БЖ, приуроченную для правдоподобия к острым событиям в мире. Один раз они провели его после теракта в Вашингтоне и последовавшего затем удара амеров по Сирии, другой - после обвального снижения доллара и небывалого падения цен на жилье (как оказалось, временного).        Получив сигнал, они должны были в течение дня прибыть с семьями в лагерь, захватив все необходимое для автономного выживания плюс как можно больше продуктов - в лагере имелся запас, но он был не резиновым. Затем надо было расконсервировать лагерь и прожить в нем около недели. Сбор показал хорошую степень готовности... но с тех пор минуло три года, и они никак не могли подобрать время для нового. А может, энтузиазма не хватало.        Глобальный кризис между тем развивался, постоянно подкидывая хорошие поводы, ставшие уже привычными. Локальные войны, интервенции, социальные и гуманитарные катастрофы. Но все это было где-то далеко, а сейчас началось под боком.        И теперь, когда обстановка на Украине нагрелась до точки кипения, и крикуны в Раде вовсю таскали друг друга за чубы, Богданов решил бросить клич еще раз. Почти без труда ему удалось убедить и остальных.        Вопреки мнению тех, кто был знаком с движением понаслышке, база не была "тайным убежищем". Информация о Гнезде предназначалась для избранного круга и не доводилась до тех, кто ходил с ними на посиделки с пивом или на покатушки на джипах. Но абсолютная конспирация была недостижима, и не была их главной целью. В конце концов, что им, если о них узнает кто-то из Владивостока или Бреста. После наступления БЖ возможности для перемещения будут резко снижены.        Не была база и местом, где "безумные параноики" собирались пересидеть крушение государства или тем более цивилизации. Она была лишь перевалочным пунктом и временной стоянкой.        Полутарамиллионный мегаполис, где у каждого второго имелся автомобиль, а дорожное строительство почти свернулось из-за кризиса, был идеальной ловушкой. Оказаться в нем в момент катастрофы, какой бы она ни была - значило быть гарантировано запертым в нем. Связанным по рукам и ногам. Потом, когда начнется анархия, а за ней и голод, когда деревенские очнутся и станут встречать горожан ружьями, а километровые пробки закупорят все шоссе, покинуть его можно будет только с боем. Куда лучше было сделать это загодя.        Они готовились только к "мягким" сценариям катаклизма. К оккупации силами НАТО, гражданской войне и хаосу, ограниченной эпидемии, голоду и дефициту предметов первой необходимости. К "жестким", вроде глобальной ядерной войны, падения астероида или нашествия зомби, готовиться не имело смысла из-за малой вероятности и невозможности выработать адекватные меры.        В складчину приобретался неприкосновенный запас. Совместно покупалось и поддерживалось в рабочем состоянии коллективное имущество - палатки, два дизельных и один бензиновый генератор, ветряк, пищеблок. Вместе покупали лекарства и средства первой помощи для медпункта.        Имелось на базе и снаряжение для выживания, включая комплекты зимней и летней одежды [[Анорак, парка, горка и т.д.]] Большая часть из них была взята со склада богдановского магазина.        Кроме продуктов и вещей для собственного потребления готовился и обменный фонд, куда входили товары, цена которых в мирное время была смешной, но должна была взлететь до небес после наступления анархии. К ним относился спирт, дешевые сигареты, рабочая одежда и простая обувь бензин, мыло, сельхозинвентарь, инструменты, соль, спички и далее по списку...  *****        Разговор не клеился, пока среди них был чужак. А в том, что он чужак, сомнений у старшего не было. - Федя, а что это ты сиротливо сидишь в сторонке? - голос Богданова был ласковым, но все, кто его знал, понимали, что это плохой знак. - Невеселый какой-то. Скажи что-нибудь. Как жена, как детишки? - Нормально. Вы это, мужики... - казалось, он долго прокручивал в голове эту сценку, прежде чем заговорить, - Я вот че хотел сказать. Ухожу я. Задолбало меня.        Он явно думал, что его заявление их шокирует. Но ни Богданов, ни остальные и бровью не повели. - Уходишь? - хмыкнул старший. - Тогда за каким лешим, дорогой мой человек, ты приехал? - Вещи свои забрать. "Айземанн" мой. На даче нужен. И так, по мелочи... - Ни хрена себе заявочка, - прошел по комнате ропот. - Соскочить решил? Хер тебе моржовый, а не генератор. Запчасти вместе покупали. - Дело твое, Федя, - подал Богданов голос, призывая всех к тишине. - Мы этот вопрос оговаривали. Никто тебя не держит, не хочешь быть в команде, забирай свой дизель и проваливай. Еще вопросы?        Мужик бросил на него взгляд, полный неприязни.        Богданов не мог понять, как раньше не разглядел его гнилое нутро, которое теперь выползало наружу. Ему уже встречались такие люди - вроде гоголевского Манилова. Сначала загораются, типа горы свернут, море им по колено. Но только столкнутся с первыми трудностями, как из них выходит весь пар. А потом подворачивается новое увлечение, и все начинается сначала.        Теперь человек перед ним справедливо чувствовал себя гнидой, но винил в этом окружающих, которые якобы не оставили ему выбора; товарищей, теперь уже бывших. А еще понимал, что если уж показал себя гадом, отступать некуда и надо хотя бы извлечь из этого пользу. - Помнишь, я тем летом со стройматериалами помог за спасибо. Компенсируй. А то у меня кредит, взнос до десятого надо покрыть.        Да уж, герой. Два рулона старого рубероида и пять кубов пиломатериалов привез. Тут другие уголь для котельной машинами возили, удобрения, цемент мешками, продукты... А он убитый насмерть генератор на 50 кВт откопал, который чинили всем миром, и теперь еще выеживается. - Ишь ты умный какой, - фыркнул парень в футболке с надписью "ZOG is watching you", казначей ячейки Дэн. - У всех кредиты, и ничего, не скулим. Ты, блин, только особенный. "Я устал. Я ухожу", - передразнил он его дребезжащим голосом Ельцина. - Давай, еще в ментовку позвони, Федос. Типа мы, зловещая тоталитарная секта, у тебя генератор забрали под угрозой сексуального насилия.        "Дезертир" с трудом выдерживал презрительные взгляды бывших друзей, но находил силы отбрехиваться: - Да я не в "02", а в "03" позвоню. Пусть бригаду санитаров пришлют, чтоб вас в смирительные рубашки упаковали. Вы ж тут съехали со своим апокалипсисом на хер.        Трудно было поверить, что четыре месяца назад он слушал с раскрытым ртом их планы относительно выживания после Катастрофы. Да еще сам предлагал проекты один другого бредовее, вроде строительства автономного дома под куполом на дне Обского моря. Но все это с таким убеждением, что обманул даже Богданова. А потом вдруг резко скис. - А ну тихо, горячие финские парни, - подвел черту старший, - Денис, отсчитай ему штуку, и пусть катится домой. - И это все? - взбеленился Семенов. - Да я на вас в пять раз больше... - Это за вычетом того, что ты прожрал, по ресторанным ценам. - Богданов взял со стола "уоки-токи" и вызвал сторожа: - Петрович, хорош спать. Открывай сарай и помоги человеку генератор в багажник закинуть. Разобран? Вот и хорошо. Вытащи все, что месяц назад ставил. Быстро.        Слыша это, Федору оставалось только кривить морду в бессильной злобе.        Мобильные тут были бесполезны, но в этом все видели не минус, а громадный плюс. Хоть раз в месяц серьезные люди могли почувствовать себя свободными от городских проблем.        Под гробовое молчание раскольнику вручил новенькую тысячную бумажку из общей кассы. - Забирай. Ну, доволен? Жалеть не будешь? - Ой, не начинай свою песню, - разошелся Семенов, решив, что его будут уговаривать, - "Когда эта страна развалится как трухлявый пень, ты сдохнешь", да? - А ты на самом деле сдохнешь, поверь моему слову, - кивнул Богданов, что-то чертя на листке бумаги. - Как и девяносто процентов тех, то ходит по улицам. - Скорей уж, сто. Кто-то позже, кто-то раньше... Что толку трястись как заяц и сидеть в этой норе? - Проблема в том, что-то гораздо раньше, - без тени усмешки произнес Владимир. - Тьфу, блин. Клиника... Да не будет этого никогда, я говорю! Тридцать лет долдонят, ждут вашего ЖП, а он, зараза, не приходит. Может и придет когда-нибудь, но мы к тому времени в земле сгнием. И вообще... если б он все-таки наступил, вам не помог бы ваш долбанный лагерь, ружьишки, тушенка. Один хрен померли бы за неделю, "герои"... - не дожидаясь реакции, ренегат вышел в коридор, захлопнув за собой дверь. Тут же его шаги загрохотали по бетонной лестнице. Театральный эффект был ему не чужд. - Дерьмо-человек, - со злостью бросил Дэн. - Давно надо было этого клоуна выгнать. Зря ты ему дизель отдал, Володя. Я б лучше харю начистил. - Если б начистил, он бы начал трепаться про нас на каждом углу. Нам оно надо? - сухо возразил Богданов. - Надо же, сука, такой энтузиазм изображал... Пусть уходит. Двух нормальных генераторов нам хватит за глаза. Зря мы что ли такие бабки за ветряк отдали?        "Может и через неделю, - подумал старший, когда со двора донесся звук мотора отъезжающей машины. - Но без этих мер есть все шансы подохнуть в первый же день".        Хотя он и сам не был уверен, что ЭТО случится теперь, а не через пять-десять лет.        Субботний день Семенов решил потратить на то, чтоб съездить в торговый центр ???[Author ID2: at Thu Jun 11 10:50:00 2009 ]. Там в магазине "Телемир" он собирался взять в кредит домашний кинотеатр.        Внешне он был спокоен, но в нем до сих пор клокотала злость.        "Да иди ты лесом, Нострадамус хренов. Сам тронулся и людям головы задурил... А вы все подсиралы, жопу ему лижите дальше хоть до самых гланд. Можете собраться и трахать друг друга паравозиком хоть до наступления вашего апокалипсиса. Типа обряд. Секта, натуральная секта. Что я мог делать с ними рядом? Да просто интересно было посмотреть на таких придурков..."        На перекрестке ??? и ??? перед светофором скопился длинный хвост машин, и чтобы не жечь понапрасну бензин, он заглушил мотор.        Время шло, но пробка не желала рассасываться.        "Да проезжайте, вы бараны! - вслух он такое сказать не решился бы, так как габаритами не вышел. - Эти уроды, похоже, дальтоники. Не видят, что красный давно сменился зеленым. Раз десять, бля!"        Федор машинально бросил взгляд на светофор еще раз и присвистнул от удивления. Тот не горел. Совсем. Он повернул ключ в замке зажигания и обомлел - его автомобиль тоже не мог тронуться с места. Даже магнитола, радио и освещение салона не включались.        Как и большинство водителей, он не покинул его до самого конца. Когда на них налетел поток слепящего света, дикая боль в глазах мгновенно сменилась абсолютной тьмой. Пламя вспышки ослепило его, заставило пойти пузырями краску и загореться шины с чадным дымом. Идущая следом ударная волна ударила сбоку, смяла "Тойоту" вместе с сотней других машин, застрявших на перекрестке. Сверху на них обрушился град стекла и сметенной кровли с соседних домов.        В последнюю секунду, задыхаясь от раскаленного воздуха и ошалев от страха, Семенов услышал приближающийся скрежет. Он так и не узнал, что это высекали искры из дорожного полотна голые обода огромного ??? [марка]. Прямо на них катился потерявший управление бензовоз, объятый пламенем. Допотопный, восемьдесят второго года выпуска, он был неподвержен действию электромагнитного импульса.        Этот огненный шар был крохой рядом с тем, который опадал в пяти километрах над центром города. Но он был ближе, и сорвал мясо с костей человека как луковую кожуру. Через секунду в машине сидел обугленный скелет, так и не отпустивший руля. Глава 6.TEOTWAWKI      Радио замолчало, будто захлебнувшись. Где-то на севере глухо и протяжно зарокотало. В ту же секунду скрытый легкими облачками горизонт окрасился оранжевым. И почти одновременно - на северо-западе.        Новосибирск? Бердск????        Без команды и без спешки все легли на пол. Такое расстояние взрывная волна преодолеет не раньше, чем за полминуты. Можно было и не ложиться - налетевший через сорок с лишним секунд фронт избыточного давления только потрепал волосы как сильный порыв ветра. Они были далеко от возможных целей, и им ничего не угрожало.        Окна выдержали.        Кто-то вскрикнул от неожиданности, все же они были люди, не роботы. Но паники не было. Каждый знал, что делать при таком развитии событий. Это они изучили в теории, хоть и не ставили этот сценарий на первое место.        Не было необходимости спускаться в просторный полуподвал, где раньше располагались мастерская и столовая. Там они могли переждать первые сутки, подбодряя себя продуктами и спиртным из НЗ.        Но Владимира были другие планы. Время было дорого, а риск - оправдан.        Через час по новой металлочерепице, который они всем миром настелили два года назад, звонко барабанил дождь. Радиометр показал  в помещении и  снаружи. Они находились в зоне слабого радиоактивного заражения, которым можно было пренебречь, раз уж они не собирались жить вечно.        Вместо того чтоб прятаться, в первые полдня после катастрофы, им нужно было сделать много работы.  *****        Черные тучи закрыли собой отблески зарево в той стороне, где когда-то располагался областной центр.        Вся мужская половина сообщества собралась в той же воспитательской. Теперь все изменилось. Атмосфера была совершенно иной. Не подавленной или панической, нет. Боевой. Меньше стало шуточек, подначиваний, обычных между друзьями. Исчезли пустые ни к чему не обязывающие слова - говорили только по делу.        Из медпункта была принесена трехлитровая бутыль чистого спирта. Пожалуй, они берегли ее не для повязок и компрессов, а для этого случая. Все налили себе по стопарику чистого. Выпили, каждый думая о своем.        Со стены смотрел на них мудрым взглядом пророка Вождь. Для людей, воспитанных на разоблачительных передачках 90-х, он был кровавым монстром, но таких оставалось с каждым годом все меньше. История все расставляла на свои места. Для людей, собравшихся в комнате, как и для 60% россиян он был тем, кто построил великую державу и дважды спас ее от уничтожения "цивилизованным миром" - сначала танковым блицкригом, потом атомной бомбой. - Просрали мы ваше наследство, Иосиф Виссарионович, - сказал Владимир генералиссимусу, - Просрали.        Хотел было чокнуться с портретом, но вспомнил, по какой оказии пьют, и быстро опрокинул в себя обжигающую глотку жидкость, не закусывая. За помин души тех, кого с ними нет. Их можно было записывать в безвозвратные потери.        Тут не оказалось многих, с кем они начинали. Сначала не сумели найти время, чтоб приехать, а теперь, если жили в городе, могли не успеть открыть рта, прежде чем рассыпались пеплом.        Но и те, кто присутствовали в зале, многого стоили. Тут не было лишних и случайных людей. Костяк ячейки сформировался в городском интернет-сообществе, остальные постепенно влились в процессе, в том числе он подключил к делу нескольких своих однокашников и сослуживцев.        Теперь на пятом году существования ячейки это были отборные, проверенные кадры.        Здесь не было тех, кто впал в одну из двух крайностей, которые поджидают выживателя как Сцилла и Харибда. С одной стороны, отсеялись легкомысленные и ленивые, для которых сурвайверство только шашлыками на природе и беседами о том, "что будет, если завтра...". Богданов про себя называл таких "хоббиты" и понимал, что при реальной катастрофе они или разбегутся как тараканы по своим щелям, или повиснут на них неподъемным грузом.        С другой стороны, на хрен не нужны были единоличники. Отбирая людей для "инициации", они вводили их в курс дела постепенно, не раскрывая деталей вроде местоположения Гнезда. И многих бывалых отвергли только потому, что вовремя заметили в них кулацкую жилку. Слишком себе на уме. Те, кто думают, что могут выжить без команды, решили они всем коллективом, пусть отдыхают. Строят персональные землянки в тайге и сидят там хоть до цыганской пасхи. Не нужны такие. Даже золотые руки и голова не перевешивают скрытой в человеке червоточины, которая проявится в самый неподходящий момент, то есть после Катастрофы. Не хватало, чтоб такой "кореш" сбежал ночью, скидав в машину побольше общих продуктов.        Иногда случались проколы, такие как с Семеновым. Но в основном балласта у них в коммуне не было, и каждый был на своем месте. Да и о вопросе совместимости людей между собой надо было помнить. Совсем без дрязг и разборок не обойтись, но там где их количество превышает некую критическую массу, не может быть полноценной боевой и хозяйственной единицы.        Богданов видел, что даже в таком составе сообщество было поражено вирусом панибратства, что плохо сказывается на дисциплине. Чтоб сохранить ее, ему поскорее надо превратиться из атамана, власть которого основана на голом авторитете, в полноценного командира. Пока их организация оставалась рыхлой, без иерархии, без внутренних скреп и распорок. Надо было срочно это менять. В ситуации ЧП предпочтительней один лидер, а не куча "равных", каждый из которых тянет на себя как лебедь, рак и щука.  *****        Не нужно было громких фраз. Они и так все понимали. Вместо пафосных речей он поставил на стол старый магнитофон, который обретался в стенах лагеря еще до того, как они сюда заехали. - Вот, записал в радиоузле. Передавалось на длинных волнах.        Он нажал на кнопку. Запись была скверной, но позволяла разобрать сообщение, которое безымянный диктор зачитывал хриплым, совсем не левитановским голосом: - "...в 10.00 по московскому времени США совершили нападение на нашу страну с применением обычных и ядерных боеприпасов. Уничтожению подверглись более 600 населенных пунктов..."        Он выключил. В комнате висела такая тишина, что можно было бы услышать, как падает булавка. - Дальше можно не слушать. Там список, почти все крупные города. Это запись, передают уже третий час. А может, и раньше начали, только нам было не до этого да и помехи мешали. Что вы об этом думаете? - Откуда это? - спросил Артур, его помощник по магазинным делам. В оружии он разбирался как бог, поэтому при всех талантах никем иным, кроме начвора быть не мог. - Какой-то "чрезвычайный комитет", - объяснил Богданов. - Не разобрал, помехи мешают. Ну и название выбрали, прямо чекисты, еклмн. Не представляю, кто они и как данные собирали. - Ну, что об этом думаете, товарищи?        Все, кто сидел за столом, могла переглянулись. - К стенке бы их, - подал голос Дэн. - Герои, сука... Моральный дух подрывают. Передатчик, поди, длинноволновый, шпарят на полстраны. Сколько людей петлю затянут или мозги вышибут. - Да уж, блин, - кивнул Богданов, подперев голову руками, - Но мы не такие, верно? Нам от этого мессиджа одна польза. Без него мы не смогли бы правильно оценить ситуацию. - А что-нибудь кроме списка там есть? - спросил Макс, его замок и второй человек в ячейке, единственный из них с боевым опытом. - Дальше обычная шняга про поведение в зонах заражения. Мол, если вы живете в пределах 50 км. от одного из эти городов, избегайте попадания осадков на кожу, обеззараживайте воду, не жрите продукты, на которые могла попасть радиоактивная пыль. А если ближе, то завернитесь в чистую простынь и ползите на кладбище. И прочие полезные вещи, которые мы без них знаем. Под конец трогательный призыв не терять надежду. Вот ему мы последуем.  -И что будем делать? - Снимать штаны и бегать, ёкарный бабай. - фыркнул Богданов - Что тут думать? Брать почту, телеграф и телефон, пока народ в себя не пришел. Все же в курсе, тут в десяти километрах по трассе склад. Если мы не будем хавальником щелкать, можем успеть. А потом ищи ветра в поле. Про нас ни одна собака не знает. А мы как партизаны - укусим и отступим.        Все притихли, и в комнате повисла долгая тишина. Одно дело бить себя кулаком в грудь, мол, я такой герой, что круче меня тока яйца, и совсем другое - идти на реальное дело, которое в прежней жизни классифицировалось по статье  "разбойное нападение". - Молчание - знак согласия, - подытожил Владимир. - Ну, со стратегией определились. Какие предложения по тактике, камераден?        Со своего места приподнялся Леня Никольский, их штатный автомеханик. - Вован, я, конечно, тебя уважаю, тут вопросов нет. Но может не надо так резко? У нас и так полно жратвы, - он тщательно подбирал слова, - Зачем рисковать, под монастырь себя подводить? Посидели бы пока на тушняке, а там видно будет. У нас одних консервов месяцев на шесть.        Вот и первое разногласие. А от него и до конфликта с расколом недалеко.        Да, выбор стратегии был не так прост, как он говорил. У ядерного апокалипсиса была своя специфика. Если бы это был "обычный" БЖ вроде иностранной оккупации, исчерпания нефти или глобального экономического краха, люди расползались бы из городов медленно, после того, как выжали бы все из их складов и магазинов. Ядерная война должна была внести коррективы в этот сценарий. По понятным причинам беженцев будет меньше, и идти им придется в основном пешком. Зато страх перед радиацией будет гнать их вперед, и неизвестно, на каком расстоянии от города они остановятся. Тем более возвращаться им некуда - позади у них только выжженная земля. В этой формуле было еще несколько неизвестных. Неясно, как обстоят дела с воинскими частями, насколько они пострадали и кому подчиняются. Ведь при сохранении тяжелого вооружения они первые кандидаты на лучший кусок в дележе этого пирога. Неясно, насколько эффективно будут работать спасатели. Будут ли лагеря беженцев, сколько народу они примут и в течение какого времени смогут кормить. Это было уравнение с кучей неизвестных, но Владимир был склонен верить своему чутью. - Шесть месяцев - не вся жизнь, - холодным тоном произнес он. - Мы когда устраивали запас, разве исходили из того, что через полгода все утрясется? А вот хуюшки, господа. Волка ноги кормят. Можно было наскладировать еды и больше. И ждать, пока в муке заведутся жучки, а масло распадется на фракции. Постоянная ротация такого количества дело трудное, задолбаешься туда-сюда возить, да и морда треснет столько жрать. Больше чем на год все равно не запасешься. Но дело даже не в этом. - А в чем, Володя? - не унимался спорщик. - Нельзя сидеть на жопе сейчас, пока все валяется под ногами. В свободном доступе вещи, за которые через пару дней будут драться зубами. Скоро селяне оценят ситуацию и сами все прихватизируют. Если сейчас подгребем все ценное под себя, сделаем хороший задел на будущее. И они к нам батраками пойдут. Иначе - мы к ним, когда все сожрем.        Теперь его слушали иначе. Все-таки лидер должен уметь не только стучать кулаком по столу. В мирной обстановке полезнее растолковать, обосновать свою точку зрения так, чтоб дошло до самых твердолобых. - Вы со мной? - обратился он к тесному кружку соратников.        "Сообщников" - подумалось ему. - С тобой, Ариец.        Таким был его старый сетевой ник. - Куда ты, туда и мы.        Вроде бы его поддержали все. Но кто-то с большей охотой, кто-то с меньшей, он понял это по глазам. Это еще не оппозиция, но надо иметь в виду. Расслабляться нельзя. - Тогда последнее, - чуть помедлив, добавил Богданов, - С демократией пора завязывать. Или даете мне полномочия диктатора, или разбегаемся по своим норам. Иначе начнется разброд и шатание, и как итог все сдохнем. Я сказал. - Тебе что, как Грозному, царский титул нужен? - пробасил Макс. - Да никто не возражает, великий кормчий. Это ж ты всю эту кашу заварил. Да и это, коней на переправе не меняют.        Видя, что Владимир напрягся, его "правая рука" добавил уже серьезнее, без панибратства и иронии. Над командиром, тем более в боевой обстановке, не стебаются. - Ты начальник. Ну-ка, подняли руки, кто "за", комрады. Без шуток, мля. Все, единогласно. Командуй.        Тратить время на разграничение полномочий более не было смысла. Каждый и так знал о своих функциях.        В их компании действовал принцип "от каждого по способностям". Тут не было лишних людей, и каждый дополнял своими талантами других как в хорошей партии RPG-приключенцев. В маленькой общине был врач скорой помощи, инженер-строитель, автомеханик, агроном по вузовской специальности, бывший токарь-металлист, и мужик, служивший по контракту сапером. Даже те, у кого профессии были сугубо мирные и бесполезные вроде журналиста или менеджера по продажам, обладали познаниями в деле выживания, подкрепленными практикой. - Итак, типа брифинг, - ему не пришлось объяснять по-чапаевски на картошках, в комнате висела подробная карта области, - вот диспозиция. В пределах досягаемости овощехранилище, продуктовая база, заправка, больница и несколько сельмагов. План такой. Выдвигаемся тремя группами...  *****        Детище Владимира прошло долгий путь от неформальных посиделок до небольшой полувоенной организации. Сначала это была просто тусовка по интересам, объединявшая два десятка мужиков средних лет с общими взглядами на судьбу страны. Они верили, что в ближайшие несколько лет их родная Рашка, а может и весь земной шар, накроется медным тазом, а большинство граждан, которые не предпринимают телодвижений по подготовке к этому дню, сдохнет. У этого события было символическое название: БЖ - Большая Жопа, а эвфемизмом его служил "Песец", своего рода тотемный зверь.        Их программой минимум было при этом выжить. Попить кровушки оккупантов тоже хотелось, но так, чтоб не ставить под угрозу задачу номер один.        Вначале предлагались разные названия, вплоть до "Сибирской Народной Армии". Но следуя максиме "называй хоть горшком", остановились на кратком - "Клуб". Так легче было дурить непосвященных, которые считали их чем-то вроде клуба выживания. Как самоназвание бойцов также прижилось импортное "сурвайвер". Партизанами друг друга они называли только в ироническом ключе.        Идея выживательства, вероятно, такая же древняя, как человеческая цивилизация. Корни его уходят в эсхатологическое мышление древних народов, а образ потопа фигурировал в мифах шумеров за два тысячелетия до написания библии.        И все же в современном виде движение "сурвайверов" возникло в США одновременно с ядерным оружием. Именно там в начале 60-х атомная паранойя, подогреваемая политиками и фантастами достигла такого градуса, что население уже не верило в способность правительства и системы civil defense защитить себя. Оно стало массово готовиться к ядерному апокалипсису.        Тогда же появились первые организации "выживателей". Одноэтажная Америка массово строила бункеры - семейные и на двадцать-тридцать персон в складчину. Те, кто побогаче разорялись на целые коттеджные поселки с убежищами под ними в малонаселенных местах.        Были среди них и те, кому одного выживания было мало, они планировали бороться с советской оккупацией: покупали русские разговорники, пособия по ведению партизанской войны, запасались оружием и готовились встретить десант "иванов" во всеоружии.        В одном из таких обществ придумали экзотическую аббревиатуру "TEOTWAWKI", что расшифровывалось как The End Of The World As We Knew It (Конец мира, каким мы его знали). Были такие и в Канаде, и в Австралии, Европе, и даже в Латинской Америке, хотя существенно меньше, ведь там ядерных ударов мало кто ждал. Больше всего выживателей дал англоязычный мир, что видимо, связано с прагматичным протестантским мировоззрением, которому вера в "авось пронесет" не свойственна.        Россия и здесь отстала лет на двадцать, но сумела в быстро наверстать упущенное. Вначале это было только интернет-сообщество, но по мере того как мир все глубже катился в БЖ, идеей прониклись многие. К концу второго десятилетия миллионы так или иначе разделяли основные положения веры сурвайверов. Другое дело, что большая часть из "нормальных" людей была настолько занята простым бытовым выживанием, что не имела ни средств, ни времени для создания схронов и обзаведения снаряжением.        Как и в любом массовом движении, среди сурвайверов были разные люди - от разумных прагматиков до параноиков в клиническом смысле слова.        В далёкие двухтысячные был у Владимира, тогда еще студента НГУ, приятель Петя, который тоже вступил в группу "выживающих". Все, чем они занимались, было окутано завесой тайны: звонки среди ночи, внезапные отъезды, секретные сборища.        В какой-то момент родителям товарища это надоело, поскольку эта деятельность была сопряжена с тратами - пропадали деньги, на которые приобреталось туристское снаряжение (знакомый никогда в походы не ходил), из дома выносились все продукты, из которых делались запасы и тайники в пригородных лесополосах. Потерпев месяц-другой, они посадили сына под домашний арест, а потом и вовсе отправили лечиться в "санаторий" под надзор врачей. Но в 2010 году товарищ скрылся от опеки родных, понабрал долгов и бежал через Белоруссию в Германию, где его следы затерялись. Это было последнее, что Владимир о нем слышал. Видимо, в благополучной Европе его друг продолжил "выживать" на пособие по безработице.        Из-за таких как Петя большинство и считало "выживателей" как минимум фантазерами. На самом деле, такие составляли ничтожный процент от их числа, большинство же сурвайверов было куда адекватнее среднего "нормального" человека, который не планирует свою жизнь дальше, чем на месяц.        Интересы сурвайверов не ограничивались тем, что будет "После". Будучи людьми с хорошими мозгами и незамыленным взглядом на жизнь, они имели четкую политическую позицию "до", почти всегда консервативную. Они стояли за сильную власть в той форме, в которой это принято в данном обществе. И если в Америке это означает право-консервативные взгляды, в России - сталинизм, реже чистый национализм или монархизм, чаще все вместе. Кого не найдешь среди выживателей, так это поклонников Сахарова и Солженицына.        Легко догадаться, что на российской почве движение могло возникнуть только после крушения Союза. В СССР, несмотря на ту же угрозу ядерного уничтожения, никакого "выживательства" быть не могло, потому что в нем не было потребности. Страна гарантировала каждому безопасность и от внешних врагов, и в мирное время. В отличие от США, тут нельзя было разориться, почти невозможно потерять работу и уж совсем нереально быть выселенным из квартиры. Добавьте сюда дешевые продукты, гарантированное трудоустройство, жилье "за так" и практически бесплатные тепло, свет и газ. Все главные биологические потребности были удовлетворены. Что же до прав человека, они к ним не относятся. Это излишество, о котором забываешь при первом спазме пустого желудка.        Но главное, что препятствовало появлению идеи единоличного выживания в СССР - чувство общности среди людей на уровне подъезда, двора, города и всего народа. Какие уж тут "кланы"?        Если записать формулу сурвайверства предельно кратко, получится исторический пессимизм, помноженный на индивидуализм - ведь выживать планировалось либо в одиночку, либо малыми группами, но никак не целым населенным пунктом. Коллективизм и соборность в него не вписывались. Поэтому он мог зародиться только в "лихие девяностые", а обрести силу в конце первой декады двадцать первого века, когда поток нефтедолларов стал тонким ручейком, а впереди замаячил призрак Величайшей Депрессией. Впрочем, отдельные личности прозрели еще раньше.        Итак, несмотря на мелкие отличия, русский и западный сурвивализм были похожи как близнецы. Оба росли из одного корня - чувства беспомощности разобщенного современного человечества перед приближающейся катастрофой. Более того, русский сурвайвер-сталинист и американский сурвайвер-правый консерватор, оказавшись за одним столом, обнаружат, что их позиции по 9 из 10 любых вопросов совпадают.        Они походили друг на друга даже своей методологией. Русское сурвайверство в начале XXI века самостоятельно дошло до тех же идей и принципов, которые западное открыло еще в 60-70-ые годы двадцатого. Идеи "нычки", "гнезда", тревожного рюкзака, запаса товаров для обмена, тактика исхода из города и защиты от озверевших мародеров, принципы выбора оружия и овладения необходимыми для автономного существования навыками - были открыты русскими теоретиками вовсе не по западным учебникам.  *****        После этого они направились в оружейную комнату. Здесь в капитальной пристройке, где раньше хранился спортинвентарь, теперь располагалась епархия Артура Малахова, который был привязан с своим железным питомцам не меньше, чем какой-нибудь Куклачов или Дуров к зверюшкам.        Тут в идеальном состоянии на полках и стеллажах хранился их арсенал: шесть одноствольных и три двуствольных охотничьих ружей, одиннадцать помповиков, пять полуавтоматических гладкоствольных ружей, четыре нарезных самозарядных и два полуавтоматических карабина. Плюс четырнадцать ПМов, предназначенных для продажи охранным структурам.        Часть этого оружия была "общей", а часть "личной". Первое было взято из богдановского магазина и по документам хранилось под замком в его подсобных помещениях. "Личное" каждый покупал для себя, но с момента покупки оно ни разу не возвращалось в дома владельцев. Согласно уговору, каждый должен был хранить для себя одну единицу здесь, и одну дома: мало ли где застанет беда.        На круг у них вышло 45 единиц зарегистрированного оружия, считая короткостволы, и 6800 патронов всех типов. Здесь же лежали целые горы несмертельных травматических пистолетов типа "Макарыча". Все они после небольшой расточки ствола превращались в боевые. Дрянь, конечно, но на обмен пойдет        На турбазе имелось даже четыре многозарядных спортивных арбалета. И хотя на близкой дистанции человека из них было убить - раз плюнуть, Богданов держал их лишь в качестве экзотики. Ему слабо верилось, что настанут времена, когда огнестрельное оружие сменят луки, копья и самострелы.        В лязге и щелканье смертоносных железяк, которые умелые руки снаряжают для использования в бою, ухо профессионала слышало свою музыку. Было что-то по-фрейдистски сакральное в том, как тупоносые короткие патроны к "Макарову" входят в новенькую обойму с неразработанной пружиной. В визге, с которым шуроповерт прикручивал к ложу винтовки оптический или коллиматорный прицел, который превращал ружье "на зверя" в боевое оружие, можно было услышать короткий вскрик того, кто поймает лбом кусочек горячего свинца.        При желании про это можно написать хоть пятьдесят, хоть сто страниц... которые нормальный читатель пролистнет, зевая, и перейдет к тем, где описан непосредственно отстрел гадов.        Но не только это Клуб мог противопоставить врагам. Кроме легального, существовал еще и нелегальный склад. В секрет был, кроме старшего, посвящены только замок и оружейник. А для остальных стало сюрпризом, когда из замаскированного тайника, укрытого в густом березняке в ста метрах к югу от штаба, были извлечены восемнадцать "Макаровых", четыре АПС, три старых, но надежных АК-74 с деревянным прикладом и РПК. Богданову приятно было наблюдать за изумлением на лицах своих подопечных, когда они увидели разложенные на столе скользкие и блестящие от смазки стволы.        Они пролежали в земле два года, но находились в отличном состоянии, хранясь по всем правилам партизанской науки. Каждый год им устаивался профилактический осмотр: они разбирались, перебирались, чистились и смазывались, так что каждая единица поддерживалась в готовности на случай часа "Ч".        Огромных трудов и немалых средств стоило ему собрать эту коллекцию. А уж про риск и говорить нечего... по новому уголовному кодексу он отправился бы за решетку не меньше, чем на ??? лет. Но он ставил на кон только свою жизнь и свободу. Остальные ничего не знали.        Каждое из них имело богатую биографию. Изъятые одними бандитами у других, которые продали их третьим, у которых их забрали четвертые, они участвовали в бесконечном круговороте, и на некоторых витках оставляли за собой трупы.        Владимир не задумывался о том, какими путями это оружие постепенно стекалось в Новосибирск, через руки каких выродков рода человеческого прошло, и в каких делах поучаствовало. Для него это было просто полезные инструменты.        У Владимира был проверенный поставщик, с которым они сотрудничали на условиях полной анонимности. Поставщик работал в органах внутренних дел. С ними оказалось гораздо проще договориться, чем с их антагонистами из мира криминала или с прапорщиками городских воинских частей.        Со стражами порядка было спокойней иметь дело, а ассортимент был не намного хуже. В обмен на мизерную компенсацию сознательные граждане время от времени приносили им разнокалиберные товары: от дедовских берданок до станковых пулеметов, и часть из них - не отмеченный ни в каких документах излишек - некоторые работники милиции были не прочь отдать в хорошие руки. Возможно, "оборотень" считал Богданова представителем крупной ОПГ, которая готовится к возвращению лихих 90-х с их брутальными методами передела собственности.        За некоторыми пистолетами и автоматами вполне мог тянуться кровавый след. А отдельные - чем черт не шутит - могли побывать в руках террористов, сражавшихся под зеленым знаменем. Но это теперь и это не имело значения. Убивает не автомат, а человек, нажимающий на спусковой крючок, и если в воспетом либералами героическом штрафбате давали шанс искупить вину даже убийцам, почему не дать возможность бандитским стволам послужить тем, кто будет сражаться за эту страну?        Американского десанта ожидали, как дорогих гостей. В том, что "гости" непременно прибудут со дня на день, ни у кого сомнений не было.  *****        Новый сюрприз им преподнес их автопарк. Неожиданно выяснилось, что две трети автомобилей не желают заводиться. Оказалось - сгорела вся электрика. Долбанный электромагнитный импульс. Совсем не пострадали только советские раритеты, испытанные ветераны сибирского бездорожья. Большую часть остальных удалось поставить на ноги за два часа.        Непредвиденная задержка заставила их понервничать. Зато за это время прекратился дождь, и немного прояснилось небо. Правда, Владимир был уверен, что это временно.        Перед отъездом Богданов тщательно проинструктировал сторожа. - Петрович, как стемнеет, не вздумайте включать свет. И на открытых местах не светитесь. И не шумите, упаси бог. Вообще, места здесь дикие, никто появиться не может. Но мало ли... Теоретически могут объявиться свои. Никого кроме тех, кто в списке, не пускать. Будет чужой ломиться, по ситуации. Если мало, проще подпустить поближе и грохнуть. А увидите, что силы неравны, вызывайте нас по рации и прячьтесь в лесу на хрен все. Не геройствуйте. За женщин отвечаете.        Что касается списка, старший и сам не очень верил.        Пятеро, которые в эти выходные не приехали на встречу теоретически могли выжить. Еще двое, несмотря на уговор, приехали без семей, но к счастью жены их проживали не в Новосибирске, а рядом, в районе ???[Author ID0: at Mon Apr 6 13:43:00 2009 ]. И были тщательно проинструктированы на предмет того, куда валить с детьми, если начнется Черт-Те-Что.        Хуже было парню, у которого жена осталась дома, квартира же была в самом центре Н-ска на улице ???[Author ID0: at Mon Apr 6 13:43:00 2009 ] .Глядя на него, Владимир понял, что вскорости будет угрожать им всем. Можно называть это "синдром уцелевшего". И хотя тот держался бодро и своим видом не подрывал настрой остальным, Богданов видел, что это напускное. Он знал, что позволит ему уйти, если он попросится - в призрачной надежде застать своих домашних живыми. Заставлять его остаться себе дороже.        Рассчитывать на то, что хоть кто-то из отсутствующих доберется сюда, было несерьезно, но надежда оставалась. Поэтому Владимир и отдал такие распоряжения сторожу, которому теперь присваивалось звание Начальника охраны. - Ну, по коням! - крикнул Богданов.        Выживатели плотно набились в оставшиеся на ходу машины. В рейд отправлялась вся мужская половина лагеря, исключая троих - Петровича, автомеханика и бывшего журналиста, которые должны были гарантировать безопасность базы. Женщины при необходимости тоже могли за себя постоять, тем более защищая детенышей, но огневые навыки их все же оставляли желать лучшего.        Они проезжали по аллейке между гипсовыми фигурами. Их провожали горнисты, девушки с веслом, пионеры-герои и Петрович, вооружившийся по случаю повышения охотничьим карабином ОП-СКС (под этими буквами скрывался знаменитый самозарядный карабин Симонова, разве что без штыка). Выглядел он как вылитый Дерсу Узала.        Небо было серым и низким, на севере клубились многоэтажные облака, похожие на "гриб" ядерного взрыва.        Створки ворот разошлись в стороны, и один за другим восемь джипов выехали на покрытую выбоинами дорогу, соединявшую бывший пионерлагерь с гибнущей цивилизацией. Впереди лежал райцентр.        Их встречали сумерки человечества, которые могли быть и зарей нового мира.  *****        Пока они ехали, в голове у него метались хороводом мысли.        "Сукины дети, они все-таки сделали это. Гребанные ублюдки, они все-таки напали... Надеюсь, мы сумели ответить. Не верю, что не успели..."        Он вспомнил, как полгода назад во всех газетах обсуждали заявление госсекретаря США. Очень гладко говорил, черная образина. Мол, мы с русскими друзья на век, ядерное оружие не нужно, и вообще настала эпоха всеобщего мира и братолюбия.        Богданов тогда говорил своими, объяснял, что бояться надо не той собаки, которая лает, а той, что молчит. Они не стали спорить, но, похоже, не прониклись. А он говорил, что Рашка в большей опасности, чем была в эпоху Жоры Буша.        Многим тогда казалось, что Америка выдохлась. Дескать, после иранского позора они не посмеют залупиться даже на Бангладеш. Но они ошибались. Опасен не уверенный в своих силах спокойных лев, а нервничающий и боящийся потерять свою власть.        Увы, он оказался прав. Они напали, причем на нас, когда мы меньше всего ждали. Такая вот херня.        Владимир знал: они не могли не напасть, потому что дело не в Гитлерах и не в Бушах. Есть такая штука, как историческая предопределенность. В 41-ом немцы должны были использовать свой последний шанс. И у нас был Вождь, который это понимал, чтобы там ни говорил либеральные шавки. К несчастью, второго такого бог больше не послал. Новый Сталин не родился, наверно, русские его просто не заслужили.        А те, кто был наверху теперь... Богданов жалел, что ни один не попадется им в руки. Тут не Москва, а местная элита не при делах. Эх, отведут душу камрады, что поближе к столице, давя этих жирных крыс прямо в их кортежах танковыми гусеницами.        Сколько пели басни про новые "Булавы" и атомоходы, а сами только знали, что пилить бабло. Теперь каждый из них вне закона. Если кто-то и успел ответить пиндосам, это не их заслуга. Это было сделано вопреки политике, которую они проводили двадцать лет. И, почитая память героев ракетчиков и подводников, которые явно первыми встретили смерть в этот день, они будут каждый раз желать кремлевским ублюдкам гореть в аду.        А сами пиндосы... Владимиру хотелось верить, что и они не остались безнаказанными. Он надеялся, что половина из них дохнет среди обломков небоскребов, а вторая ползает на карачках, умоляя боженьку вернуть электричество и супермаркеты. Пусть. Все равно бог им не поможет. Он не принимает к оплате карточки "Visa". И их ничем не обеспеченные доллары, которыми они держали в рабстве мир, ему на хрен не сдались. У него свой обменный курс: духовная педерастия и финансовая либерастия равно лютая смерть и вечные муки после нее. Он хорошо это показал в Содоме и Гоморре.        "Ничего, сволочи. Вспомните про Хиросиму, про Белград, про Багдад, про Тегеран... И про империю, которая была в тысячу раз лучше вашего свинарника. Вы не смогли победить ее в бою, потому что мы рвали вас на любом континенте. Тогда вы убили ее подло, исподтишка. А теперь хотели расчленить и сожрать ее труп. Пусть вас убьет хотя бы наш трупный яд. Надеюсь, за месяц половина из вас сдохнет без своих гамбургеров; и поделом. Может, кто-то из нас русских сможет пережить эту жопу и унаследовать Землю. Когда-нибудь наши дети приплывут к вам, голозадым дикарям, забывшим плуг и колесо, и подарят вам "цивилизацию", как вы когда-то индейцам. Хотя нет, мы добрые. Проявим милость, поступим с вами, как вы с неграми. Будете утренний кофе с газетой приносить".  Часть 3.Долгая зима . Все торговые марки, имена действующих лиц, названия коммерческих и государственных организаций и т.д. являются вымышленными. Зима будет бездушной, как вечеринка в гламурном клубе, Но не для всех: для остальных ее совсем не будет! Хочется смеяться? Смейтесь, бляди, но мне интересно: Сколько тел найду я в декабре возле подъезда?    "Тем, Кто Дожил До Зимы", гр. Корейские_LЁDчики Глава 1. Возвращение - В Тупик идете? - спросила старушка в потертом пальто, просовывая в салон голову в блеклом платке. - Идем, - бодро кивнул водитель.        Фыркая и дребезжа, автобус тронулся.        Человек откинулся, насколько позволяло жесткое сиденье. Странно, но он не помнил ни поезда, ни вокзала. Должно быть, спал всю дорогу. Он не помнил и того, когда в последний раз выбирался на малую родину. Помнил только, что все было недосуг, и учеба отнимала все время без остатка.        За окном замелькали знакомые пейзажи. Подсвеченный весенним солнцем и омытый дождями, город имел праздничный вид. Настолько праздничный, что ему взгрустнулось. Как он жил без этого? Без этих лачуг частного сектора, без бараков, построенных еще пленными немцами, без ландшафтов, где можно снимать "Сталкера" без декораций. Без шахт, почти все из которых стали из угольных убыльными до его рождения.        На следующей остановке зашли три девчонки в полной боевой раскраске, сразу заняв всю заднюю площадку. Будь они чуть постарше, он, может быть, задержал бы его подольше, но так посчитал это неэтичным. Похоже, старшеклассницы. Акселерация, йопта.        Но не все были как он. Человек усмехнулся, проследив, куда направлены взгляды мужской половины салона. В основном на ту, у которой для этого времени года юбка коротковата, а колготки тонковаты, слишком мало den'ов. Так можно и воспаление придатков заработать. На лицо она была так себе, но мужские головы повернулись именно в ее сторону как на шарнирах, проигнорировав ее подружку, которая была посимпатичнее.        Он был в хорошем настроении. Разговор девчонок, пересыпанный матерками, по-детски буквальными, не вызвал у него отвращения. И даже "обратно" в значении "опять", и совсем уж деревенское "еслив" только умилили.        Забавно было наблюдать за этими зверушками со стороны. Это он о людях в целом.        Человек снова повернулся к окну и прищурился. Плясали, норовя попасть в глаза, солнечные зайчики. Весна в этом году задержалась - снег сошел поздно, но тополя и клены вдоль дороги уже начали одеваться зеленой листвой. Пройдет пара месяцев, и от угольной пыли она начнет чернеть. Но чтобы заметить это, надо быть неместным.        Перед ним открывалась знакомая панорама. Было полное безветрие, и центр окутывала сизая дымка, которая казалась почти осязаемой.        Малолетки продолжали трещать, как стайка сорок. - Прихожу вчера домой бухая... - Это еще что. А вот в пятницу мы с Катюхой...        Человек потер лоб ребром ладони. Он не мог вспомнить, какой день "сегодня", и упоминание пятницы не помогло. Но такое с ним иногда бывало, поэтому он совсем не удивился.        В хриплый рык шансона ("Хозяин седой, ворота открой...") внезапно вклинилось радио: - Участились случаи нападения бродячих собак на жителей района. Комментирует специалист санэпиднадзора...        Но дослушать не дали, и хриплый бас опять затянул балладу про лагерную жизнь.        В трех шагах от него мужичок с красным носом и физиономией сатира отхлебнул дешевого пива и передал бутылку своей подруге жизни. Полагается, как пиндосы, прятать в пакет, но это мало кого волнует.        На сидении напротив балбес с наушниками в ушах тыкал пальцем по экрану крутого смартфона, на который вряд ли заработал. Еще дальше расположилась замотанная молодая мамаша, на руках у которой спал толстый младенец. Два мужика с широкими плечами и квадратными лицами - шахтеры, не дизайнеры - обсуждали автомобильные дела. И, дополняя социальный срез, дремал пенсионер с палочкой.        Данилов не прислушивался, но незаметно слова о чужой жизни вливались ему в уши, и вот он уже знал, какие лучше всего брать шины, с кем и как спит Дашка, и в каком магазине дешевле подсолнечное масло.        Член партии любителей пива положил лоснящуюся ладонь на обтянутую леггинсами ляжку своей бабы. Та довольно хихикнула.        Снова проснулось радио: - Доля мальчиков среди детей, появившихся на свет в первой половине года, ставит ученых в тупик...        Да дайте же дослушать. Успеете про свои этапы и СИЗО. Успеете. - Представитель России в ООН заявил протест в связи с заявлением председателя МАГАТЭ Джейкоба Форрестера о якобы неоднократных нарушениях Россией положений договора о нераспространении...        Он почти приехал, пора было протискиваться к выходу. Вот и помпезный Драматический театр - один из самых крупных за Уралом, окруженный двумя домами со шпилями в стиле "сталинский ампир", каждое чуть напоминает уменьшенную копию МГУ.        Люди в автобусе продолжали отыгрывать свою роль. Так же посапывал младенец, обсуждали парней и косметику девчонки, балдел под наушники юнец и миловалась парочка маргиналов, достав вторую бутылку. Старик со старухой тихо разговаривали о ценах, о радикулите и запрете лампочек ("У меня еще с 2010-го сорок штук в шкафу лежит, на черный день..."). Кондуктор феей порхала по салону, "обилечивая" народ. - Напомню, что в рамках договора СНВ-3 общее число баллистических ракет шахтного базирования будет доведено до...        Господи, да не шумите вы. Дайте послушать. Почему-то ему казалось, что это очень важно.        Но нет. Вот и все, остановка. Надо было вставать, и оставить этих людей с их радостями и горестями, идти домой. Но если домой, то почему же ему так не хотелось?        Потому что в глубине души Данилов, а это был именно он, догадывался, что что-то здесь не так. Что никто его не ждет. Что, ступив на асфальт, он не окажется на родной улице.        Но, как это бывает во сне, никто его не спросил. Двери с шипением отрылись, и он сделал шаг в чудесный солнечный день. И в тот же миг и город детства, и люди рассыпались в невидимый прах, и Саша вместе с ними.        Он сразу понял, что это был сон. Хоть и цветной, трехмерный, даже с обонянием и осязанием. Он помнил касание ветра, жесткость сиденья, вкус пыли и запах бензина.        "Наверно, это от кислородного голодания..." - пыталось подвести рациональную базу проснувшееся сознание.        Кислород... Это что? Это зачем? - удивилось то, что было на его месте, пока оно почивало. Но это нечто уже уходило.        Момент перехода был скучным. Никакого тебе буйства красок во тьме. Никакого ощущения полета, голосов, видений. Просто реальность начала натягиваться на него как тесный противогаз, воняющий потом и резиной. Он все вспомнил, и сразу захотелось выть и сдирать с себя кожу ногтями.        ...Он упал у самой кромки, чудом задержавшись в расщелине среди ржавых труб и битого кирпича. От недавней легкости в ногах не осталось и следа, Саша с трудом сохранял вертикальное положение. Пудовые гири тянули его к земле и еще глубже -- в землю. Как будто яма очень не хотела, чтобы он уходил...        А это уже реальность. Добро пожаловать домой.        Только не обратно... Только не опять. Если нельзя остаться там, в том весеннем дне, то уж лучше здесь, на меже, где нет ни времени, ни пространства.        Как часто хотелось забыть дорогу в тюрьму из плоти, но каждый раз перед ним вставала стена. Вот и теперь голос вырвал его из пучины. Он не просил и попытался нырнуть обратно, в комфортную бездну, к мертвому городу, но его подхватил восходящий поток и потащил к поверхности. А голос продолжал бубнить: "Просыпайся... Просыпайся... Просыпайся...".        Сопротивляться было бесполезно. Пробуждение было похоже на быстрый подъем с глубины. Он плыл сквозь мутную толщу, не видя ничего, по внутреннему компасу, плыл к поверхности, чтобы глотнуть воздуха. Мир принял его, но с неохотой, и тут же подарил набор ощущений, которые переживают и рождаемые в первый раз. В момент перехода боль отозвалась во всех мышцах, как при кессонной болезни. Она накатывала волнами. Его то резали тупым ножом, то рубили топором на колоде, то дробили чем-то тупым и тяжелым. Но когда он, наконец, закричал, как все, кто приходит не по своей воле в нелепый мир, крик вышел беззвучным - из горла не вырвалось даже хрипа.        Боль показалась знакомой. Возможно, та была рядом все это время, но чувства были притуплены, а память так податлива, что даже нечеловеческие страдания не оставили следов.        Наконец, огонь во всем теле утих. Снова наполнив легкие тяжелым воздухом, человек открыл глаза. Недели во мраке научили его ориентироваться, полагаясь не только на зрение; обращать внимание на вибрацию пола, движение воздуха и малейшие шорохи.        Он не увидел потолка над головой - от зрения было мало проку. Оно могло подсказать, что привычной темноты ничто не нарушало, и только. Но даже это успокоило его. Если бы на улице зажегся фонарик, его взгляд заметил бы изменение освещенности, несмотря на ставни и снежную толщу до середины окна.        Это Александр тоже вспомнил. Вспомнил, что после встречи с Провалом он шел, не видя ничего перед собой, пока не оказался у подножья невысоких гор, цепь которых протянулась километров на пять вдоль всего центра города. Кое-где они подходили к жилым домам вплотную. Он даже не знал, есть ли у них название. Не Гималаи, но заметная деталь рельефа - самая рослая была метров четыреста высотой, из его дома их было видно в любую погоду. Лет до двадцати он думал, что это терриконики, сложенные из вычерпанной из земли породы. Потом прочитал в какой-то книжке по краеведению. И летом 2017-го, когда его заявление на перевод в НГУ уже лежало на столе у ректора, какая-то сила заставила его подняться на ближайшую из них. Склоны, густо поросшие кустарником, были отвесными, но наверх вела пара козьих троп. Альпинист бы на эту кочку взглянул, но такой увалень, как Александр, мог споткнуться о корягу и по пути вниз пересчитать ребра. Тогда во время подъема он здорово сбил дыхание. Вершина оказалась пятачком два на два, где не было ничего кроме оставленной геодезистами мачты и нескольких пивных банок. Там он и сидел добрых полчаса, хотя высота была недостаточной, чтоб город казался красивым. Романтик хренов.        А в тот раз, после всего, Данилов решил, что они послужат ему хорошим ориентиром и позволят обогнуть пропасть на безопасном расстоянии. Даже далекий от геологии человек мог сообразить, что под их скальным основанием нет пустот. Так он брел от одной вершины к другой, работая лыжными палками и стараясь не думать о показаниях счетчика, который пикал где-то в рюкзаке.        Он наткнулся на эту завалюшку случайно. Это был последний дом в ряду, расположенный там, где неизвестная улочка была зажата между двумя склонами. Фундаменты остальных он сумел различить только с фонарем. Эта хибара была единственным сохранившимся зданием, которое он пока увидел в городе. И сохранившимся хорошо.        Избушка больше напоминала дачный домик, чем постоянное жилье. Бревенчатый сруб, крытая рубероидом крыша, рядом занесенный снегом огород меньше шести соток и крохотный сарай. Бревна почернели, но, как подумалось Саше, не от времени, а от валившей с неба сажи.        Он был удивлен: ему всегда казалось, что по эту сторону гор никто не жил. У него не было времени удивляться. Чтоб не умереть, надо было согреться. В доме имелась печь, все щели были законопачены, а окна забиты досками. И все же он выглядел так, будто минимум неделю никто не в нем не появлялся.        Тогда это спасло ему жизнь. Но теперь это место уже не казалось Саше таким безопасным. Наоборот, он остро ощущал чье-то присутствие. Ощущал еще до того, как услышал тихое-тихое поскрипывание.        Снаружи, как и вечером, неистовствовал буран; но сон Александра нарушил не привычный вой ветра, который не могли полностью заглушить заколоченные и законопаченные окна. То, что вырвало его из забытья, не сохранилось в памяти; сигнал был принят подсознанием, которое скомандовало: "тревога!" и привело его в чувство. Человек привык доверять этому внутреннему голосу, который десятки раз спасал ему жизнь.        Вот и теперь тот в обход слуха нашептывал ему: "В доме кто-то есть".        Он появился из-под земли, как и положено беспокойному духу.        Сначала оторопевший Александр увидел, как несколько досок приподнялись над полом. Вслед за ними в ореоле бледного света показалась рука.        В прошлый раз они выходили из стены. Неужели опять?.. Правда, духи не носят рукавиц. Не нужно им это.        В этот момент крышка люка, сделанного заподлицо с полом, со стуком упала, и Саша понял, что это не сон. Существо, поднимавшееся из подпола, было материально. И вряд ли призрак станет мурлыкать под нос песню Высоцкого про черное надежное золото. - Испугался? - прозвучал чуть надтреснутый бас. - Да не боись, не бредишь ты. Разве что мы вместе. - Да кто ты? - Данилов струхнул, когда понял, что ружья нет на месте. - Живу здесь, - развел руками человек, легко взобравшись по лестнице. - А ты, стало быть, гость... незваный.        Одет незнакомец был по нынешним временам легко - фуфайка, ватные штаны и резиновые сапоги. Вдобавок с почти непокрытой головой - в вязаной шапке, на которой крепился слабенький налобный фонарь. Видимо, ему этого света хватало. Человек был высок - под два метра, костляв, жилист, но не тощ. Черты лица его были резкими, будто рубленные топором. Из-за окладистой бороды - сам Саша никак не мог обзавестись такой, хоть забыл о бритве месяц назад - да из-за хорошо поставленного голоса парень сначала принял его за священника. Борода была с проседью, лицо незнакомца рассекали глубокие морщины, но, сколько ему лет, сказать было трудно. Наверно, это роднило всех уцелевших. Александр и сам чувствовал, что проживает за каждый месяц прежний год, и это отражается у него на лице. Как бы то ни было, держался человек прямо, а говорил бодро. Но когда он снял шапку, чтобы вытереть пот со лба, Александр увидел, что он седой, как конь блед. - Напрасно боишься, - произнес тот, видя, что Данилов подался назад и начал озираться. - Я не людоед, да и не содомит, слава богу. Ружье не ищи, убрал от греха. Да и разряжено оно у тебя. А вставать тебе пока не надо. - Так понимаю, я должен "спасибо" сказать? - с трудом выговорил Саша. Только теперь, попытавшись подняться, он почувствовал, насколько расклеился. - Не за что, - отмахнулся человек. - Ты сам оклемался. Вылезаю вчера, гляжу - труп. Странный, думаю: растопил печку, хату прогрел, даже постель постелил, а потом лег и помер. Но гляжу, обознался слегка. Шевелится. Потрогал башку - холодный как ледышка; был бы на улице, снег бы на морде не таял. Не знаю, что за дрянь с тобой была. На лучевую вроде не похоже. При ней наоборот жар. Что я мог сделать? Я ж не доктор и не шаман. Помолился преподобному Афанасию Афонскому. "О скором выздоровлении или легкой кончине тяжело болящего" и ждать стал, - нельзя было понять, шутит он, или нет. - Полезная молитва. - Мне помогало, - он вряд ли заметил иронию в Сашином голосе. - А утром сегодня ты восстал, аки сам знаешь кто. Ересь нес про какой-то рагнарёк, а через полчаса опять бухнулся. Жрать не стал, только воды выпил полковша и ведро попросил. В этот раз провалялся часов девять. Сейчас уже вечер. Да, зовут меня Василий Иваныч, как Чапаева. Но можно дядя Вася. Фамилия моя Фельдгауэр. Немецкая, - поторопился добавить он, словно боясь, что гость посчитает иначе. - Из немцев Поволжья дед был. В 41-м их сюда... - А я Саша, - Данилов с трудом воспринимал его слова, старясь проглотить комок в горле. Два дня... Только теперь он почувствовал, что в его памяти зияли прорехи.        За последние две недели лучевая болезнь то и дело возвращалась рецидивами. Александр знал, что та пробила в его иммунитете глубокую брешь и сделала его уязвимым к любым инфекциям. Поэтому он удивлялся не тому, что чуть не умер, а тому, что только "чуть". Правда, как он знал, гипотермия лучевой болезни не свойственна - наоборот, при ней можно сгореть до коагуляции белка. Зато пониженная температура бывает при нарушениях обмена веществ и недостатке питания. - На, выпей, - дядя Вася протянул ему алюминиевую кружку со странным варевом, исходящим паром. От одного вдоха у парня заслезились глаза. - Пей, говорю. - Что за?.. - Данилов отпил немного, скривился и закашлялся. Зелье было обжигающе горячим и отдавало полынью. Правда, если б незнакомец хотел причинить ему вред, то выбрал бы способ попроще. - На травках, - пояснил тот. - Радионуклиды, тяжелые металлы выводит на раз.        Данилов чуть расслабился: он ожидал отвар кактуса пейот или настойки из мухоморов. Хотя травки тоже бывают разные. Сделав первый глоток, он чуть не выплюнул эту дрянь, похожую на полоскание для рта. Но, сам не зная почему, он себя пересилил. Горечь была отвратительной, но по телу почти сразу начало разливаться приятное тепло.        Между тем хозяин уселся за столом и смотрел на него пристально, будто выжидая. Саше это не понравилось. - А я уж думал, кончишься. Живучий ты, однако, - заговорил тот после паузы. - Знаешь, я от этой безнадеги любопытным стал, хуже некуда. Расскажи, что видел, а то забудешь. - Где видел? - не понял Данилов. - По пути сюда, что ли? - Путь... - хозяин дома словно взвесил это слово, - Можно и так. Я тоже там был, знаешь. Увезли на операцию одного, а прикатили в палату другого. Потом общался со многими, кто через "клинику" прошел. Все разное рассказывают. И люди разные. Кто-то внешне живет как раньше, кто-то меняет все. Одно общее - каждый наполовину уже там. И ты тоже, хоть головой и не осознаешь.        Данилов с трудом сдержал смешок. В его голову уже закрадывалось подозрение. - Да ничего интересного, - ответил вместо этого парень, - Ни апостола Петра, ни этой, Вальхаллы, ни сада с гуриями... Я агностик, наверно, в этом дело. А вообще, все это галлюцинации умирающего мозга. Чем у человека воображаловка богаче, тем интересней картинки. - А вот хрен, - возразил странный старик. - Я бывший комсомольский работник, безбожник в третьем поколении. Простой как лопата. А увидел... Ад. Только холодный, а не горячий, и тут, в наших краях. Да не смейся ты... Мне не было смешно.        На этот раз Данилов и не думал. Он молча слушал, кружка в его руке застыла у рта. - Тогда я бросил пить... - продолжал дядя Вася. - И начал копать. Сначала по ночам, тайком. Потом рассказал жене. Она у меня умница, все поняла. А я понял, что это мое, стало быть, предназначение - детей-то нам бог не дал. У всех, кому дали вернуться оттуда, оно есть. Ты вот, раз остался, должен иметь важное дело на этом свете.        "А то я не знаю. Естественно, я должен спасти мир", - Саша хотел одного: чтоб этот самозваный Кастанеда заткнулся и принес пожрать. Только теперь он почувствовал, насколько голоден. Живот сводило голодными спазмами. - Есть хочешь? - будто прочитал его мысли отшельник.        Данилов быстро кивнул; аппетит у него был волчий.        Когда хозяин поставил перед ним большую жестяную миску с кашей, в которой лежали куски мяса, нехорошая догадка шевельнулась у Саши в голове. - Да не ссы, я ж тебе сказал, - дядя Вася правильно истолковал причину сомнений гостя, - людей не ем. Вера не позволяет, ха. - А откуда мясо? - От верблюда, ёшкин кот. Не бзди, рюкзак твой я не трогал. Было б о чем говорить. Собачатина свежемороженая, седьмого, нах, сорта. - Как добыли? - глаза Александра сверкнули интересом. - Подстрелили, что ли? - Да не, капкан. Это просто; главное, чтоб приманка пахла. Требуха идет за милую душу. А то вокруг мяса и так навалом, перебивает. Только кошки да люди любят свежатинку, а псы, как и медведи, охотнее будут тухляк жрать... Да ешь ты, не отвлекайся.        Большего Данилову не требовалось, он уже давился слюной, и никакие разговоры про падаль не могли испортить ему аппетит. Признак того, что провалялся долго. Краем глаза он видел, что пожитки на месте, но за содержимое рюкзака поручиться не мог. И сейчас он был слишком слаб, чтобы что-то предпринимать. Нужно было набраться сил. Чтоб не травмировать ссохшийся желудок, ел он медленно.        Когда с обедом (ужином?) было покончено, в комнате повисла тишина. Александру это не понравилось, как и привычка нового знакомого ходить взад вперед по комнате, ни на секунду не теряя его, Сашу, из поля зрения. - Хороший у вас дом, - сказал Данилов просто, чтобы что-то сказать. - Это разве дом, - хмыкнул Василий Иванович. - Я бы тебе показал настоящий дом, да ты слишком дохлый. Видел эти горы? - он указал куда-то по ту сторону ставней, - Им шестьсот миллионов лет в обед. Кембрий. Как Урал. Место я точно рассчитал. Я ведь инженер. Прикинул, что ни волна, ни вспышка, скорее всего не достанут, и обвал по склону не дойдет. Осадки внизу тоже не страшны. Конечно, лучше было бы где-нибудь в деревне домик купить и там уже копать до посинения, но жена в позу встала - я, говорит, в городе хочу жить, и подружки у меня все тут. Сошлись тогда на том, что квартиру продаем племяннику, а сами сюда. Тут была бросовая земля, она даже в земельный фонд города не включена. Правдами и неправдами я этот участок достал. Смотрели на меня в администрации как на блаженного. К улице нас приписали задним числом. - А... - вспомнил вдруг Данилов, - Я про вас в передаче смотрел. Давно еще. - Было дело, пустил журналистов разок. Потом жалел - все переврали, гады, и пару лет покою от дураков не было. Все с вопросами - когда, мол, конец света? Кто прав, Нострадамус или индейцы майя? Ниче, потом забыли. А убежище вышло хорошее. Боялся только, что завалит на хрен. Но я крепил на совесть, двадцать лет в проходке - это вам не хер моржовый. Шахтерский опыт помог. С кайлой, лопатой и тачкой вынул шестьсот кубов грунта. Сваливал ночью в овраг. Кое-какие материалы таскал с работы. Тогда в девяностые было с этим проще. Что не мог достать - покупал на последние. Жена, конечно, бурчала, но не ушла. Она со мной была до последнего... - он замолчал, по лицу пробежала тень, - Внизу у меня энергия, вентиляция, обогрев, все удобства. Я там еще "до" часто жил. Не потому что боялся империалистов. Хер с ними всеми. Просто тянуло. Бывало, проснешься утром, включишь телевизор - так все достали, хоть ложись и помирай. Открываешь тогда люк, спускаешься вниз. А там спокойно, прохладно. Душой отдыхаешь... Наверх не поднимался днями. Что там делать, скажи? Вот и когда началось, там был... Работа всегда была. То грунтовые воды просачиваются, то еще какая беда. Тут же речка Абушка рядом. Была... сейчас она, кажись, с концами ушла под землю. Так вот, жена мне помогала щели внизу замазывать герметиком, хоть и не нравилось ей это. И тут тряхнуло так, что чуть нутро не вышло. А уж грохот был... Два дня откапывались. А домик устоял. Фундамент тут с хитринкой - плавающий, свайный, как, блин, у японских небоскребов. Покосило маленько, но с помощью троса, блока и такой-то матери поправил. Все равно жить наверху не стали. Нехорошо там.        Словоохотливый отшельник наконец-то закончил свою речь.        Данилов часто видел в родном городе людей, которые болтали сами с собой без всякой гарнитуры мобильного. Говорили, дело во влиянии на мозг излучения отработанного ядерного топлива, которое, по слухам, в начале девяностых сваливали в заброшенные шахты. - Да уж... - вымолвил парень. - Не оскудела земля талантами. А откуда энергия? У вас там что, дизель?        В его голосе сквозило недоверие. Все это казалось слишком невероятным, чтоб быть правдой. - Скажешь тоже, - дед хитро прищурился. - Велогенератор. Кино не смотрел? "Письма мертвого человека". И разминка для мышц, и киловатты без Чубайса. На электроплитку или обогреватель не хватит, но на что попроще - запросто, хоть на телевизор. Это кажется, что фантастика, а собрать можно за полчаса. Возьми магниты от старых динамиков, медную проволоку, пластину алюминиевую десять на десять... - Э, нет... - замотал головой Саша. - У меня с инженерной мыслью плохо. Да и не нужно. Сейчас, поди, мало что показывают по ящику. - Тут ты прав. Хотя месяц назад делать было нечего, поднимался с тарелкой и телевизором на батарейках вверх по склону. Поймал одну передачку - то ли по-китайски, то ли по-монгольски. Какой-то сунь-хунь-в-чай в камуфляже вещал по-ихнему, сурово так, будто приговор читал. И все. Ни голых баб, ни кино, ни даже рекламы. Ну раз в камуфляже, думаю я, значит у всех такой же пипец... Ну а ты какими судьбами? - пришел черед хозяина расспрашивать.        Данилов начал говорить. История сорока дней уложилась в десять минут. Ему казалось, что станет легче. И только он закончил сценой у Провала (одно предложение), как понял, что ошибся. Боль хоть и стала меньше, но еще была. - И как тебе Яма?        Последнее слово хозяин выделил интонацией. От тона, каким был задан вопрос, Александр напрягся. - Иногда прохожу мимо, - не дожидаясь ответа, продолжил старик. - Поглядываю. - Это из-за выработок, да? - спросил Саша, хоть это его и мало интересовало. - Из-за угля? - Э, нет, сынок... Масштаб не тот. Ты вспомни, где возникают горы? Там, где одна плита наползла на другую. Тут геологический разлом, пусть очень-очень древний и "спящий". Брахисинклиналь. Я думаю, взрыв сработал как детонатор, и понеслось. В первую неделю нас трясло почти каждый день... Балов семь. По Рихтеру, не по Меркали. В других районах много домов точно рухнули от этого, не от волны. А яма получилась ого-го, - он покачал головой и цокнул языком. - Ты когда был там, видал огоньки?        Александр покачал головой, чувствуя, что беседа идет не в то русло. - Их можно увидать, когда нет ветра, и пепел не идет, - голос отшельника стал тише. Таким рассказывают историю про "черную руку". Вот только Саше не было смешно. Он узнал знакомые нотки. Он видел таких людей. Они могли производить впечатление нормальных, но на самом деле напоминали балку, которую термиты выели изнутри.        Голос тезки легендарного комбрига изменился, стал сбивчивым. Взгляд то перебегал от предмета к предмету, то замирал. Теперь он походил на страдающего болезнью Альцгеймера. Да что говорить. Данилов видел такой взгляд в зеркале. - Раньше я бы сказал: уголь горит, метан... - продолжил тот, кашлянув. - А теперь не буду. Я спускался туда. Это кажется, что сложно... Там не везде отвесно, есть участки, где склон совсем пологий. Можно пешочком сойти... Но если сверху сиганешь с разбегу, до дна долетишь целенький. Так она и сделала, дура. Как будто долго осталось... Я ее искал. Три дня угробил. Но там внизу под снегом слой пепла метр толщиной. Ни хера не нашел. Когда мое время подойдет, так же сделаю... Они ведь зовут. И тебя звали, да?        Саша не нашелся, что ответить. - Можно чаю? - хриплым голосом попросил он. - В горле пересохло.        Он не соврал.        И пока Александр пил черный чай с тремя ложками сахара, стуча зубами о край кружки, старик с русским именем и немецкой фамилией все говорил и говорил. Если Данилов замкнулся в себе как в раковине, то у того долгое одиночество пробудило тягу к общению. Он рассказывал то о прежней жизни, то о первых неделях после катастрофы. К Провалу не возвращался, но парню казалось, что тот присутствует в его словах тенью.        Вдруг отшельник с силой хлопнул себя по лбу. - Етицкая сила! Заговорился... Я ж идти собирался.        Данилов поразился. Этот человек действительно выжил из ума, раз оставляет чужака в своем доме, уходя черт знает насколько. - За солью, - объяснил старик. - Схожу, пока распогодилось. Тут в районе Зенковского парка состав перевернулся. Соли до хрена. Притащу мешок, будет солонина. Утречком вернусь. А ты как хочешь. Я бы тебе предложил остаться на подольше, но место тут гиблое. Радиация это полдела. Еще этот пепел, продукты горения, диоксины всякие. Сейчас не замечаешь, а через год дуба дашь.        Александр молча кивнул. Он не разделял оптимизма насчет года, но и раньше времени на тот свет не собирался. Поэтому и не хотел пользоваться его гостеприимством долго. Саша не боялся, что солонину сделают из него, просто у него были другие планы. На этом человеке стояла печать смерти. Данилов знал, что если поищет, найдет и других, условно нормальных. Правда, нормальность и дружелюбие, он знал, связаны мало.        Но ему были нужны не люди, а еда. - Кто-нибудь вообще живет в городе? - задал парень вертевшийся на языке вопрос. - Я не видал, - отшельник наморщил лоб. - Да кто в здравом уме будет? - А вас тут кто держит? - Куда идти-то? Тут мой дом, - он указал пальцем вниз. - Там тепло, сухо и мухи не кусают. Да и не страшно теперь... - Ну а в других районах что? - терпеливо повторил Саша, вспомнив, что Городом прокопчане величали и свой центр, прямо как лондонский Сити. - Вообще живут... Я до Тыргана добирался раз. Еще в начале, снег только выпал. Там у них одни руины. Но слышал голоса, и фонари мельтешили. Я к ним не вышел. Я не баран. Ну их к лешему. Еще Красная Горка. Там должно быть почище. Но я бы на твоем месте никуда не ходил. - Это еще почему? - Квартирный вопрос их испортил, - старик улыбнулся. Только теперь Данилов понял, почему он разговаривал с присвистом. Во рту недоставало половины зубов. Саша знал, что при лучевой болезни те часто покидают голову заодно с волосами. Сам он потерял два, включая тот, который вырвал сам. - В первые недели дозу хапнул, - объяснил отшельник, перехватив его взгляд. - От воды. Будешь снег топить, осторожней. Копай поглубже и счетчиком меряй. Если фонит, лучше вылей. А если уж приперло, то отстаивай полдня.        Он уже стоял у порога одетый. В лохматой шапке, валенках и тулупе Саше он напомнил Робинзона Крузо, каким художник изобразил его на обложке старого издания книги Д. Дефо. Для тропического острова это было явно слишком.        Лицо старика закрывал респиратор "лепесток". - Пепел не вдыхай. Как пойдешь, сделай повязку хотя бы из марли. Но лучше дождись. Я быстро, - он снял со стены снегоступы и вышел за порог.        Хлопнула дверь, потом вторая. Данилов приподнялся на кровати. Силы еще не полностью вернулись к нему, но он чувствовал себя бодро для недавнего покойника.        Следующие три часа Александр просто провалялся. Кости еще ломило, мышцы отзывались болью. Затем перекусил тушенкой из своих запасов и прошелся по дому, разминая затекшие конечности. Проверил свои вещи - все до последней мелочи было на месте. Верхняя одежда аккуратно висела на вешалке. Ружье обнаружилось в сенях, как и его лыжи.        Следуя бессмысленной привычке, парень посмотрел на часы: было десять вечера - и снова откинулся на подушку. Дел было много, но что-то ему подсказывало, что нигде больше не сможет отдохнуть в безопасности.        Когда после ухода хозяина миновал час, Данилов решил, что "быстро" может затянуться на день, учитывая расстояние до парка. Он встал, подошел к люку, приподнял его и с тоскливой жадностью посветил вниз. Там было глубже, чем он думал. Ступеньки казались мокрыми и скользкими. Где-то на глубине трех метров лаз заканчивался глухой крышкой. То ли металлической, то ли обитой железом.        Если верно второе, то, возможно, он смог бы разбить ее топором.        Настолько ли он пал, чтоб обокрасть человека, который первым за много дней помог ему? Кто знает. Но, спускаясь в эту кротовую нору, он, не до конца оклемавшийся после болезни, мог сорваться. Так что не стоило.        Да и хотя бы день на восстановление сил ему был еще нужен.        Часов через шесть вернулся хозяин, за плечами у него был двадцатикилограммовый мешок соли. Остаток дня он рубил, варил и вымачивал в тазу жесткую собачатину, занимая Сашу рассказами о том, как охотиться на бывший друзей человека и самому не стать их добычей.        Хороший шмат этого продукта из предыдущего посола Александр получил в дорогу, поделившись в качестве ответного жеста со стариком ненужными ему сигаретами. Он чувствовал, что этот ненормальный, но хороший человек доживает свои последние дни. И что-то подсказывало ему, что впредь он будет встречать людей совсем другого типа. Глава 2. Город, которого нет     День сорок четвертый        После теплой избы выходить даже на "слабый" двадцатиградусный мороз было неприятно. - Ну, даст бог, еще свидимся, - махнул ему рукой дед и вернулся в дом.        Пересекая перепаханный взрывной волной огород, Саша надеялся, что следующий приступ не нападет на него под открытым небом.        Спустя пять минут, уже шаркая лыжами по снежку с вкраплениями шлака, он вдруг оглянулся назад, в клубящуюся пустоту. Ему вдруг показалось, что все это бред, и если он вернется туда, то не найдет ничего, кроме горстки костей в заваленном подполе. Да может, и нет никакого подземелья. Просто его воображение на грани сна и яви развило из старого телесюжета про местного кулибина целую сцену. В последнее время он не удивлялся ничему.        Он направил фонарь - но дом уже пропал за отрогом горы.        И вот он опять шел через страну мертвых, по краю родному, чувствуя по правую руку дыхание бездны, раскинувшейся в паре километров. Скорей бы оказаться подальше.        Ветер приносил пушистый снежок. Белый он или черный - в темноте было не разобрать, но иногда, проводя рукой по лицу, Саша обнаруживал на ней потеки сажи.        Он шел, бормоча себе под нос в такт шагам:        Я за демонами следом,        Тем путем, что им лишь ведом,        Где воссев на черный трон,        Идол Ночь вершит закон,        В край родной прибрел бесцельно        С этой Фулы запредельной.        Раньше тут был лесок. Теперь поваленные деревья под снегом угрожали сломать его лыжи. Земля была овражистой, но эти овраги были естественного происхождения и хорошо заметны. Лучше так, чем рисковать приближаться к Провалу. Старик рассказывал, что по его периметру полно маленьких ям от пяти до двадцати метров глубиной, отвесных как колодцы.        Сначала он шел, куда глаза глядят, держась гор и стараясь двигаться на северо-восток. Саша признался себе, что спросил про уцелевших в городе не для того, чтоб найти их. Шестое чувство ему подсказывало, что никого из тех, кого он знал, среди них нет. Они жили в этом районе, там, где разверзлась земля. И все же он хотел убедиться.        Инферно. Александр все чаще думал, что именно здесь вышли на свободу силы, не оставившие миру последнего шанса. Сотни миллионов тонн пепла, выброшенные в стратосферу вместе с грибовидными облаками пыли.        Кое-где продолжали тлеть подземные пожары - он видел свободные от снега проталины, некоторые площадью с футбольное поле. Иногда его путь преграждали расселины, из которых вместе с дымом поднимались потоки теплого воздуха.        Возможно, здесь все началось, и здесь по законам физиологии человека должно было закончиться - для него. Но, поди ж ты, не кончалось. Странное существо человек.        Он знал, что, придя сюда, увидит ту же картину. На что он надеялся? На то, что бог пощадил один отдельно взятый город и спас его от очищающего пламени и льда? Да нет же. Саша был реалистом: там, где другие пытались разглядеть свет в конце тоннеля, он видел несущийся навстречу поезд. Может быть, он прибрел сюда, чтобы в последний раз увидеть дом и умереть на родной земле, где его нога не ступала так давно? Чуть теплее, но все еще слишком холодно.        Вначале им руководила именно эта мысль. Но потом, глядя на то, как люди, которых пощадила огненная смерть, теряют остатки человеческого, он понял, что не хочет ничего видеть. Лучше было ему умереть где-нибудь на железнодорожном полустанке "235-ый километр", прислонившись к железнодорожному столбу, и до последнего момента помнить свой город таким, каким он его увидел во время последнего приезда: грязным, серым, но живым. Похоронить прошлое в закрытом гробу, сохранив перед глазами его прижизненный образ.        Но он не мог остановиться. Ноги сами несли его сквозь мрак и холод, домой. Так продолжалось сорок дней. Каждый раз, отходя ко сну, он закрашивал черным фломастером одно деление в карманном календаре.        Снег падал, становилось все холоднее. На его пути живые попадались реже, чем мертвые. Все они, как и он, находились в шаге от смерти, но все равно оставались опасны. Иногда за целые дни пути ему не встречался никто, и Александру казалось, что он последний живой человек на планете. Он ничего не имел против. Потом он, конечно, понимал, что ошибся, но не сильно: тех, кого он встречал, едва ли можно было назвать людьми. Пару раз он натыкался на них, рыщущих в поисках пищи, таких же неприкаянных как он. Данилов не искал их общества. Каждый раз, слыша голоса, он прятался и затихал, зная, что ими движет не жажда общения, а голод. Голод, который погубил больше людей, чем ядерные удары и проникающая радиация. Пол Верхувен был не прав. Основной инстинкт - не половой, а пищевой. Он первичен. Он заставляет убивать и пожирать, чтобы выжить.        Александр знал, что в лучшем случае они отберут у него еду, а в худшем едой станет он сам. Ему уже попадались в домах и квартирах, подъездах и подъездах обглоданные кости. Некоторые были раздроблены, но не взрывом. Взрыв не дробит кости так, чтоб извлечь костный мозг. Саша понимал, что теперь цена человеческой жизни - богатое протеином мясо. Он не хотел быть съеденным, но еще больше он не хотел дожить до того момента, когда сам будет поставлен перед таким выбором. По опыту он знал, что голод может владеть сознанием не хуже беса.        Сорок дней... Подумать только, меньше чем полтора месяца назад все было в порядке. Светило солнце, чирикали глупые птички, а люди, чтобы им всем провалиться, занимались своими обычными делами: ели, пили, спали, размножались, иногда любили, но чаще ненавидели; иногда жили дружно, но чаще ссорились и унижали друг друга; иногда помогали ближним, но чаще втаптывали их в грязь. Воровали, прелюбодействовали, убивали, чревоугодничали и топили разум в вине.        А потом в один прекрасный августовский день все закончилось. Может, для кого-то это и стало неожиданностью, но не для Александра. Он чувствовал, что рано или поздно человек разрушит все то, что создавал, как ребенок-дебил, сначала песчаный замок, а потом растоптавший его от досады.        Сорок дней назад все было нормально. Позвольте, да было ли? Хватит одного выпуска новостей, чтоб понять - не было.        Он знал, что опоздал с самого начала и не мог найти объяснения, для чего проделал этот путь. Много легче было умереть там, где он стал свидетелем Откровения. Без истерики, спокойно взвесить свои шансы и поступить, как многие. Их тела, раскачивающиеся под потолком, не раз встречались ему в домах, где он находил приют.        Столько дней он шел в абсолютной темноте, почти на ощупь, замерзал, страдал от голода, иногда проходя в день меньше десяти километров. Петлял, сбивался с пути, ходил по кругу, застревал в непролазном снегу, падал и снова вставал. И все шел, шел и шел. На восток, домой. Движимый непонятным чувством, он выносил все, что выпадало на его долю; стискивал зубы и делал новый шаг. А ведь мог прямо там, рядом с той проклятой шашлычной приставить дуло ко лбу и с фейерверком мозгов покинуть эту юдоль безумия. Даже не будь у него оружия, оставалась масса возможностей. Самая простая, как пассивная эвтаназия - лечь в снег, расслабиться и постараться заснуть, чтоб больше ничего не видеть.        Сказать по правде, он и так видел не много. Но мерзость запустения не становилась от этого менее реальной. Она была в тихом шорохе снега, в запахе гари; и в ощущении смерти, которое висело над этим местом как удушливый смрад.        Откуда-то из невообразимой дали всплыли чужие, но точные строки.        Встретит путник оробелый        Тень былого в ризе белой.        В саванах проходят мимо        Призрак друга, тень любимой        Вздрогнут и проходят мимо        Все, кого, скорбя во мгле,        Он отдал небу и земле.        Но ни друзей, ни любимых у него не было. Он не боялся потеряться. Как может потеряться человек, которому нечего терять? У которого адрес не дом, и не улица, а воронка сто метров глубиной?        После встречи с Провалом его словно выключили из розетки. До этого он пер вперед, как бульдозер Марвина Химейера. Был такой герой сопротивления Мировому Порядку - простой американский автомеханик из забытого богом городка Гранби, штат Колорадо, у которого цементный завод хотел отобрать участок земли, где стояла его мастерская. Когда его приперли к стенке, Марвин с помощью стальных листов превратил свой бульдозер в орудие возмездия. Одинокий мститель разрушил до основания завод, здание банка и все муниципальные учреждения, ни шериф, ни полиция штата, ни рейнджеры не смогли остановить его старый "Комацу", даже гранатами. Когда тот, наконец, заглох, и стражи порядка прорезали крышу автогеном, бульдозерист-терминатор был мертв; последний патрон он сберег для себя. Чем не пример для подражания?        Саша не знал, почему не убил себя, хотя бы дойдя до цели. Такая вот слепая и неразделенная "любовь к жизни", описанная в одноименном рассказе алкоголиком-самоубийцей. Там у Джека Лондона тоже был голодный и истощенный, умирающий человек, который упрямо шел вперед, а когда не мог идти - полз как червь, но все же двигался к намеченной цели. Без надежды на спасение, без веры, а лишь потому, что не мог противостоять слепому инстинкту, который не спрашивает, хочешь ты или нет. Он просто говорит: "надо, и ты понимаешь, что спорить с ним бесполезно.        В рассказе был счастливый финал - человека спасли, откормили. Данилов не верил, что будет спасен. Каждый теперь спасал только себя. Что же до тех, кому было положено спасать по должности... с тех пор, как Саша ушел из разгромленного лагеря беженцев в Коченево, он больше не встречал даже подобия власти или следов ее деятельности. Ни эвакуации, ни временного размещения, ни медпомощи, ни раздач продовольствия - ничего.        Какие к хренам власти? Может, кто-то из этих клопов и успел укрыться и сидит сейчас глубоко, там, где не услышать хрипов замерзающих и воплей тех, кого забивают на мясо. Девять десятых людей в военной форме, которых он видел, были мародерами, нагруженными чужим добром.        Под покровом темноты творилось то, чего раньше люди не делали только из страха перед возмездием. Кровь лилась так же, как и два года, и две тысячи лет назад, люди как всегда спокойно перешагивали через трупы своих сородичей, но теперь без ложных сантиментов. Вместе с налетом цивилизованности ушло лицемерие. Волки больше не притворялись ягнятами, и в глубине души Саша был этому рад.        Несколько раз он замечал, как при его приближении одинокие тени уносились прочь, будто и он мог представлять опасность. Это не льстило его самолюбию, хоть и было отчасти правдой. У него тоже была кровь на руках, и незачем говорить, что ему не оставили выбора. Он выбрал свою жизнь, а не чужую.        Жизнь... зараза. За что тебя любить, если ты такая?        У самого Саши любви к жизни не было и раньше. Только привычка, которую он не мог изжить. Вот и теперь, когда черная бездна Провала манила его как магнит и приглашала разделить судьбу города, который существовал только в его воспоминаниях, он не сделал единственного шага.  *****        Он шел на северо-восток. Держаться гор было больше нельзя - в этом месте они уходили далеко от города. Пришлось искать другие ориентиры. Провал, наконец, остался позади, и вокруг, насколько хватало света фонаря, потянулась твердая земля. Вернее, снег. То тут то там из его толщи торчали отдельные обломки металла, бетона и обугленного дерева, в которых невозможно было узнать то, чем они были раньше. И бог знает, что могло быть там внизу - не только артефакты цивилизации. Спасибо снегу, что он ничего не видел. Именно поэтому он не торопил весну.        Данилов шел, а из-под снега постепенно вырастал город. Сначала только фундаменты, почти неразличимые среди сугробов. Потом отдельные стены, углы домов и вставшие вертикально балки. Затем первые этажи.        Внезапно слева от него из темноты выплыл искореженный силуэт. Парень узнал его и обрадовался как родному. Обгоревший до неузнаваемости, трамвай был смят в гармошку, словно кто-то огромный отвесил ему сзади хорошего пинка, и придавлен тем, что Александр сначала принял за дерево. Приглядевшись, парень понял, что это железный столб, поваленный ударной волной. Снег, скрывавший легковые машины почти целиком, доходил вагону до окон. Данилов обошел его, стараясь не заглядывать внутрь, хоть и догадывался, что за полтора месяца звери должны были избавить его от самого страшного. Он уже видел следы - собачьи или волчьи. Чего не было, так это следов лыж. Пока ему встретилась только одна облезлая собачонка, но и та догадалась не попадаться ему на пути и юркнуть за сугроб. Правильно сделала. Ему давно хотелось свежего мяса. И если там за сугробом сидел еще десяток тварей покрупнее, Александр чувствовал себя готовым встретиться и с ними.        Провалиться ему на этом месте, если он не знает, что это за улица. Вернее, проспект, носящий гордое имя главной профессии жителей города - Шахтеров. Чуть поодаль поперек бывшей кольцевой развязки лежала юбилейная стелла "100 лет городу", напоминая стрелку часов. Ее вершина указывала в сторону, противоположную той, где был эпицентр - в сторону вокзала. Ему надо было не туда, зато теперь он мог определить нужное направление.        Мысль шевельнулась у него в голове, и Александр снова заставил себя перевести взгляд на трамвай. Когда-то тот был красным, теперь стал бурым. Но на облезлом боку можно было разглядеть аршинные буквы рекламы. "Оптима". Это был торговый центр, причем очень большой для такой дыры на карте. Каждый третий житель города бывал там ежедневно, а за неделю, наверно, проходили все до единого. И если уж искать уцелевших, то не глухой чащобе, а там, где могла найтись пища. А ее в "Оптиме" - вернее в супермаркете "Палаты", занимавшем весь первый этаж - хватило бы двухсоттысячному городу на неделю. Ведь там же был и склад, продукты хранились в огромных коробках на стеллажах-паллетах прямо над торговым залом - Александр помнил, как, распугивая покупателей, по нему проезжали кары-погрузчики.        Уцелевшие - полдела. Прежний Данилов кинулся бы на шею к любому, кто не стал бы в него стрелять, даже к сумасшедшему старику, так похожему на доброго дедушку.        Прежний и теперь питал слабую надежду, что кто-то из тех, кто был ему дорог, уцелел. Но прежний умирал, а новый мыслил другими категориями. Он хотел пережить зиму и знал, что для этого нужно. Создать запас, а потом лечь на дно. План этот родился еще во время похода. В теории он был прост: найти еды на три-четыре месяца и дом с печкой как можно дальше от обитаемых мест. В идеале там, где и раньше людей не было.        На практике... вокруг не было бы так много трупов, если бы еда была доступна. Холодами в Сибири никого не удивишь, а радиация угрожала людям далеко не везде.        Он пошел по дороге - она тут была одна. Именно дорога, хоть та и называлась улицей Проспектной. Но шла та большей частью через места, которые городом назвать нельзя даже с бодуна.        Зато сбиться с пути было трудно - рекламные щиты по обе стороны от нее торчали через каждые двадцать-тридцать метров, большинство из них поднимались над снегом, хоть и клонились как пьяные. Они и стали новыми ориентирами.        Идти по этой дороге значит придти на Тырган, где находилась и "Оптима", и все остальные крупные ТЦ. Идти придется километров пять, но после четырехсот от Новосибирска это смешно. Да и заблудиться в этих местах он не боялся.        Данилов перехватил лыжные палки поудобнее и двинулся в путь, стараясь обходить сугробы, в которых еще можно было узнать автомобили.        Сугробы...        Гробы.        И все же он чуть не сбился с дороги. В этом месте его застиг первый сильный пеплопад - инфернальный аналог дождя и снега. За пару минут лыжные очки покрылись плотной черной коростой. Но какие-то вредные микрочастицы нашли дорогу там, где те неплотно прилегали к лицу, и глаза начало есть. Закрывавший нос и рот шарф забился пеплом и начинал душить как кляп. Но, что хуже всего, видимость упала почти до нуля даже со включенным фонарем. Он словно двигался в густом киселе.        Данилов остановился, и почти на ощупь вышел к низенькому железному ограждению остановки "Площадь шахтеров". Тут он и выждал пять минут - это погодное явление длилось недолгим - после чего продолжил путь.        Совсем скоро он оказался в чистом поле. Только что вокруг были руины кирпичных строений, и вдруг как оборвало. Александр вспомнил - тут была деревянная застройка, а она не могла не сгореть дотла. Теперь только снежные холмики, похожие на небольшие курганы, отмечали места, где были дома. Порой над ними буграми возвышались печные трубы.        Вскоре с другой стороны дороги потянулись развалины обогатительных фабрик и угольных предприятий - хаос обломков кирпича и железобетонных плит, среди которых попадались смятые и перевернутые железнодорожные вагоны.        Наконец, по левую руку земля опять нырнула вниз, начался откос - но это был уже не Провал, а естественный рельеф этих мест. Почти каждый клочок внизу был застроен, кое-где домишки лепились на склоне с уклоном в пятьдесят градусов. Теперь все скрывал снег.        Еще минут через двадцать склон выровнялся и пропал, начался полуобвалившийся бетонный забор, разрисованный веселыми картинками - утятами, солнышками, львятами. Данилов вспомнил это место. Остановка "улица Марии Старцевой". Вот и кирпичные остатки навеса трамвайной остановки - и еще один сгоревший вагон. Половина пути была пройдена.        В этих местах трамвайные столбы устояли - и теперь их силуэты, похожие на католические кресты без нижней перекладины, выступали из темноты бесконечной чередой. На некоторых висели обрывки проводов, концы которых стелились по земле и изо всех сил старались ухватить Сашу за ноги. Вокруг дороги стояли дважды убитые огнем и льдом деревья.        В какой-то момент начала улучшаться видимость. Луч фонаря пробивал темноту все дальше, но и без него можно было различить предметы метров за десять. Казалось, откуда-то шел слабый свет - рдяный, как от выгоревших угольев.        Когда-то ему трудно было привыкнуть к обволакивающей темноте, но отвыкать оказалось не менее сложно. Все равно, что почувствовать себя голым и открытым любым взглядам. Должно быть, здесь концентрация пепла в атмосфере меньше. Правда, Саша знал, что тот пепел, который повинен в эффекте ядерной зимы, витает гораздо выше, на границе тропосферы и стратосферы. И с ним пока ничего не случилось.        Стало чуть легче дышать, пепел уже не щипал в глаза. Но одновременно появилось странное ощущение - головокружение и звон в ушах. Данилов один единственный раз был в горах, но запомнил это ощущение. Правда, тогда оно возникло на высоте полутора тысяч километров.        Сейчас от силы 300-350 метров над уровнем моря. Моря... Какого тут к лешему моря?        Первый уцелевший рекламный щит попался возле 12-ой школы. Сторона, обращенная к вспышке, почернела и обуглилась, зато другая, хоть и покрылась морщинами от ветра и мороза, вполне читалась.        Супермаркет "Палаты"        ТЦ Оптима, 1-ый этаж.        "Мясная неделя!"        Всю неделю 25-31 августа цены на продукты из говядины и свинины снижены на 20%". Ищите красные ценники!!        Через два часа он добрался до места, так и не встреченный никем. Раньше в Рудничном районе, который почти полностью находился на Тырганской горе (хотя по-научному эта форма рельефа зовется "сброс"), проживала большая часть населения города, около ста тысяч человек.        Здесь уже было подобие планировки. Из черного снега поднимались ровные линии кирпичных домов, потерявших крыши и верхние этажи. Некоторые - те, что давно стояли без капремонта - лежали грудами обломков. Раньше Данилов подумал бы о людях, которые погибли мгновенно в тот день или медленно умирали под завалами. Теперь его мысли шли в другое русло: сможет ли он найти там еду? Есть ли смысл копать, имея в распоряжении только руки? Хотя пожары уничтожили многое, а в первые недели уцелевшие должны были хорошо порыться, наверняка кое-что оставалось.        Но случилось непредвиденное. Когда он достиг улицы Гагарина, его снова встревожил писк дозиметра. Пока он удалялся от Провала, его показания становились все меньше, дойдя до терпимых 18 микрорентген в час возле "мясной" рекламы и вдруг - резкий скачок до 35. Почти как у ямы.        Как такое могло быть? Ведь он постоянно удалялся от эпицентра. Наверно, дело в остаточном фоне, вторичном излучении от панельных коробок, подумал парень. Ничего другого не шло ему в голову. На долгие раскопки времени не было. Надо было делать свои дела за несколько дней и убираться из этого места. До этого он хотел сделать привал в одном из домов, но теперь ему расхотелось находиться на открытом пространстве.        Он скользил по поверхности снежного океана.        Ближайший кирпичный дом - раньше там находился военкомат - сильно пострадал, но ему нужен был лишь подвал. Данилов уже собирался снять лыжи и спуститься туда, когда, стоя у вентиляционного отверстия, услышал тихие голоса.        Нет, нам сюда не надо...        Уже выйдя со двора, он увидел в мусорной урне рядом с бывшим магазинчиком женской одежды собачью голову. Вроде, овчарки. Еще там были кости и свежая зола.        Он перешел на другую сторону и свернул на улицу Советов. От райотдела осталось не много, и Саша решил проверить его на предмет того, что упустили местные.  *****        В руинах опорного пункта милиции он нашел пару человеческих скелетов в обрывках формы и один собачий, но ничего съедобного. Из занятных, но бесполезных находок, была только пара газовых баллончиков и изодранный бронежилет. Увы, реальность - не Fallout, и такая штука повысит риск надорвать спину, а не защищенность. Тяжелый броник Саша оставил лежать, баллончики взял себе, хотя и на их эффективность не полагался.        В доме напротив райотдела тоже кто-то квартировал, поэтому он и здесь ушел не солоно хлебавши. Отсюда Данилов решил срезать дворами и выйти к Ноградской.        Он двигался мимо унылого ряда гаражей, которые оказались крепче жилых домов. Почти все они были открыты, многие со следами взлома...        Впереди показался разрушенный дом. Вот только он был разрушенным уже давно, сгорев при пожаре за пару лет до Сашиного отъезда. Выгорать там было больше нечему, но странно, что волна не добила его окончательно. На фасаде на отслаивавшейся штукатурке темнело пятно. Если приглядеться, можно было различить буквы:"Спасибо за доступное жилье!"        Молнией пронеслось воспоминание: ощущение мстительной радости, и то, как подрагивала рука с баллоном краски, но не от страха, а от азарта. Тогда это здорово повышало самооценку: один против всех, против ненавистной власти, против тупых овощей-сограждан. Герой-одиночка.        Дебил-одиночка, лучше сказать. Народ придумал кучу пословиц про такую деятельность, из которых "один в поле не воин" и "плетью обуха не перешибешь" самые безобидные. Воспоминания об этом донкихотстве вызывали у Данилова кривую ухмылку.        Должно быть, он не просто тут ошивался, а караулил одиноких прохожих, потому что выскочил он как чертик из коробочки именно в тот момент, когда Данилов оказался между ним и тупичком, образованным тремя гаражами.        Это было похоже на тяжелый случай дежа вю: сразу вспомнились дезертиры и их кровавое турне. Незнакомец направился к нему довольно медленно. Бежать было некуда.        В руках у того не было заметно оружия, но Данилов понял, что сейчас его будут убивать. Его же ружье было разряжено, а нож лежал в рюкзаке. Ничему он не научился.        Их разделяло теперь всего два метра.        Незнакомец бросил на Сашу взгляд, который раньше заставил бы парня похолодеть. У того были глаза не обычного бандита, которых Данилов навидался, а человека за гранью.        Александр узнал его, но это ничего не меняло. Костя Талабаев. Наполовину то ли шорец, то ли хакас. Второгодник, зимой и летом в спортивных штанах и кепке. Но в целом не такой уж плохой парень, разве что с нехорошей компанией рано связался. Еще он не выговаривал букву "р", но не картавил, а лыкал, как китаец.        Пока никто из них не произнес ни слова. Даже мародер с топором угрожал Саше, используя человеческий язык, а этот, похоже, оскотинел еще сильнее. Он был одного роста с Александром, но пошире в плечах; и выглядел сытым и здоровым, по крайней мере, физически. Уже одно это должно было придавать ему уверенности перед лицом противника, который был на пятнадцать кило легче.        Данилов стоял, не шелохнувшись. Это не был ступор, он просто хотел, чтобы враг сделал первый шаг.        Бывший одноклассник приблизился на расстояние удара. Александр в нос ударил запах сивухи. Но все же тот был не настолько глуп, чтоб тратить время на угрозы. Саша хорошо представлял его тактику. Сбить с ног, вырубить, а потом прирезать или пробить череп. Уже после обшарить карманы и рюкзак. А может даже, найти применение останкам. Вряд ли он был таким упитанным на подножном фураже.        Данилов пропустил первый удар, потому что, против ожиданий, тот оказался направлен не в лицо. В первый момент ему показалось, что ему просто заехали в грудину, и только треск материи и всплеск боли дали парню знать, что это не так. Уже на возвратном движении он разглядел в тусклом багровом свете блеск стали. Дерьмовой китайской стали, которая ломается двумя пальцами, но пропороть кожу и мясо может. Такие ножики-выкидухи продавались в отделах сувениров по сто рублей.        Сашу спас "дутый" пуховик и два свитера: нож скользнул по ребрам, задев только мягкие ткани. Благодаря боли суть дошла до Данилова со скоростью нервного импульса. Это стало последней каплей.        "Ах ты жертва аборта. Ах ты ебаный выкидыш..."        Он отступил на шаг назад, почти вплотную к стене. Рука нащупала в кармане баллончик. Если ты относишься к сверхлегкой категории, приходится хитрить. Данилов уже успел испытать эту штуку: брызнул на платок и поднес к носу. Он боялся, что низкие температуры повредили составу. Но нет: он пять минут чихал и плакал. Это была не та дрянь для "чайников", что продается в магазинах, а настоящая милицейская "черемуха", которой сотрудники ППС образумливали хулиганов. На наркоманов и людей с высоким болевым порогом она тоже действует плохо, и Саше оставалось надеяться, что перед ним не один из них.        Данилов выбросил вперед левую руку, словно собираясь ударить, но та остановилась в полуметре от лица врага. Александр направил ему струю прямо в раскосые глаза. Тот заревел как раненый бык, и, почти ослепленный, бросился на обидчика, чтобы впечатать того в стену. Нож был забыт и полетел в снег. Это помогло Саше - из нескольких беспорядочных ударов один достиг цели, но разбитая губа лучше располосованного лица.        Потом он уверил себя, что не мог убежать.        Парень давно искал взглядом дрын или прут, но заметил только стеклянную бутылку с узким горлышком. Чтоб поднять ее и разбить о кирпичную стену, понадобилось полсекунды. Враг ему их дал, продолжая бестолково тереть лицо. Когда он предпринял вторую попытку, Александр уже ждал его с импровизированным ножом. Ему повезло - с первого выпада "Розочка" воткнулась точно над грязным воротником полушубка. - Умри, сука.        Без колебаний Данилов повернул ее по часовой стрелке. Он видел, как на горле у отморозка открылся второй раззявленный рот. Кровь пошла не сразу, будто раздумывая, течь или нет, зато через мгновение ударила фонтанчиком. Тот, кого когда-то звали Костей, заорал, но его крик перешел в бульканье водопроводного крана. Руками он тщетно попытался зажать распоротое горло. Данилов изо всех сил толкнул его и сбил с ног. Тот попытался подняться и даже сумел стать на колени, но на этом силы оставили его. Несколько секунд он стоял так, а потом начал заваливаться на бок и, наконец, упал лицом в снег.        Данилов перевел дух. - Или ты, падаль, в алюминиевой банке предпочитаешь?..        Поверженный враг еще дергался и хрипел, пытаясь соединить расходящиеся края раны. Кровь текла не толчками, а сплошным потоком. Ясно было даже профану, что повреждена трахея и артерия. Раньше его бы могли спасти, но сейчас в пределах досягаемости врачей не наблюдалось.        Александр знал, что пока тот истечет кровью, пройдет какое-то время, но не собирался ждать, пока агония прекратится и здоровый бык станет куском мертвого мяса. Обыскивать карманы он не собирался. Тем более что к месту короткой драки уже приближались зрители. Данилов не обольщался. Он знал: даже если они не питали теплых чувств к покойнику, им не понравится, что его убил чужак.        Александр сплюнул - к собственной радости, не кровью. Он ощущал себя так, словно раздавил крысу; жалко было только пуховик. Он еще помнил, что чувствовал после того, как зарубил того бедолагу во время пути. Тогда пришлось с боем преодолевать барьер в собственном мозгу. Теперь он сделал это, не задумываясь. Первого он убил со стыдом и муками совести, а второго взрезал так, будто в этом бедном недоумке, такой же жертве, воплотились те, кто действительно был в ответе за все.        Из-за гаражей показать люди; должно быть, пришли на шум. Не доходя десяти шагов до места кровавой схватки, они остановились. Саше даже показалось - отступили на шаг. Может, увидели в его глазах то, чего там не должно было быть.        Они все еще стояли на своих местах, когда он ушел в темноту. Только свернув за угол, Данилов резко прибавил шагу. Он знал эти закоулки не хуже, чем они, но не хотел быть окруженным.        Убегая по лабиринтам ада, который когда-то был его малой родиной, он вспомнил о боге. У Саши была к нему особая молитва. "Господи, если ты есть... Сделай так, чтоб это творилось не только в России. Аминь". Больше он ни о чем не просил.  *****        Наверно, мысль действительно материальна, но мир продолжало трясти и лихорадить - все континенты, кроме Антарктиды. Не просто обстояли дела и у государства, заварившего эту кашу. То, что уцелели врытые в скальную толщу Аппалачей и Кордильер бункеры, а с ними и высшее руководство страны, едва ли улучшало ситуацию. А может, по закону Мерфи, даже ухудшало ее, ведь лихорадочные попытки власть имущих уцелеть могли только снизить шансы обычных людей на выживание.        Части национальной гвардии и силы FEMA, которым предоставили самые широкие полномочия вплоть до расстрела инсургентов на месте, не справлялись с охватившим все пятьдесят штатов хаосом. Немудрено, если вспомнить, как долго они не могли справиться с последствиями урагана в одном. Теперь "Катрина" была на большей части территории США. На улицах уцелевших мегаполисов царила Варфоломеевская ночь, где расовые банды резались за добычу из разоренных супермаркетов и соревновались в охоте на "белых свиней".        Русские знали куда бить. Вдесятеро меньшим мегатоннажем они нанесли больший ущерб. Сыграла свою роль и география: раскиданные по необъятным просторам города и веси РФ были менее уязвимы, чем многоэтажная городская Америка, втиснутая в узкие пятачки у побережий. При атаке на мегалополисы эффективность поражения "биологических целей" растет не в разы, а на порядки. А уж если те находятся в зоне минутного добегания приливной волны... тогда каждый мертвец обойдется почти даром.        Падали, как подрубленные, небоскребы, а вместе с ними рушилась "американская мечта" - мечта эгоистов всего мира, променявших могилы предков на жирный гамбургер. Сколько их там было - сто миллионов? Двести? Вряд ли кто-нибудь подсчитает.        Вскоре стало ясно, что государство в прежней форме доживает последние дни.        Собранная по лагерям беженцев группа ученых не зря ела пайковый хлеб с ореховым маслом. Теперь за него они работали лучше, чем когда-то за стотысячные оклады с бонусами к рождеству. Им удалось на конкретных данных смоделировать развитие "ядерной зимы" на ближайшие пять лет, и результат анализа был приговором для всего континента от Аляски до Калифорнии. Вместе с ним обречены были уцелевшие двести миллионов. Расчет показал, что через год в живых останется только каждый двадцатый. Спасать их не было ни возможности, ни смысла.        И тогда был введен в действие план "Ковчег". Он был разработан аналитиками Пентагона задолго до войны и рассматривался как последний ответ на многие катаклизмы: от энергетического кризиса до нового оледенения.        Согласно ему после получения критического урона не имело смысла распылять силы и пытаться удержать всю страну. Вместо этого войска отводились в районы, ограниченные естественными барьерами - реками, горными массивами, непроходимыми лесами. Там создавались "зеленые зоны", плацдармы для сохранения государственности и нации. Первый из них располагался в районе Скалистых гор, второй - в Центральных Аппалачах, третий - на севере штата Мэн. Затем туда эвакуировалось некоторая часть населения. В эти же районы свозилось продовольствие, сырье и горючее со всей подконтрольной части страны.        Кое-какие приготовления были сделаны еще в мирное время. Журналисты то и дело натыкались в лесах на огромные промзоны за колючей проволокой, на парки законсервированной техники и поселки с пустыми сборными домами. Им быстро затыкали рты владельцы "свободных" СМИ.        Но это была только половина плана, хотя и ее просачивание в прессу вызывало бы у общественности истерику. А что было бы с той, узнай она вторую часть? Создание островов безопасности не имело бы смысла, если бы основная часть населения осталась там, где она есть. Эти "неудачники" пошли бы на штурм твердынь и затопили бы их как зомби в известных фильмах. Даже если их удалось отбить, проредив химическим или биологическим оружием, по пути они успели бы сожрать все продукты, а их машины - все топливо. От этого балласта надо было избавиться радикальным путем. Для этого основной поток беженцев следовало направить в противоположном направлении: в мертвые пустыни Запада, в Мексику, через канадскую границу - дальше на Аляску и полуостров Лабрадор. Там на голой земле для них создавались огромные "гуманитарные" лагеря, рядом с которыми меркли фантазии Солженицына.        Но тут не тратили патронов или Циклона-Б. Заманив людей туда, где не было дорог, их бросали вымирать от голода, антисанитарии и "социальных факторов". Те же аналитики (очкарики, которых побаивались многозвездные генералы) посчитали, что даже обычную континентальную зиму в таких условиях переживет только каждый восьмой, и то при условии полного истребления всей живности в округе и повального каннибализма. А много ли сумеют вернуться назад?..        Только так можно было сэкономить ценные ресурсы и спасти хотя бы малую часть того, что было державой-гегемоном.        Теперь этот проект планомерно воплощался в жизнь. Сохранившие боеспособность и управляемость части сухопутных сил стягивались в менее пострадавшие районы Среднего Запада; вместе с ними эвакуировались семьи. Но и там они не должны были задержаться надолго. После того как закончится уборочная - в помощь фермерам придадут и мобилизованных беженцев из городов - и погрузят в трейлеры и вагоны продукты, войска отправятся к месту своей постоянной дислокации в "зеленые зоны".        Информацию о масштабах потерь сдержать было невозможно, и дезертирство ширилось, в том числе и на флоте. Но те капитаны, которые послали верховное командование куда подальше, далеко не уплыли - крылатых ракет было достаточно, да и самолеты еще летали, а у пилотов палубных бомбардировщиков было больше причин подчиняться Центру, ведь они не могли сесть, где им вздумается.        За неполный месяц US Navy обеспечил эвакуацию восьмидесяти тысяч солдат и офицеров US Army из заокеанских баз в Западной Европе и Юго-Восточной Азии. Базы за морями перестали быть нужны. Мир коллапсировал, сжимался, и контролировать территорию больше округа становилось проблематично. Там, куда катилось человечество, не останется ни глобальных сверхдержав, ни международных отношений. Только островки цивилизации в океане дикости в лучшем случае, а в худшем - островки жизни в море опустошения.        Тем, кого служба занесла в Центральную Азию, повезло меньше. В Афганистане деморализованный контингент бросили на радость моджахедам и талибам, которые на время резни даже забыли былые распри. Воздушный коридор оказался бы слишком дорогим удовольствием.        Но и тех, кому достался билет, возвращали не для того, чтоб разгребать пепел NY или LA. Вместе с семьями, если таковые уцелели, их вывозили в "зеленые зоны".        Но для тех же, кто стоял на вершине пирамиды, для бриллиантовой сердцевины "золотого миллиарда", чья юрисдикция съеживалась как шагреневая кожа, существовала спасательная шлюпка класса "люкс". Секретный договор с австралийским правительством был заключен еще в 1965 году. Согласно ему северное побережье должно было принять двести тысяч беженцев. Тех, кто реально правил миром, вместе с обслугой и охраной, было как раз столько. Почти никто из них не погиб в огне - еще во времена Карибского кризиса они переселились подальше от городских агломераций.        Часто власть этих людей выражалась не в должностях и званиях. Лица их не мелькали по ТВ; соседи считали их скромными адвокатами или маклерами. Но именно они были архитекторами и каменщиками "Нового мирового порядка", смертельную рану которому нанес залп русской подлодки - члены Бильдербергского клуба, Трехсторонней комиссии и других заведений, куда посторонним путь закрыт.        Вот и сейчас войти в число избранных нельзя было ни за какие деньги; многих толстосумов, биржевиков и деятелей шоубиза оставили за бортом, когда в назначенный час неприметные автомобили и мини-вэны (реже - вертолеты), начали доставлять людей на причалы, где уже ждали лайнеры с конвоем из сторожевиков и корветов.        Для отвода глаз и дезинформации была вброшена "липа" о Гавайях. Островной штат, где помимо шикарных отелей и пляжей находилась печально знаменитая база ВМФ США "Перл Харбор", не пострадал - силы были слишком неравны, и русские сюда просто не дотянулись. Теперь остров получил в документах кодовое название "Новая Формоза". Он был неплох как последний "непотопляемый авианосец", но для размещения "мозга" не годился. Слишком уязвим в мире, где шла война всех против всех.        Впрочем, одно дело в мире у них еще оставалось, поэтому часть самых боеспособных сил была направлена в Северный Ледовитый океан, где на покинутом норвежцами Шпицбергене была оборудована временная база ВМФ. Глава 3. "Оптимисты"     Через две минуты он был уже далеко.        На Ноградской машины стояли сплошной вереницей. Случись это вечером, Данилов знал, их было бы еще больше. По вечерам тут было почти как на МКАДе, потому что продуманной организации движения город не знал.        Несколько жилых домов он миновал, не останавливаясь. А вот очертания большого здания по другую сторону дороги показались ему знакомыми. Приблизившись, он узнал бывшую швейную фабрику "Горнячка", помещения которой были давно сданы под магазины и офисы. В подвале находился магазин одежды и обуви "Эвридика". По крайней мере, до его отъезда.        Выходные двери отсутствовали "как класс". Нетронутый снег на лестнице и на полу внизу говорили о том, что никто не заходил сюда, по крайней мере, сутки. Вход в сам магазин загораживал перекошенный и упавший ролль-ставень, который он без большого труда отодвинул, чтобы тут же поставить за собой на место.        Никакой одежды здесь не было, только обгоревшие тряпки и куски, к которым парень старался не приглядываться. Он уже собирался уходить, когда его взгляд упал на неприметную дверь в углу, загороженную вешалками и зеркалами. Как оказалось, та вела в подсобку. В небольшой комнатке явно кто-то квартировал. У стены стояла буржуйка: дымоход уходил в вентиляционную решетку, причем просветы были тщательно замазаны цементом. Большой ящик служил столом, металлические стулья были явно принесены из какого-то кафе. Кто-то здесь жил, и долго: на полу обнаружились засохшие фекалии, консервные банки и упаковки из-под лапши "Ролтон". В углу лежали два крепких спальных мешка. Такие вещи никто не бросит, никто не оставит недоеденный обед - а значит, обитатели этого места скорее всего мертвы. Здесь можно было устроить нычку.        А можно и пересидеть немного, пока наверху все уляжется. Даже если его ищут, в подвал они вряд ли сунутся. На тысяче с лишним квадратных метров пространства трудновато искать одного очень злого ботаника.        Так что Данилов спокойно растопил печку, а пока она не раскочегарилась, уселся на ящик и начал нашивать на куртку заплату. Увы, на шкуру себе такую было не поставить. Рану Саша продезинфицировал хлоргексидином, затем провел по краям раны йодным карандашом и наложил повязку. Все это он набрал из автомобильных аптечек.  *****        Прежде чем идти "на дело", Данилов спрятал в бывшей коробке электрощита половину своего и без того скромного запаса - всю собачатину и самые тяжелые банки. Все могло произойти, и надо было создать НЗ, к которому можно будет вернуться.        Отсюда до цели было десять минут ходу. Александр прекрасно понимал, что такая жирная деляна не останется бесхозной. Поэтому он не стал лезть дуром, а обошел участок, где раньше находился торговый центр, по периметру. Пару раз ему казалось, что он слышит голоса, но у него хватало ума не откликаться.        Крохотное белое пятнышко плыло сквозь океан темноты. Когда Данилов вступил на территорию хорошо сохранившихся районов, он перевел его на малую мощность, чтоб не привлекать внимания. А может, чтоб не увидеть лишнего, ненужного. Но ему хватало и того, что его "Dyno-light" выхватывал из темноты. - Это родина моя... - неслышно пробормотал Александр.        Тут же вспомнилось продолжение фразы - из фильма, который крутили после каждого обострения отношений с Америкой. "Всех люблю на свете я".        Но это было неправдой. Люди раньше часто доводил его до греха мизантропии. Но этот город он любил, и готов был прощать его жителям многое. Подумаешь, говорят "бля" вместо "извините" и "угу" вместо "спасибо". В этом пролетарском духе было что-то трогательное. И в том, что в школах здесь больше значили кулаки, чем тряпки от дойче-унд-гуано. Хотя это тоже не оставляло Саше шансов, так было менее противно.        Он любил этот город за правду. В Москве или Новосибирске можно подумать, что не все так плохо. И только в таких городах понимаешь истинную цену словам о подъеме экономики, нанотехнологиях и прочих. Не самое плохое место - если смотреть только на забитые стоянки у супермаркетов вечерами и не видеть очередей у терминалов банков, где в начале каждого месяца платили дань рабы современных старух-процентщиц. Да еще статистику ранних смертей. И пусть на селе слой масла на хлебе был еще тоньше, в таких моногородах жила своя безнадега. Если ты не хотел или не мог влиться в единственную отрасль, тебе оставалось или сдохнуть с голоду, или валить ко всем чертям, как он и сделал.        А теперь он с опозданием вернулся.        Кое-где огонь не до конца сожрал полотнища наружной рекламы - в последние годы, Саша читал, для нее стали использовать металлизированное полотно. Тут было много рекламы социальной, на которой счастливые жители показывали, как замечательно им живется в родном городе.        На него смотрели оплывшие и покоробленные мертвецы. Девочка с цветами, и с провалом вместо лица. Женщина в оранжевом жилете коммунальных служб - у которой осталась только половина туловища, там, где часть плаката была закрыта от огненной вспышки домом напротив.        Коммерческая тоже была не лучше. По крайней мере, первая, что попалась ему на глаза. Агентство "Ритуал". Весь комплекс похоронных услуг. Низкие цены.        Александр шел сквозь поле иссиня-черного снега, раньше было площадью перед СКК "Снежнинка", где каждый год проходили разнообразные мероприятия - ярмарки, фестивали, дни города - Саша на них ни разу не был. Сам спортивный центр провалился внутрь себя, и теперь остатки его куполообразной крыши скалились железными балками. На фасаде сквозь слой сажи проглядывала мозаика советских времен - хоккеист с лицом истинного арийца и девушка-фигуристка, которую современные модельеры заставили бы умереть от анорексии.        По левую руку тянулся длинный ряд непродовольственных магазинов и аптек, все со следами сильных пожаров.        Данилов прошел вдоль пепелища, с трудом узнав в нем то, что осталось от боулинг-клуба "Тенета", и перешел улицу Ленина, где машин было чуть меньше, чем на Ноградской.        Самого вождя революции на пьедестале не было. Но и бастионов капитализма, на которые он раньше смотрел с укоризной, взрыв не пощадил.        Возле самого памятника сердце у Саши екнуло: на снегу виднелись едва заметные следы. Не лыжи - короче и шире. Ум говорил: "уматывай!", но что-то в глубине души протестовало. На родной земле он не собирался убегать. Все же Александр напрягся и подобрался, поправил ружье, ремень которого начал съезжать с плеча. Он так и не стрелял из него, но знал, что рука не дрогнет. После того, как он раскроил человеку череп топориком, моральные барьеры остались в прошлом.        Прислушиваясь к каждому шороху, Данилов приблизился к деловому центру "Потемкин". Небольшая двухэтажная коробка лепилась к торцу длиннющего Г-образного дома в девять этажей, который прозвали "китайской стеной".        Сама "китайская стена" выглядела страшнее всего, что Саша видел до сих пор. В том, что осталось от кирпичных домов, еще можно было разглядеть что-то величественное, как в руинах Парфенона. А в развалинах панельных этого не было. Ничего, кроме тоскливой жути. Ударная волна стала испытанием для труда архитекторов и строителей, давно истлевших в могилах. Целые подъезды просто развалились, рассыпавшись в труху. В других местах рухнули внешние стены, оставив стоять каркасы, похожие на обглоданные костяки.        Городские окна. Раньше, глядя на них, Данилов всегда думал о чужих жизнях, в которых есть и счастье, и любовь, и смысл. С завистью и тоской. Теперь за каждым была чья-то смерть и один на всех бессмысленный конец, но ему было не больно. Данилов был рад, что попал сюда не в первый день. Как будто его готовили к этому, спуская в ад ступенька за ступенькой. Теперь он был готов. Тот новый "он", который не воспринимал себя частью мира людей и не мог сопереживать.        В "Потемкине" не могло быть ничего интересного. Продуктами здесь не торговали, только ширпотребом, бесполезным в нынешней ситуации. Тем меньше был шанс встретить здесь людей. Правда, на подходе к зданию Александр человека все-таки встретил. На рекламном щите у автобусной остановки висел труп, похожий издалека на мешок. Саша подумал, что взгромоздить его туда было бы трудно без автокрана.        Данилов осторожно заглянул внутрь и перешагнул через лежащую на полу дверь. В помещениях с голыми стенами царило гулкое эхо. С потолка свисали сосульки, с пола им навстречу поднимались ледяные сталагмиты. Когда-то тут шли неслабые дожди. Обуглившийся пластик даже по прошествии сорока дней источал едкий запах, который пока доминировал над любым другим.        На первом этаже окон не было. Зато на втором из окна в торце открывался вид на площадь, которую предстояло пересечь - Данилов давно не был в городах, но, заходя в них, старался избегать открытых мест.        До цели отсюда было метров триста, и разглядеть "Оптиму" можно будет разве что в ночной бинокль, и то при условии, что трехэтажный "Дом быта", еще одна шарашка, рухнул, и больше ее не заслоняет.        Правда он и не надеялся, что сможет пройтись по ней с тележкой. Учитывая игрушечные материалы таких построек, наверняка придется копать. Вот только встречать других старателей Саше не хотелось, для этого он и решил использовать этот наблюдательный пункт.        Еще возле боулинга Данилов показалось, что где-то в стороне кинотеатра "Орбита", одного из ближайших к ТЦ зданий, промелькнул огонек.        Прежде чем подняться по лестнице, Данилов оглянулся назад.        И увидел взгляд, но совсем не теплый и нежный. Он не успел даже испугаться, а рефлексы уже скомандовали мышцам, ружье в его руках начало подниматься, палец потянулся, чтоб взвести курок. Но он опоздал - кошмар во плоти, стоявший перед ним, был еще быстрее.        Сильный рывок - руку крутануло, кисть онемела от боли. Ружье оказалось у незнакомца, который каким-то образом успел уйти с линии выстрела. Раньше такая скорость развития событий ввела бы флегматика Данилова в ступор, но теперь его левая рука потянулась за ножом еще раньше, чем импульс достиг мозга. И достала бы, если б не рукавица, помешавшая ему быстро вытащить тот из чехла. Чужак опять опередил его. Данилов не видел движения руки. Просто в голове взорвалась кобальтовая бомба, а пол напрыгнул и ударил по лбу. На этом короткий поединок закончился.        Сознание не ушло, но боль, скопившаяся в глубине черепной коробки, заставляла лежать смирно, вспыхивая при каждом движении. - Шустрый, зараза, - произнес человек, возвышавшийся над ним. Данилов видел только его ботинки со шнуровкой.        Где-то рядом послышались голоса. К ним приближались еще двое или трое. Александр понял, что попал как кур во щи. В лицо ему ударил свет нескольких фонарей. Над собой он видел три пары потрепанных валенок и одни берцы. - Кто к нам пожаловал, - другие голоса доносились издалека, будто преодолевая сопротивление воды. - Тушкан. - Богатенький тушканчик... - рюкзак перекочевал с Сашиной спины в руки одного из новых.        Хлесткий звук удара. - Мясник, ты чего? - голос, только что звучавший глумливо, превратился в блеянье. - Грабли убери.        Последняя реплика принадлежала тому, кто отправил Сашу в нокдаун. И голос его казался странно знакомым. - Так мы это... - оправдывался один из тех, что прибежали следом. Похоже, им было не больше двадцати, - Посмотреть хотели. - Посмотрели? И отдыхайте. Правила забыли, да?        Молчание. Похоже, человек с таким прозвищем был за старшего.        Лежа на снегу, Данилов гадал, что с ним станет. Будут ли его пинать, пока внутренности не превратятся в кровавую кашу, прирежут как свинью или не пожалеют пули? Он не угадал. - А ну вставай, - прозвучало рядом. - Пройдемся.  *****        Кирпичный ящик чуть покосило, у него не было части крыши, но стены уцелели, а стекла отсутствовали и раньше. Здание было заброшено лет за пять до войны, когда кинотеатр разорился, проиграв конкурентам.        Снова память кольнула его, но уже гораздо слабее. Буквы на фасаде были еще видны. Тут он использовал не краску, а откалывал по одному камешки с облицовки. Понадобилась вся ночь, но надпись долго радовала городские власти.        "Бухай. Колись. Скорее сдохни". Ее замазали, но чтоб она стала полностью не видна, пришлось бы ободрать все здание.        Главный вход был заколочен, но один из запасных, рядом с чьими-то каракулями: "эмо - чмо", через который раньше выпускали просмотревших сеанс зрителей, зиял распахнутой дверью. Туда они и направились.        Его затащили внутрь и тут же закрыли дверь на засов. Подталкивая в спину, Данилова погнали по лестнице. Оглушенный и полуослепший от чужих фонарей, он вынужден был идти на ощупь, но его провожатым маршрут был хорошо знаком. Несколько раз парень падал, но его рывком поднимали на ноги. После третьего пролета лестница закончилась узким коридором с ободранными стенами и низким потолком. Вряд ли в эту часть здания пускали зрителей. На стене висела лампа - похоже, газовая, проводов к ней не тянулось.        Его втолкнули в каморку без окон, которая раньше была то ли подсобкой, то ли закутком киномеханика. Ее тоже освещала лампа, дававшая неяркий красноватый свет. В комнате стояла пара стульев, журнальный столик и имелись следы пребывания людей в виде запахов курева и прокисшей пищи.        У дверей лежал тюк, в котором Данилов определил тело, завернутое в ковер. Рядом на полу темнели бурые пятна.        Все конвоиры остались снаружи. Последний - дылда с лицом, замотанным шарфом, так что был виден только нос, на котором пузырился волдырь - выходя, закрыл дверь за собой. С Сашей зашел только Мясник.        Парня не посадили, а швырнули на стул. - Кто это? - спросил тот, кто сидел по другую сторону стола. - Откуда знаю, Дмитрий Генрихович? - буркнул Мясник, тяжело садясь по праву руку от Саши. - Уже полдня пасем. Пулеметчики запалили в ПНВ. Шляется вокруг, высматривает. - И на хрена привели? Почему на месте... не поговорили?        Голос - противный въедливый тенорок. - А допросить? - пробасил Мясник. - Да что он скажет? - усмехнулся тот, кто явно стоял в иерархии выше. - Думаешь, он из красногорских? Да иди лесом. Обычный чушкан подвальный. Ну давай, раскалывай его, раз уж притащил. Но на будущее, не надо всякую мразоту водить. Ты его счетчиком мерил? - Да вроде чист. Относительно.        Он развернул Сашу вместе со стулом к себе. - Ты, - угрожающих интонаций в его голосе не было, но это могло втревожить даже сильнее. - Ты чего тут забыл? - Да просто шел.        Он ударил Александра под ребра несжатым кулаком. С виду легонько, но тот взвыл от боли. - Ты лучше не задерживай добрых людей. - Да жратвы хотел поискать! - на секунду Данилов забыл обо всем от злости. - Думал, тут осталось...        Мясник фыркнул, а у обладателя неприятного вкрадчивого голоса его слова вызвали смех. Данилов наконец-то смог его разглядеть, но это ничего не дало. Такое лицо может быть и у слесаря, и у доцента. Не за что зацепиться, обычный среднерусский тип: широкие скулы, маленькие глаза, темно-русые волосы. Такого увидишь в толпе и не запомнишь. Он выделялся разве что одеждой - его камуфляж был чистым и отглаженным. - Значит, "жратвы поискать". Здесь, - Мясник продолжал допрос. - Ты что, паря, не местный? - Местный, - Данилов лихорадочно соображал, какой ответ честнее. - То есть нет... Вообще, из Новосибирска.        - Скажи еще, на поезде приехал, - Мясник разглядывал его, словно энтомолог жука. - Подожди-ка. Где-то я видел твою рожу. - Мясник, ну долго еще? - Дмитрий Генрихович постукивал костяшками по столу. - Тут все и так ясно. - Сами говорите, осторожность прежде всего. - Как знаешь. Ладно, я пойду, а ты развлекайся, - человек с неприметным лицом поднялся с места. - Как закончишь, отведи до института. - Сам дойдет, - буркнул Мясник. - Вообще, я его вспомнил. Соседи мы были. - Добрый ты человек, товарищ Мясник, - усмехнулся Дмитрий Генрихович. - Ты извини, мне насрать, будь он хоть твой брательник. Проводи, а то заблудится.        Насчет "соседи"... это было преувеличением. Но Саша действительно видел его, теперь вспомнил и он. За эти три года тот, кого называли теперь Мясником, постарел, облысел и лицом стал напоминать Джона Локка из сериала "LOST". Природа хорошо постаралась сделать его непривлекательным: рябое лицо, похожее на проросшую картофелину, челюсти добермана да глаза чуть навыкате. Завершающим штрихом был красный ожог на лбу, смахивающий на след кочерги.        Он был человеком, которого знал весь город - штатным клоуном. Что бы там ни было с психикой, физического здоровья ему было не занимать. С конца марта и до середины октября он ходил в коротких штанах и панамке - по рынкам, остановкам и просто по улицам, приставая к прохожим и горланя непотребства.        Все сходились на том, что он не псих, а раскованный человек, которому нравится роль юродивого. Говорили, что у него была работа. По крайней мере, он ездил на трамвае на Тырган примерно в то же время, что Саша в институт. Каждый раз, когда этот мужик входил в вагон, начиналось шоу. Обычно он декламировал куплеты собственного сочинения: "Если лидер либераст, то он Родину продаст!". Или: "Если в кране нет воды, где причина той беды?". На каждый день у него была новая присказка, всегда провокационная.        Под вечер, возвращаясь после рабочего дня, он веселил народ уже прозой: "Ну что, покойнички? Устали, блядь? Скоро передохнЁм? Или передОхнем?". Обожал цепляться к людям. Раз у Саши на глазах, увидев старушку, которая разговаривала по мобильному, произнес на весь вагон: "Место на погосте забронировала, болезная?". Клеился к девушкам, подсаживаясь и складывая лапищи на спинку сиденья: "Мадам, что вы делаете сегодня ночью?"        Удивительно, но люди почти не обижались, и ни разу у него не было проблем с милицией. Он был местной достопримечательностью. Досталось от этого типа как-то и Саше. Однажды тот уселся с ним рядом и всю дорогу изводил его обидными подколками.        Странно, что тот не просто выжил, а еще и поднялся. Хотя с другой стороны... мир сошел с ума, и для этого человека все должно было стать на свои места. - И что это за убоина? - проходя мимо, Дмитрий Генрихович, указал на кровавый тюк. - Забыл, как его, - равнодушно произнес Мясник. - Из новеньких. Попытался еду спиздить. Плохо пытался. - Ты смотри, так работников не останется. И что за манера, мля. Грязно как. - Зато другим будет неповадно.        Человек с заурядным лицом хмыкнул и вышел, захлопнув за собой дверь.        Мясник пересел на его место, в автокресло от какой-то иномарки. - Ну, здорОво, ботаник-сан. Живой? Вот, блядь, не ожидал. На вид так затрот, соплей перешибешь. - Я вас тоже рад видеть, - ответил Данилов. - Давай уж на "ты". Меня Саней зовут. - Меня тоже. - Ну, чтоб не путать, будешь Ботаником. Как меня кличут, ты уже понял.        Данилов не стал возражать. - А ты моложе был, - заметил Мясник, наливая из бутылки и опрокидывая в себя стопку коричневой жидкости: то ли виски, то ли коньяка. - По-моему лет на десять. - Был. - Понятно. Давай, за встречу, - человек, которого Данилов раньше считал шутом, протянул Саше стопку и плоскую бутылку. Парень плеснул себе и таким же жестом осушил. Мясник подвинул к нему черный сухарь, и Александр сжевал его, чтоб заглушить неприятный дух спирта. - Насчет Новосибирска... это ты лихо загнул, - хмыкнул Мясник, хрустя другим. - Зачем только, не пойму? - Это правда. - Что, прямо вот так дошел? Пёхом?        Данилов кивнул. - Ну, рассказывай тогда, коли не шутишь, - на малосимпатичном лице читался интерес, - Минут десять у тебя есть. - На хрена вам оно? Это к делу не относится. - Тут я решаю, что и куда относится. Рассказывай, сказал. Прям с самого начала.        Данилов давно подозревал, что его поступок - неординарен, но быть Гомером ему уже надоело. Правда, в этот раз от роли сказителя было не отвертеться.        Александр как раз рассказывал, как убил топором человека за мешок консервов, когда в дверях показалась знакомая физиономия с волдырем. Шарфа не было, и на его месте виднелось такое месиво, что Саша поморщился. - Мясник, Чекист просил передать: ты скоро?        Так вот значит, кто он такой, этот гад в форме с иголочки. - Блядь, я же сказал не лезть, когда я работаю, - огрызнулся Мясник, и урод с язвой исчез, будто ветром сдуло. - Увы, - пробормотал Сашин тезка. - Делать нечего. Такие дела... Отогрелся?        Александр кивнул. - Тогда пошли, тут недалече.        В коридоре переминалась все та же гоп-компания в валенках. Увидев, что пленного вывели, они о чем-то весело зашушукались, но Мясник показал им увесистый кулак. - А ну звездуйте отсюда, юнги, - бросил он, не оборачиваясь. - Тут вам не цирк.        Вдвоем они вышли к лестнице. Данилов слышал, как далеко позади по коридору раздаются поспешные шаги. Молодняк исчезал где-то в глубинах кинотеатра. Видимо, этого человека редко заставляли повторять дважды.  *****        Они шли минут пять. Здание кинотеатра, штаб-квартира людей, которые "держали" главную стратегическую точку города, исчезло во тьме. Слева и позади остались будто бульдозером разровненные развалины "Альбатроса", брата-близнеца "Оптимы", который Саша собирался проверить во вторую очередь. Все-таки тот не специализировался на продуктах.        Справа выглянул декоративный фонарь, на котором висел голый труп, немного не доставая головой до снежного покрова. Слева Данилов заметил длинную траншею. В таких городках, как этот, работники коммунальных служб раскапывают летом трубы для планового ремонта не меньше, чем на месяц. И ровно столько, сколько стояли ямы, люди сидели без воды. - Гляди.        Александр знал, что там не ничего было. Только чуть поодаль чернели два корпуса филиала Кузнецкого госуниверситета - один разрушенный почти до основания, второй наполовину. Но все же повернул голову раньше, чем успел подумать.        И тут же второй раз за этот час в ней взорвался снаряд. За ним последовал толчок в плечо, и парень почувствовал, что летит. Рыхлый снег расступился, под ним оказалось твердое. Он еще не оправился от удара, а над ухом прозвучал выстрел, заставивший его что было сил вжаться в землю. Через три секунды, когда он уже распластался на дне как лягушка, раздался еще один. Пуля взметнула снежные брызги метрах в пяти от него.        Еще не до конца придя в себя, Данилов услышал шепот: - Ползи до конца. Минут десять полежишь, потом тикай. И не суйся больше... - сверху прилетело что-то тяжелое, ударив Сашу по спине. - Берданку свою забери. Ботаник.        Заскрипел снег. Уродливый палач, оставивший ему жизнь, уходил прочь.        Данилов почувствовал, как по лбу под шапкой бежит кровь, и понял, что здорово приложился головой о трубу. К счастью, на морозе кровь должна быстро остановиться. Может, и хорошо, что рассек; большая гематома опаснее ранки.        Александр сделал, как говорили: стиснув зубы, он прополз почти пятьдесят метров на брюхе по снегу и выждал даже больше, чем нужно, скрючившись за неприваренной секцией трубы. А потом начал медленно карабкаться. Земля была твердой, как камень, и даже не осыпалась под ногами.        Траншея тянулась почти до самого здания налоговой инспекции, которое было похоже на наполовину сгоревшую свечку. Пока он полз, он убедился, что был не первым, кого препроводили этой дорогой. Кроме свежих тел со следами замерзшей крови были и почерневшие, обугленные. Должно быть, сюда сваливали погибших в первый день, да так и не нашли время присыпать землей.  *****        Следующие два дня он отсиживался как крыса в подсобке "Эвридики", высовывая нос наружу только для отправления естественных потребностей и для того чтобы набрать нечистого подвального снега в ведро. Его он растапливал, проверял счетчиком, по полдня отстаивал, а потом кипятил на своей одноконфорочной газовой плитке. Тянул крепкий чай и доедал запасы.        А на третий день город вспомнил о нем и показал, что не так уж необитаем. Но случилось это при обстоятельствах, которых Данилов никогда не желал.        Это случилось во время одной из коротких вылазок в торговый зал. Опытным путем он установил, что для того, чтобы получить литровую кастрюлю воды, надо растопить несколько ведер снега.        Стоя возле бывшей кассы, Александр зачерпывал эмалированным ведром снег, который нанесло ветром с поверхности, когда до него донесся тихий скрежет.        Он не сразу определил его источник. А когда до него дошло, что бренчала металлическая роль-ставня, которую кто-то отодвигал с другой стороны, та уже подалась в сторону. В дверном проеме, под странной надписью "ПОРОШОК - ВЫХОДИ" и пиктограммой зеленого человечка стояла человеческая фигура. В лицо парню ударил фонарь. Но его луч не помешал Данилову разглядеть еще два силуэта на лестнице.        Вряд ли он караулили его. Скорее, лишний раз обыскивали неоднократно проверенный подвал. Они могли бы пройти мимо, но в этот момент парень как нарочно задел пустым ведром стойку кассы, и то гулко загудело.        Как по команде они обернулись в его сторону. Три фонаря пересеклись аккурат напротив его лица. Рассмотрел и он их. Чумазые, в засаленных пуховиках, с надвинутыми на глаза капюшонами, они были одеты по все-той же "чукотской" моде. - Привет, земляки, - парень не нашел ничего лучше. Бежать было бы глупо. Драться он хотел еще меньше.        Но, наверно, они неправильно оценили выражение его лица. Не поняли, что за ним скрывалось такое, что другим лучше бы не видеть.        Тот, что стоял ближе всего, откинул капюшон, Саша увидел нечесаные сальные патлы, выбивавшиеся из-под вязанной шапки. На секунду их взгляды встретились. Раньше Данилов видел такие пустые глаза только у наркоманов. Хотя, может, эти ребята просто хронически недоедали.        Да, ребята. Пацаны лет семнадцати-восемнадцати. Именно это заставило его на секунду расслабиться и забыть, какой день на дворе. За это он и поплатился.        Они не ответили на его приветствие. - Ты откуда вообще будешь, дядя? - спросил вместо этого волосатый. - Че-то не видел я тебя на районе. - Я здесь недавно.        Данилов непроизвольно оглянулся в сторону своей каморки. Собеседник перехватил его взгляд. - Ты это... не кипишись. Мы же по-хорошему. Давай, может, бартером махнемся. У тебя хавчик есть? Водка, курево? - Даже если есть, - Александр поставил ведро и оперся на стойку, - то далеко лезть, братишки. - Ты гляди, борзый, - гости переглянулись. - Откуда вылез такой? Кажись, один.        Тот, что держался позади всех, тоненько хихикнул. - Точно, один, - повторил первый.        Данилов понимал, о чем ребята думают. Кого они видели перед собой? Чужака, похожего на высохшую мумию, со свежими оспинами на лице, которые оставляет лучевая. Ведь говорил же старик остаться хоть на недельку. - Крученый, - хмыкнул второй, самый маленький из непрошенных гостей. - Ничего, щас по-другому запоет.        Они начали приближаться, беря его в клещи и отрезая пути отступления.        Долбанный город...        Данилов хотел, чтобы дело разрешилось миром. Но когда их разделяло всего пять шагов, недомерок, державший руку в кармане, рывком вытащил ее. В свете фонарей Александр, который продолжал стоять на своем месте, разглядел пистолет непонятной модели: широкий, похожий на фотокамеру, посаженную на рукоятку. От него к Сашиной груди протянулся тонкий красный лучик.        Громыхнул выстрел, и страшный удар в грудь отбросил парня прямо на искореженный кассовый аппарат. Еще одна пуля ударили в стойку, отщепив от нее кусочки почерневшего пластика. Видимо, налетчик все-таки нервничал.        Сидя на полу, Данилов судорожно пытался сделать вдох. Грудь онемела, эпицентр боли был почти там же, куда три дня назад угодил нож. Боль была такая, будто его ударил боксер Балуев. Александр даже не хотел думать, почему еще жив. Он слышал шаги. Малолетние подонки приближались неспеша, переговариваясь вполголоса. Думали, что их жертва в ауте.        Люди, ну почему вы такие суки... Почему просто не оставить его в покое?.. Почему каждая встречная мразь пытается его ограбить и угробить?        Они не знали, что после того как бывший одноклассник чуть не проткнул ему требуху, Данилов брал с собой ружье, даже выходя оправиться. И сейчас оно лежало на стуле, где раньше сидела кассирша, и естественно, было заряженным.        Пальцы правой руки сжали рукоять, левая легка на казенник. Он поднялся из-за стойки, совсем как ковбой из пиндосских фильмов. Это был первый раз, когда Данилов стрелял по людям, но почему-то он знал, что его рука не дрогнет - по крайней мере, от жалости. Разве что от боли могла. Боль, похоже, становилась его вторым именем.        Он помнил, что у него всего один выстрел, а дальше ружье сгодится разве что как дубинка.        Грохот ударил по ушам, как взрыв, в нос шибануло едким запахом пороха и гари. Но результат превзошел ожидания. Двенадцатый калибр двенадцатому рознь, значение имеет то, чем заряжены патроны - пулей, картечью, дробью, которая тоже бывает разная. Но с близкого расстояния большой разницы нет.        Ближайшего нападавшего, который уже нависал над стойкой, просто смело и разорвало. Хорошо досталось и невысокому стрелку, который шел следом. Он тоже упал, но мертв он или просто ранен в ногу, Саша не понял. Задело и третьего, но по касательной; по тонкому вскрику Данилов понял, что это девушка. Но ему было наплевать. Даже если эта тварь не собиралась участвовать в его убийстве - стояла бы и подбадривала своих дружков.        Пока он приходил в себя, второй подстреленный поднялся. Одежда его была пропитана кровью, но к выходу он кинулся резво, слегка подволакивая правую ногу. Девчонки уже нигде не было видно, она убежала, зажимая разорванный рукав - рана даже от одной картечины была неслабой. Данилов знал, что сможет догнать калеку, но не ее. А значит, надо было уходить. Скоро могли появиться другие, и вряд ли кому-то понравится этот геноцид.        Парень подошел к дверям, где раненый стрелок выронил свое оружие. Проходя мимо изуродованного тела, он равнодушно отметил нож на полу рядом с ним. Похож на финку, но с зазубринами. Тоже, скорее всего, Китай, но резать таким можно не только сало. То, что он сделал, было превышением пределов необходимой самообороны, а эта вещь стала бы смягчающим обстоятельством. Небольшим, если убитый был несовершеннолетним.        Саша уже догадывался, что за пистолет найдет на полу. Он ни на секунду не подумал, что он Дункан Маклауд. И точно. Четырехзарядная бесствольная "Оса". Резиновые травматические боеприпасы, два по-прежнему в стволах.        Данилов, как любой ботан, интересовался "гуманным" оружием и знал, что данный образец едва ли не самый эффективный. Правда, под давлением правоохранительных органов патроны этой самой "Осы" "слабели" с каждой новой серией. Уж слишком часто она появлялась в уголовных делах. Но у этих, судя по всему, патроны были из самых ранних, от 105 до 90 джоулей дульной энергии. Иначе он бы отделался легким испугом в зимней-то одежде. Особенно умиляла надпись в паспорте таких изделий: "одобрено Минздравом". Одно время их хотели запретить, но оружейники все-таки пролоббировали разрешение. Испытывали их на свиньях, как самых близких к людям по строению тела существам.        И, наверно, по строению мозга тоже, думал Саша, щупая грудь и морщась. Гематома выглядела мерзко, а в том месте, куда ударила пуля, кровоточила неглубокая ранка. Сломано ребро или нет, пока было неясно. Но парень знал, что ему еще повезло. Попадание в голову даже через шапку гарантировало бы черепно-мозговую травму. Глядя на кровавое месиво на полу, похожее на человека только выше подбородка и ниже пояса, Александр думал только о том, что мог бы лежать здесь сам. Если он и был в чем-то виноват, то только в том, что выбрал нору слишком близко к населенным подвалам.        Звездец. Меньше недели в городе, а уже две жизни на его совести. В душе от этой мысли было ни жарко, ни холодно, но разум кричал и вопил. Ему оттого, насколько естественным было желание догнать и добить, стало тошновато.        "Я люблю смотреть, как умирают дети" - говорил один поэт. Но он-то рисовался, фрондировал. А тот наверху, за черными облаками, любит на самом деле, подумал Саша. Только слово "дети" надо понимать в широком смысле. Глупые и злобные дети планеты Земля.        И "Осу" с лазерным целеуказателем, и ножик он забрал себе как законные трофеи.  *****        В поисках нового укрытия он долго бродил по городу, уходя все дальше к западу, в сторону 10-го микрорайона.        Нет, Тырган не был вымершим. И как нарочно везде, где можно было спрятаться, Данилов слышал голоса. Наконец после двух часов поисков, за время которых он чуть не отморозил большие пальцы ног, пройдя мимо кирпичных руин двух банков по проспекту Строителей, он вышел к остову шестиэтажной городской поликлиники. По сравнению с помещениями "Эвридики" ее подвал был настоящим лабиринтом, а людьми в пределах полукилометра не пахло. Здесь можно было спать спокойно.        В тот же день, несмотря на боль в груди, он не мог усидеть на месте. И вместо того, чтобы сидеть и залечивать раны, отправился на разведку.        И почти сразу удача ему улыбнулась. Он, можно сказать, открыл кафе.        Крохотная забегаловка находилась здесь же по проспекту Строителей ниже уровня земли, в полуподвале панельной пятиэтажки. Взрывная волна разметала здание до фундамента, и только чудом оно не погребло под своими обломками это бесценное сокровище. Каким-то образом оно умудрилось не сложиться как карточный домик, а завалиться набок.        Здесь он увидел в куче обломков почти нетронутую вывеску, торчавшую из снега, и тут же вспомнил и начал самозабвенно копать. По счастью удар был настолько силен, что даже сами железобетонные плиты разорвало на куски. И он рыл как пес, разбрасывая в стороны куски бетона и скрученные в спираль куски арматуры, нюхом чувствуя - там внизу его ждет добыча.        Мегатонного моноблока (так он грубо рассчитал, прикинув, на каком расстоянии повалены деревья) хватило бы, чтоб уничтожить Москву в пределах МКАД. Здесь же он в основном без пользы вспахал окрестные леса и болота. Чем не повод для гордости?        Счетчик показал 40 микрорентген в час. Этот совсем неполезный уровень радиации парень воспринимал как новую норму. Как заметил Саша, ни у кого из встречных таких устройств не было, и они прекрасно обходились.        В бедном воображении владельцев железная дверь со штурвалом ассоциировалась только с кораблем, поэтому и называлось кафе "Кильватер". Что касается Саши, оно и раньше напоминало ему только бомбоубежище. Там даже мобильные не ловили.        А у бомбоубежища должен быть запасной выход и не где-нибудь, а за пределами зоны образования завалов. Раньше он не задумывался о назначении этой бетонной тумбы с решеткой в пяти метрах от здания. Думал, канализация или теплоцентраль. А теперь решил проверить возникшую догадку.        Люк весил почти десять кило, но снялся легко, не приржавел и не примерз. Вниз уходила железная лестница. Александр поторопился и ухватился за первую перекладину рукой без варежки - и разразился проклятьями, чуть не оставив на ней всю кожу с ладони. Спустившись - высота была как два Сашиных роста - он огляделся. Точно не теплоцентраль. Крохотная площадка и короткий коридор, заканчивающийся кирпичным тупичком.        Кладка выглядела довольно свежей. Данилов напряг извилины. Если в два кирпича, то он потратит слишком много времени и сил. А если в один, то стоит попытаться.        Во втором по счету гараже во дворе он нашел молот. После первого же удара ему показалось, что стена дрожит. Похоже, все-таки, в один кирпич.        На то, чтобы пробить ее, ушло десять минут, но сделать дыру, в которую он смог бы пролезть, Саше удалось только за полтора. Пригнув голову, он протиснулся в пролом. И сплюнул от злости. Перед ним была стальная дверь без ручки и без единого зазора. Еще бы хозяину не бояться воров с этой стороны. Не веря в удачу, Данилов толкнул ее. Дверь приоткрылась.        В узкий просвет Данилов увидел коробки, ящики и стеллажи. И заледеневших мертвецов. Их было слишком много для посетителей. Наверно, когда началось, многие кинулись сюда. Много ли продуктов можно найти в кафешке, если откинуть то, что испортилось за два месяца? Через секунду он забыл об этом, потому что в нос ударила такая вонь, что у него закружилась голова. Он успел подумать, что, судя по положению тел, погибли они не от голода. А значит, ничего не тронули...        Похоже, даже не от удушья. Иначе бы не улеглись вповалку. Наверняка бывшее убежище не было герметичным, и они погибли на месте, когда раскаленный воздух выжег им легкие.        Он вылез, шатаясь и с трудом сдерживая рвоту. Тут надо бы изолирующий противогаз, блин.        Данилов думал над вечным вопросом: "что делать?", когда услышал шаги и голоса. В свете чужих фонарей на снегу заколыхались длинные тени.        Скатившись вниз с пригорка, Александр прислонился спиной к сгоревшей "Газели" и замер. Вроде бы за ним никто не гнался. К тому времени, когда из-за снежного бугра появились двое, он уже слился с ландшафтом.        Их голоса показались ему странным. Он вначале подумал, что ослышался. Но нет. Чирикающая богатая мелодикой речь могла принадлежать только к одной языковой семье.        Неужели экспедиционный корпус НОАК забрался аж сюда? Разум отмел эту мысль как бред. Конечно, у соседей большие батальоны, но не была Кемеровская область перспективной целью для оккупации. Просто китайцы, корейцы или вьетнамцы с одного из рынков. Их тут было не так уж и мало, хоть и меньше, чем на Дальнем Востоке. А у диаспор с их взаимовыручкой шансов много.        Тени замедлили шаг, голоса стихли. Услышали! Бегут сюда, что-то кричат друг другу.        Остановились. Потеряли след. Хуже всего было то, что они могли заметить следы раскопок. И тогда, если не бараны, найдут кафе.        Вот подошел еще один. Данилов заскрипел зубами от злости. За себя он не боялся, знал, что успеет сбежать. Но пролитого пота было жалко. И надежды разжиться едой опять потерпели крах.        Какой бы нации ни были пришельцы, они получат в универсальной мировой валюте.        Первый из них спустился в люк. Двое его товарищей залезли за ним. Послышались радостные возгласы... которые быстро сменились матерной руганью. Тут же все по одному выскочили, толкаясь и отплевываясь.        Начали совещаться, зачирикали на все лады. Данилов следил и слушал с растущим интересом. Противогазы они не нашли, но как-то защитить органы дыхания марлей и шарфами сумели. И, только сделав это, полезли обратно.        Разумнее всего было ретироваться, добыча все равно была для него потеряна. Но мысли о том, чтоб просто уйти подальше отсюда у Данилова не возникло. Хватит, отбегался. Сукины дети. Он нашел это сокровище, а его прогнали как собаку. Ничего, забирайтесь вниз, будет вам персональный газенваген.        Стараясь не шуметь, Саша вернул люк на место. И с методичностью маньяка начал таскать куски железобетона, которых вокруг было с избытком, и укладывать их на чугунную крышку люка.        Через пять минут, когда по крышке снизу начали стучать, на ней уже лежал груз в полцентнера. Данилов перевел дыхание и посмотрел на свои красные обветренные руки. От холода они покрылись трещинами, которые, он знал, к вечеру начнут кровоточить. Чтоб работа шла быстрее, парень снял варежки. Но на душе было легко. В конце-концов, это его город. - Рест ин пис, сволочи.        Может, их хватятся товарищи. А может, они сумеют открыть изнутри входную дверь или сдвинуть крышку. Данилов не был расистом. Были бы на их месте славяне, он поступил бы так же. Глава 4. Атака.     Проклятый город... Ставь ударение хоть на первый, хоть на второй слог, не ошибешься. Зачем он вообще сюда пришел? Он и так знал много про природу человеческую, и не нуждался в доказательствах. Так зачем? Разве что, для того чтоб открыть в себе новые стороны. Способность перешагивать через трупы, как через порог.        После "Кильватера" удача отвернулась от него. Два дня поисков не принесли ничего. Руины домов оказались прошарены настолько тщательно, что найти там можно было разве что чудом завалявшуюся банку. Он и нашел - две. Зато во время поисков растянул сухожилие и несколько раз спасался бегством от местных.        Запас продуктов таял. Какие уж тут три месяца... Он уже почти отчаялся, когда в один из дней до него донесся грохот выстрелов, который быстро перерос в канонаду.        Такого Данилов еще не слышал... разве что в Коченево. Перед супермаркетом, превращенным в точку раздачи продуктов. Там стрелял пулемет с БТРа. Как там его?.. ПТВК?        Перестрелки не были в городе редкостью. За ту неделю он слышал их три раза. Но все они были краткими, как будто кто-то быстро решал свои вопросы и расходился.        А тут долбили долго, будто запускали на ветер сотни тысяч рублей с дурацким новогодним фейерверком.        Но это было еще не все. На улицах, покрытых двухметровой толщей снега, появилось движение. Не автомобильное, конечно, пешее, но он никогда бы не подумал, что это пепелище могло приютить столько людей.        Он обалдело смотрел на это движение, а потом решил присоединиться. В конце-концов, он может сойти за своего. Сколько тут могло жить... точнее, прозябать, по подвалам? Пара-тройка тысяч? Вряд ли они знали друг друга в лицо. Раньше он в любой толпе выделялся, но в этом скопище оборванных пугал был таким же как все.        Ему не впервой было примыкать к массовому движению, и это не заканчивалась ничем хорошим. Вспомнить хотя бы эвакуацию. Или еще раньше - площадь... Но не надо об этом сейчас.        Он решил присоединиться к ним когда понял, куда они идут.        В это утро молчаливый Тырган ожил, как гальванизированный труп.        С северо-востока прилетел ветерок, и слегка разогнал висевший в нижних слоях атмосферы над столовой горой пепел.        На улицах города-призрака редко можно было увидеть людей. Их дни проходили в поисках пропитания за пределами города, а ночи в голодном оцепенении. Впрочем, дни и ночи свободно мешались и менялись друг с другом. Так проходили недели. Но сегодня ход вещей был нарушен. Обитатели района были чем-то взбудоражены. От двора ко двору летел слух: "У "оптимистов" проблемы. Мочат друг друга. Можно голыми руками взять".        Несколько смельчаков-разведчиков, которые первыми пробрались на место, рассказали своим семейным, что в кинотеатре и окрестностях несколько часов идет стрельба и слышны взрывы гранат. Это было похоже на междоусобную резню.        Новость заинтересовала всех. По улице Ленина, Ноградской и Институтской, и с другой стороны, от 10-го и даже от 4-го и 6-го микрорайонов, потянулись к площади Снежинка потоки людей. По Аллее Героев, мимо Иоанно-предтеченской церкви, мимо сгоревшей боевой техники на постаментах и монумента со знаком радиоактивности - памятника местным ликвидаторам-"чернобыльцам" - шли большие и малые группы и совсем уж бедовые одиночки.        Вставал весь мир голодных и ограбленных. Обитатели подвалов, первых этажей и полуразвалившихся частных домиков, съевшие всех собак, кошек и голубей, а многие к сороковому дню попробовавшие и запретного мяса... Они долго ждали, и теперь собирались получить свое.        Обитатели города мертвых стекались к площади "Снежинка", к руинам торгового центра "Оптима" на улице Ноградской. Стекались к еде. Сегодня, будто по старой памяти, они шли туда, где в течение многих лет совершали ежедневный шопинг. Где, они знали, находилась половина продовольственных запасов города - кладовые, прибранные к рукам ушлыми мерзавцами. Там были райские деликатесы из прошлой жизни, при мысли о которых они истекали слюной. Только страх держал их на расстоянии: память о тех смелых и глупых, которые погибли, разбившись о пулеметы "Орбиты", и были стащены защитниками за ноги в глубокую траншею.        Слишком хорошо был расположен кинотеатр, окруженный двухсотметровой простреливаемой зоной. Его было легко держать и удобно защищать.        Но сегодня эта память не могла их остановить. Люди выползли из своих нор, как мертвецы из могил, и шли на огонь. К утру по периметру площади их скопилось уже три сотни. А народ все продолжал подходить.        Они выжидали, мерзли, грелись у костров. К счастью погода в этот день им благоприятствовала. Наконец, голод пересилил страх, и толпа двинулась на приступ. Без малого тысяча человек, две трети которых были безоружны.        Стрельба постепенно утихла, и кинотеатр казался вымершим.        У них не было ни плана, ни общего вожака. Лишь у нескольких десятков, прибывших издалека на лыжах и снегоходах, было приличное оружие и кое-какие соображения относительно тактики предстоящего штурма. Эти держались особняком и остальных в свои идеи не посвящали.        Фасад "Орбиты" был слабо подсвечен, но это был не электрический свет, а отблески пламени. В здании горел пожар.        Вдруг в тишине далеко разнесся одиночный пистолетный выстрел. На их глазах из большого окна второго этажа, проломив лист фанеры, выпала человеческая фигура.        На этом все прекратилось. Какое-то время они выжидали. Потом самые смелые - или самые пьяные, ведь бормотуху найти было проще, чем еду - робко высунулись на площадь. С ними ничего не случилось, и это укрепило уверенность остальных. Наконец, человек десять самых отчаянных, с АК-47 и винтовками СКС с мобскладов оказались под стенами со стороны главного входа.        Люди ждали, замерев - большинство из них скопилось со стороны "Потемкина". Наконец, голова одного из разведчиков появилась в окне второго этажа. Пожар, к этому времени потух. - Ушли! Тут одни жмуры. Но жратвы осталось! - прокричал он, размахивая светодиодным фонарем. - Айда все сюда!        Еще б ему не орать, если в этот момент лезвие вошло ему в бок напротив печени.        Только этого сигнала люди и ждали - как лавина, они потекли к зданию.        В то время как толпа сжимала кольцо, пришельцы издалека не пошли за всеми, а заняли несколько сохранившихся подъездов "китайской стены", словно догадывались, что произойдет вскоре.        Они оказались правы. Народ подпустили на расстояние прицельного выстрела. Дали ему выйти на открытое пространство, где не было почти никаких укрытий. Как только первый из обитателей подвалов пересек невидимую черту метрах в ста от стен кинотеатра, толпу прорезал кинжальный огнь. Там, где центростремительная сила движения толпы заставила людей сбиться плечом к плечу, взорвалась 40-миллиметровая осколочная граната.        Дружный вопль вырвался из множества глоток. Самые пытались отстреливаться - нестройный хор из двух десятков винтовок, автоматов и даже гладкостволов ответил кинотеатру, но все били в "молоко". Большинство были разумнее и просто упали лицом в снег.        Красногорские только и ждали, когда защитники обнаружат себя. Почти сразу одновременно из двух окон, с балкона и из пролома в стене, в двух разных подъездах, ударили ручные пулеметы Калашникова.        Но обороняющиеся были готовы и к этому. Из широкого окна "Орбиты" специально для них исполнила свое соло машинка посерьезнее. Судя по пушечному грохоту и тому, что ее пули прошивали панели как бумагу - крупнокалиберный. Вдобавок, она оказалась хорошо пристрелянной по самым удобным позициям в ближайшем подъезде "китайской стены".        Несколько минут шла ожесточенная перестрелка. Обе стороны имели необходимые для ведения ночного боя ПНВ и трассирующие боеприпасы. И хотя в первую минуту защитники уничтожили двух пулеметчиков врага, исход схватки был неочевиден.        Но и на этом сюрпризы для нападавших не закончились. Внезапно прямо в раззявленный пролом стены, откуда поливали огнем крышу кинотеатра, влетел круглый 40-миллиметровый гостинец. Ударился о стену, закатился за покореженную детскую кроватку, покрутился волчком и с шипением начал выпускать бесцветный газ. Не было грохота взрыва, но стрельба захлебнулась. Пулеметчику и его прикрытию стало не до нее - они начали мучительно умирать. Началось с сильного насморка, сужения зрачка и чувства тяжести в груди, а через две минуты они уже дергались на полу, задыхаясь прямо в лужах собственной блевотины и испражнений. Вторая граната пролетела мимо цели, третья отскочила от подоконника, но четвертая залетела в нужное окно.        Ручной гранатомет с револьверным барабаном РГ-6 в 1993 году разработали тульские оружейники - вроде бы по личному указанию Павла Грачева - творчески скопировав гранатомет MGL производства ЮАР.        В армии его на вооружение не приняли - тащить по горам вдобавок к ней еще и автомат бойцу малореально, да и клинит иногда. Но для контртеррористических операций в городах она годилась, и отправилась во внутренние войска. Кроме обычных осколочно-кумулятивных к ней были разработаны выстрелы с гранатами, снаряженными спецсредствами: например, "Гвоздь" с гранатой, снаряженной отравляющим веществом раздражающего действия SC, и "Нагар" с дымовой. Но "кровавой гебне" этого показалось мало, и были разработаны выстрелы с секретным нервно-паралитическим газом семейства V, которые хорошо себя зарекомендовали при освобождении заложников. Прицельная дальность этого оружия была до 250 метров.        После этого уцелевшие бойцы с Красной Горки исчезли, предоставив почти безоружную массовку самой себе. Своих легкораненых они забрали, тяжелых и пораженных газом дострелили как загнанных лошадей. Оставили не только трупы товарищей, но и гору оружия на своих огневых точках, казавшихся такими удачными.        Оставшись без последнего прикрытия, толпа улепетывала, подгоняемая беглым огнем. То один, то другой беглец падал, будто поскользнувшись, но стрелки из окон кинотеатра едва ли работали на поражение. Если бы они хотели, все нападавшие остались бы на снегу. Но надобности в этом не было. Они выдавливали и рассеивали толпу, не останавливаясь, впрочем, перед причинением ей убыли.        Наконец, последние из злосчастных налетчиков исчезли среди нагромождений автомобилей на прилегающих улицах, и площадь опять вымерла. Не считая пяти десятков трупов, оставшихся на снегу, все было, как час назад. Лишь человек тридцать, раненых или прижатых огнем к земле, остались на площади, кто спрятавшись за скамейками и бордюрами, кто просто распластавшись в снегу.        Не повезло и тем, кто под шумок попытались прокрасться к развалинам торгового центра с севера, со стороны одноэтажной застройки. Как только атака была отражена, их частью уничтожили, частью вытеснили. За полчаса они успели выкопать из-под снежной толщи немного.  *****        "Some times, - говорил все тот же Химайер, - reasonable men must do unreasonable things". Но Саша знал, что поступал разумно. Насколько можно разумно поступить в ситуации, когда еды осталось на два дня, и ты знаешь, что чем дольше ты ее ищешь в руинах, тем больше у тебя шансов остаться тут навсегда - навравшись на нехороших людей или добрав свою дозу рентгенов.        Он понадеялся на удачу. Решил, что сможет раздобыть под шумок достаточно еды "оптом" и убраться из этого долбанного лепрозория навсегда. И вот ему опять не повезло.        Теперь он лежал лицом вниз в бывшей клумбе и старался не шевелиться, чтоб войти в роль покойника. Над ним и раньше летали пули, но никогда их не было так много. Когда стрельба стихла, он не сразу понял это, потому что в ушах после адского грохота словно комары зудели. В себя его привел окрик: - Эй, лошары, а ну встать.        Он поднял голову - к ним приближалось с десяток боевиков.        Даже сейчас, когда впереди маячила нехорошая развязка, Данилов заметил, что вооружены они на зависть. Александр увидел знакомые 47-ые и 74-ые, один РПК, но половина автоматов была ему незнакома. Один даже по схеме "буллпап" - короткий, с присобаченным сверху магазином. Он напоминал оружие вырубленного на шоссе близ Новосибирска "караванщика", только с подствольником. Почти у всех на цевье были фонари. Половина была в маскхалатах, остальные в гражданском. - Что ж вы, соседушки? - услышал Данилов знакомый голос, - Подумали, раз у нас беда, можно пошакалить, так? Ошиблись вы. Так что теперь без обид.        Прозвучало несколько выстрелов. Несколько тел мягко легли в снег. Данилов услышал хрип - кто-то не умер сразу, получив полю в горло. Ему в голову один из бандитов, матерясь, выпустил еще две. - Вот так, - повторил Мясник. - Без обид.  *****        Добив тяжелораненых, победители собрали трофеи. Женщин - а две каким-то образом затесались в толпу, сразу отделили и отогнали как ценную добычу. Оружия на площади им досталось немного, а в "Китайскую стену" они пока не лезли. Газ был летучим, но подождать часок было не лишним. - Мент, дружбан, ты че, не успеешь титьку помацать? - окликнул Мясник своего помощника, с плотоядной ухмылкой ощупывавшего бабу, у которой в отличие от второй было хоть немного мяса на костях.        Тот окрысился, но женщину оттолкнул, заставив ее сесть на снег. - Успеешь еще, Казанова, - повторил новый главарь. - А пока бери новеньких и валите стройбатить. У нас жмуров полный дом. Гребанные чекисты за месяц ни хрена не сделали для обороны. Как планы строить, так каждый Тухачевский, елы-палы, а даже окно кирпичами заложить не могли. Чтоб к утру было сделано. И на неделю вам работа найдется. Будете территорию от хлама расчищать. Скамейки, обломки - все утащить. Чтоб, мля, никаких больше огневых точек тут не было. - Мясник. Ты это... - хотел что-то возразить Мент, которому явно не улыбалось торчать на морозе и присматривать за рабами. - Что "это"? - язвительно усмехнулся Мясник. - Крышу починить не забудьте.        Правая рука нового вожака пробурчал что-то себе под нос, но подчинился.  ***** - А ты, мля, настырный. Жить, видать, сильно не хочешь, - Мясник поравнялся с ними, и Данилов увидел на уродливом лице пропитанную кровью повязку. - Ну, что будем делать с вами, герои?        Он оглядел шеренгу пленников. - Ты. Ты... Ты ... И ты тоже, - Сашин тезка напоминал надзирателя из фильма про концлагерь. - Шаг вперед.        Те, на кого указал его палец, и Александр в их числе, рванулись вперед, будто спринтеры. - Этих, Мент, на уборку. Остальные в ТэЦэ на раскопки.        Тех, кто остался на месте, четверо боевиков (как еще назвать мужиков с автоматами и свирепыми рожами, многие из которых бородаты?) увели в сторону "Оптимы".        Данилов осмотрелся. В его шеренге теперь было человек десять - похоже, самых крепких. Саша даже удивился, что попал в их число. Больше всего ему хотелось облокотиться обо что-нибудь, но ближайший фонарный столб был далеко, а стреляли тут без предупреждения. - Харэ прохлаждаться, труба зовет, - произнес тот, кого звали Мент, сплевывая семечки. - Пошли, крысы подвальные, для вас до хера работы.        Это был мужик под сорок в ОМОНовском городском камуфляже с милицейской поясной кобурой поверх. Он был первым человеком с лишним весом, увиденным Сашей после Затмения.        А его прежний знакомый, похоже, продвинулся по служебной лестнице. Во всяком случае, распоряжался этот Мясник как полновластный хозяин.        "Мясник, Чекист, Мент, - подивился парень. - Взрослые люди, а имена свои позабыли, что ли? Как в шайке или в племени мумбо-юмбо, ей-богу".        Закончив с антропологическими штудиями, Данилов окунулся в работу. Первое их задание раньше выполнялось людьми, которых в средние века звали мортусы. Но началась она не с площади, а с территории самого кинотеатра, с лестниц, коридоров и залов.        Когда они закончили, перед зданием в ряд лежали четыре десятка мертвых тел. Среди них был и знакомый Саше Дмитрий Генрихович. Он был в той же пятнистой форме, но теперь она была не такой чистой. Половина головы вместе с волосами отсутствовала, и можно было догадаться, что его убили выстрелом в затылок.        Двое рядом с ним были раздеты догола. Именно по голым было ясно, что все они умирали страшно, тела их были истерзаны и избиты до синевы. У одного из распоротого живота бурой змеей выглядывали внутренности. Некоторые были изрешечены, у других чернели аккуратные пулевые отверстия во лбу или в груди, а у одного было перерезано горло. Почти все были без верхней одежды, некоторых смерть застала внезапно, другие выглядели так, будто погибли в бою. Трое почему-то оказались в противогазах.        Каторжный труд, когда они вдвоем стаскивали по лестницам покойников, а потом на брезенте волокли их к траншее, продолжался полдня. Потом их заперли в самый маленький кинозал, холодный как морг. Правда, им разрешили развести костер ("чтоб вы не сдохли раньше времени"). Был и обед - миска непонятной похлебки и полбулки черствого хлеба. Данилов набросился на еду с жадностью, да и остальные не отставали. Еще бы, известно что толкнуло их на этот штурм.        Это был хороший знак. Раз кормили, значит, убивать пока не собирались.        Отдохнуть им дали недолго. Часа через четыре пришел Мент, еще злее, похоже, с похмелья, и повел их на работы. Это был каторжный труд: пусть не Освенцим, но Беломорканал точно. Они месили раствор, закладывали окна кирпичами, перекрывали крышу и клали новые листы кровельного железа. Один в темноте сорвался и сломал себе шею. Самой легкой работой была уборка снега и мусора.        К полуночи их опять отвели в кинозал. Им дали такой же скудный ужин, потом позволили слегка выспаться, а "утром" все повторилось. Обломков было еще много.        Уже в конце "трудового дня" посмотреть на их работу пришел сам главарь в сопровождении четверых откормленных холуев в маскхалатах и незаменимого Мента. Вид у него был такой, словно он только что проснулся после бодуна, причем валялся одетый. Под глазами проступали сизые круги, бобровая шапка была в каком-то соре. - Продолжайте в том же духе, стахановцы, - махнул рукой главарь.        Данилов подкапывал и пытался взгромоздить на санки кусок железобетона в половину своей массы, когда боковым зрением увидел, как его сосед, лысый мужик лет пятидесяти, у которого постоянно слезились глаза, сунул руку в карман фуфайки.        Вроде бы что такого? Замерз. Но парень вспомнил, что за последние десять минут тот часто держал руку именно в этом кармане. Тогда он не придал этому значения, а теперь случайно заметил, что ладонь раба прикрывает черную металлическую рукоять. Больше никто этого рассмотреть не успел.        Саша быстро сообразил, кого тот собирался отправить в иной мир.        Гребанный идиот... Пока у них был хоть какой-то шанс остаться в живых. Мысли, как подкованные блохи, скакали у Саши в голове. Ничего не делать? Попадет в замес, и шлепнут за компанию. Поддержать? Пустое. Слишком много гадов. Даже если случится чудо, и они разом кинутся на бандитов и придушат их, завалив автоматчиков трупами, их положат из пулеметов из окон. До зданий не убежать, у пулеметчиков, как он знал, был прибор ночного видения, а они своим трудом сами лишили себе большинства укрытий.        Он не боялся смерти. Просто хотелось жить, а не становиться героем, тем более так по-дурацки. Прав был немец-отшельник. У него еще были дела в этом мире. Сдохнуть успеется.        Данилов поморщился и опустил тяжелую лопату-подборку своему соседу на темя. Если бы не боль в усталых мышцах, все вышло бы лучше, а так, вместо того чтоб повалиться мешком, тот только пошатнулся и заорал. Но видно, тоже руки тряслись от работы - ствол он от неожиданности выронил. Данилов пинком отправил пушку подальше, в сторону охраны.        Немая сцена затянулась на долгую секунду. - Вот те раз... - произнес, наконец, Мясник.        Он наклонился и подобрал оружие. - ТТуха, - он взвесил пистолет в руке. - Конфискат. А ты пользоваться умеешь, родной? - он навел его на несостоявшегося убийцу.        Сам он умел. Человек рефлекторно попытался заслониться рукой, но пулю это не остановило.        Бах!        Она попала в переносицу, пробив ладонь навылет, и застряла в черепе. Человек упал совсем неизящно, мешком. - Чего это он так залупился? - ни к кому не обращаясь пробормотал Мясник, убирая пистолет себе в разгрузку. - Наверно, ты кого-то грохнул, - предположил Мент. - Сына там его, брата... - Может. Разве всех упомнишь? Ладно. Че с тобой будем делать, иудушка? - Мясник повернулся к Данилову. - Товарища подвел под молотки. - Тамбовский волк ему товарищ, - буркнул Саша, стараясь не смотреть на вытянувший ноги труп. И на то, как глядят на него самого остальные пленники. Волками.        Суки. Он ведь и им жизнь спас. Стали бы с ними церемониться, если бы этот придурок попал?.. - Вот это по-нашему, - Мясник толкнул помощника локтем. - Молодца. Что будем делать, служивый? - Может привалить за компанию? Единожды предавшему веры нет. - Да он же типа жизнь мне спас. Хотя я его тоже пожалел, когда Чекист сказал в распыл пустить. Думал, все равно подохнет, а он опять выплыл... Тынденция. Нам такие перцы нужны. Да еще и тезка. Ладно, Ботаник, считай себя зачисленным в Русскую Освободительную Армию.        Этот приколист, оказывается, и историю знал. - Взят ты с испытательным сроком. Облажаешься - пеняй на себя.        Данилов кивнул. - А с этими что делать? - указал Мент на остальных. - Пока к шохам в подвал, - устало пробормотал Мясник. - Потом на раскопки. Работы еще много, бамбук курить не давай.        Автоматчики угнали рабочих куда-то в сторону частных домов. Те даже не матерились в ответ на тычки, пинки и удары прикладами. - Александр... Иванович, - отчество Данилов узнал из разговоров. Адреналин еще не покинул кровь, и он чувствовал себя храбрым. - А с ними что?        Бывший страж порядка громко заржал, держась за брюхо. - А вот это не твое собачье дело, малец, - отрубил Мясник. - Живи и радуйся.        Он повернулся к Менту. - Передаю салагу тебе с рук на руки. Проводи в наш подвал, покажи шконку, объясни, что и как. Дай снегоступы вместо его лыж. Тут, нах, не Сочи. И куртец новый выдай. - А если убежит? - Да куда он денется с подводной лодки. Тут тепло, сытно и мухи не кусают. А снаружи холодина и смерть. Он что, дебил?        И ведь это была правда. Странно, но Данилов почти не чувствовал раскаяния. Это был его единственный шанс, и он его не упустил. Правы те, кто пишут о генетической склонности интеллигента к предательству.  *****        Они шли вдвоем по служебным закоулкам кинотеатра. Им пришлось прибегнуть к помощи фонариков - ламп в коридорах не было.        Они дошли до конца очередного коридора, а Данилов уже догадался о главной функции кинотеатра. Судя по всему, отапливалась и освещалось только несколько комнат на верхнем этаже. Здание не было жилым. Это было что-то вроде штаб-квартиры группировки, а заодно склада того, что. Им приходилось перешагивать и обходить завалы из компьютеров, плазменных панелей, стиральных машин, тренажеров и еще черт знает чего.        Наконец они оказались перед дверью, закрытой на висячий замок; мент вытащил из кармана ключ и отпер его. Это был один из кинозалов. Здесь уже лежали более полезные вещи: инструменты, стройматериалы, туристское снаряжение. Кое-что наверняка принесли не из "Оптимы", а из других магазинов района. В углу оказалась россыпь охотничьего инвентаря, и висела на спинках кресел теплая одежда.        Данилов получил пару штуковин, похожих на плетеные ласты. - Ничего, быстро освоишь, - подбодрил его провожатый, видя, что он разглядывает приобретение скептически. - Гораздо удобнее, и руки свободны.        Тут же он выдал ему теплый анорак - куртку без молнии, надевшуюся через голову. Он был слегка запачкан в саже, и мех на капюшоне был подпорчен пламенем, но качеством эта вещь была лучше того, что носил Саша до этого. - Отстираешь сам.        От внимания Данилова не ускользнуло, что ни оружия, ни продуктов в зале не было. Наверно, для их хранения используют другой, решил он. Должен же у них быть запас. Но почти наверняка там дело одним замком не обходилось.        Спустившись по другой лестнице, они вышли на улицу уже с противоположной стороны. На горизонте слабо засветилось багровое зарево. - Что это там? - Данилов вытянул шею. Ему такого наблюдать еще не доводилось. Видимо, это зрелище можно было рассмотреть только с Тырганской горы. - Опять раздуло, уголь горит. Потому и сыплет пеплом. - Не боитесь тут жить? - А куда деваться? - человек, звавшийся Ментом приподнял бровь в удивлении, - Сюда даже с деревень как мухи на мед стянулись. Суки...        Александр не удивился. Он и так догадывался, что кроме развалин уцелевшим еду найти будет негде. Они будут облеплять трупы сожженных городов, из которых недавно бежали как от чумы. - И откуда ты будешь? - равнодушным тоном спросил Мент. - Не местный, - коротко сказал Саша. Он не собирался пересказывать перипетии пути каждому. - Сами мы не местные... - хохотнул толстяк. - Да мне без разницы, хоть из Америки. Повезло тебе, друг ситцевый. - Меня Сашей зовут. - Повезло тебе, Шурик, что Мясник за тебя вкупился. У него сейчас просветление, добренький он. А мы обычно сразу валим. Шароебятся тут всякие... - он сплюнул семечки. - Ну пошли, че рот разинул?        Они свернули налево, и из темноты выступил контур невысокой каменной ограды. Когда они подошли поближе, Данилов увидел, что это фонтан - воды в нем не было, даже замерзшей; видимо, ударная волна повредила трубы. Но тут в его поле зрения Александра попало еще нечто.        Вначале Данилов принял ее за статую. Очень реалистичную и совсем не подходящую для места, где всегда было полно детей. Хотя бы потому, что она была полностью обнаженной. И позу неизвестный скульптор постарался ей придать развратную и призывную. За ноги она была примотана проволокой к распылителям. - Заняться нечем было молодежи, - объяснил Мент. - Девка главного чекиста. Уж не знаю, чем она Мяснику не угодила. Он как к власти пришел, ее им отдал, сказал: как натешитесь - завалите. Ну они, естественно, устроили ей "вертолет". А потом нет чтоб пристрелить, вот че выдумали... Гляди.        Данилов давно понял, что в смерти нет никакой эстетики, поэтому создатель этой композиции зря старался. Первым и единственным чувством, которое Александр испытал, заглянув в открытые глаза, в которых запечатлелась агония, был даже не страх, а отвращение. Вот бы тот, кто видит "красоту в умирании", посмотрел на это. На раскрытый в немом крике рот, на волосы, которые спускались до плеч сосульками, на покрытую ледяной коркой кожу пепельно-серого цвета. Это было хуже, чем пластинат из трупов. - На улице было все минус пятьдесят, - продолжал Мент. - Эти юные натуралисты натопили снега ведра четыре, раздели сучку - и вуоля! Микеланджело отдыхает. Горячая штучка, да?        Данилов не ответил. Ему вспомнилась собака. Это было примерно на двадцатый день, еще в Новосибирской области. Вначале он принял ее за живую и здорово струхнул - перед ним была овчарка, больше метра в холке. Но потом его внимание привлекла ее странная неподвижность. Только переборов страх и подойдя поближе, парень понял, что собака мертва как камень. Он догадался, как это произошло, хоть и не думал, что такое возможно. На лютом морозе остановилось сердце, мышцы свело судорогой, они одеревенели, и постепенно зима высосала остатки тепла из тела. Вода в тканях стала льдом, и животное превратилось в китайскую терракотовую статуэтку. Ему стало тогда так не по себе, что он не стал отрезать от нее ни кусочка. Тогда он мог себе это позволить. - Ну как? - спросил бывший милиционер. - Я что, жмуров не видел? - Данилов смотрел на него с открытой неприязнью. - Да не парься, - хлопнул его по плечу попутчик, - Это паря, чтоб ты не думал, что в сказку попал. Это ад. - А вы, стало быть, за чертей? - Саша за словом в карман не лез. - Ага, язык прорезался, - беззлобно ответил Мент. - В точку, мил человек. Но мы себя зовем "оптимисты", по названию этой лавки. Ладно, пошли, гостем будешь. Сейчас решим, что с тобой делать.        Данилов покорно следовал за ним. Решим... Хоть и похоже на "порешим", но более обнадеживает, чем вид трупов, которые лежат, висят и стоят.        Он заметил, что они держат путь не к развалинам "Оптимы", а туда, где раньше были два девятиэтажных панельных дома, расположенных углом. - Просто так у нас хлеб никто не ест, - сказал ему Мент, когда скособоченный силуэт кинотеатра и страшный фонтан остались позади. - Будешь пользу приносить - оставим. Нет - звиняй, хлопче. Будешь пока копателем. Извини, вакансии гендиректоров закончились.        Данилов кивнул, а все эмоции оставил при себе. Да, ему указывали его место, но, главное, что то будет не на самой нижней ступени. - Стрелять-то умеешь?        Александр кивнул опять. Он чувствовал, какие мысли шевелятся под этим покатым лбом с кустистыми бровями: "Видать, не такой слабак, если еще жив. С тебя может выйти толк. А грохнуть успеем". - Это хорошо... - буркнул Мент. - Запоминай правила, они кровью написаны. Пока к ним пришли, столько народу положили. Значит, так... Все, что нашел - в общий котел. Получишь долю... - он закашлялся. - Нажрешься вволю, - в тон ответил Саша. - Мля, да ты еще и стихи пишешь. Но впредь меня лучше не перебивать. А то тоже чего-нибудь перебью.        "Коммунизм, значит, - мелькнула у Александра мысль. - Это хорошо. Но по тебе-то не скажешь, что ты постишься. Значит, есть тут, как на скотном дворе Оруэлла, есть те, кто ровнее. Мотаем на ус". - Захомячил или заныкал, - продолжал объяснять его провожатый, - на первый раз можем и простить. Можешь отделаться "стриптизом" минут на двадцать. Помнишь, как в детском садике? Ну, в одних трусах в коридорчике. А тут без трусов, на улице - в железном киоске. Ниче, если сердце здоровое, не сдохнешь. Кто второй раз проштрафится, обычно висит как, нах, наглядная агитация. Что еще... Никто не будет присматривать за твоими пожитками. За крысятничество давим, но обосновать должен сам. И защищать тебя никто не будет, если кто-то накатит. Разве что по беспределу. Так что если хочешь быть здоровым, жри один и в темноте. Вроде все.        Наконец-то Данилов увидел и сам центр. Бетонная коробка ТЦ сложилась аккуратно, будто снесенная направленным взрывом. Ни одного обломка мимо. Только огромные буквы неоновой надписи "ОПТИМА" снесло аж на автостоянку, где они придавили несколько машин.        Но вскоре центр опять скрылся из виду. Они обошли груду развалин, бывшую когда-то девятиэтажкам и вышли к обувному магазину "Мерлин", который сохранился на удивление неплохо. К этому времени Саша уверился, что случай тут значит не меньше прочности конструкции. В этом же здании был филиал Сбербанка и еще несколько контор. - Скажи спасибо, что вообще принимаем, - тяжело дыша, продолжил Мент. - Просто у нас убыль возникла. А все эти чекисты, чтоб их... Не могли тихо сдохнуть.        Александр легко выдерживал темп - сказывалась практика, да и не выглядел этот Мент хорошим ходоком. Пару раз он останавливался, чтобы перевести дух. Идти на снегоступах оказалось легко, но для длинных дистанций Данилов все же предпочел лыжи. Краем глаза он отмечал перемещение свого нового товарища. Тот был спокоен и даже не оглядывался. Видимо, уверенный, что новенькому в голову не придет убегать. Мол, тому большую честь оказали.        Пока они шли, Александр все еще раз взвесил. Еще вчера он не горел желанием примыкать к кому угодно. Вернуться к людям означало сталкиваться с проблемами, от которых он отвык.        Конечно, у группы больше шансов. Как в метро, когда в вагоне взрывается подозрительный предмет, в действие вступает правило: "Лучшая защита от осколков - ваш сосед". Если стоишь в окружении двух десятков пассажиров, гвозди и прочие поражающие элементы равномерно примут на себя все, то есть вероятность уцелеть для каждого конкретного человека возрастают. Особенно для того, кто стоит в середке.        Один в поле - не воин. Он корм, добыча, мясо. Был бы Саша умнее, давно прибился бы к какой-нибудь стае. Но... вожаком ему не сделаться, характер не тот. Это вам не учеников за опоздания отчитывать. Быть ему даже не на вторых, а на третьих ролях. А делиться с кем-то своим куском взамен на иллюзию "один-за-всех"... Благодарим покорно. К тому же раненого, больного или просто слабого непременно бросят, а то и схарчат, если с едой напряженка.        Одиночкой не мог быть даже очень сильный. На силу всегда найдется другая, а умение задавят числом и напором. Одиночкой мог быть только тот, кто не считает для себя зазорным убегать. Саша не считал. И быстрые ноги не раз его выручали. Поэтому до сих пор коптил небо, когда других, таких из себя мачо, давно завалили и съели. Но и его удача имела предел, и он это знал. С каждым днем в этой ледяной стране все труднее было находить еду.        Поэтому Александр был не против побыть частью коллектива, где люди еще не скатились к людоедству. До тех пор, пока это совпадало с его планами.       Глава 5. Раскопки.        Они остановились у входа в "жилую зону", которой и был подвал магазина. - Снег отряхни, - инструктировал Сашу Мент. - Разуйся. Одежду протри тряпкой и повесь здесь, в шкафу. Там в углу рукомойник. Рожу и руки умой с мылом. - Да сам знаю, не маленький, - хмыкнул Данилов. - Только это мертвому припарки. Вы же дышите этим воздухом, значит, все равно получаете. - Без тебя, мля, знаю, - огрызнулся Мент, и Данилов понял, что нарушил табу. - Если такой умный, на хера приперся? - Нужда заставила. - Вот и нас всех. Большая, блин, нужда.        В подвале было душно, сыро, но по сравнению с поверхностью - тепло. Он был поделен на клетушки перегородками из фанеры и досок. Пока они шли по петляющему коридору, им навстречу не попался ни один человек, но за тонкими стенками Данилов слушал тихое "бур-бур-бур" голосов.        Под потолком висела лампочка без плафона. Лампочка горела тускло и слабо, но даже это показывало, что здесь есть и генератор, и топливо для него, и аккумулятор.        Они прошли мимо двух каморок и остановились у третьей. Обитая железом дверь открылась со скрипом. Отодвинув висящее в проеме одеяло, не дававшее уходить теплому воздуху, они протиснулись внутрь. В нос сразу ударили запахи чеснока, курева и нестиранной одежды.        "Горький. "На дне", - подумал Данилов, когда глаза его привыкли к полумраку, который едва разгоняла единственная лампочка. Похоже, из старых, не энергосберегающих.        В этот момент заметили и его. - В нашем зоопарке пополнение. Закрывайте двери, вашу маму... Дует же. - Ты кого притащил, ментовская душа? - лениво спросил кто-то у его сопровождающего. - Прошу любить и жаловать, - ответил тот. - Саней кличут. Главный сказал, тут поживет.        С этими словами он вышел, указав напоследок Александру на раскладушку.        Данилов почувствовал себя новеньким в камере СИЗО, разве что дверь закрывалась изнутри, а не снаружи. - Здрасте, товарищи, - произнес он и представился. - Здоровей видали, - устало пробормотал кто-то. - Ну, привет, медвед, - протянул другой.        Александр расположился на своей койке, не суетясь, старясь своим видом показывать, что это место было его по праву. - Это место несчастливое, - услышал парень голос за спиной. - Того, кто его занимал, нашли на стоянке обглоданного. - Бывает, - пожал плечами Саша. Его ответ вызвал серию смешков.        Голос принадлежал худому мужику, который лежал на койке в самом углу у "окна" и читал с фонариком. На нем была мятая черная униформа, похожая на охранниковскую (но не "Оптимы" - эти ходили в строгих костюмах), череп его был выбрит так же гладкого как подбородок. Признак борьбы с облысением, а оно теперь случалось не от избытка тестостерона. - Николаев, - поднял тот руку, не протягивая. - Слушать здесь меня. Люди мы незлые, ты вроде не борзый... Но если что непонятно, лучше спроси.        И вернулся к книжке, судя по обложке с обгоревшим краем: боевику про Слепого.        Он повнимательнее оглядел комнату. Когда-то тут все было отделано панелями, но их отодрали - из стен еще торчали остатки крепежа. Похоже, в подвале тоже собирались оборудовать торговые залы. Сами стены, как и потолок, были кое-как побелены, на полу был настелен линолеум. Несколько слуховых окон во внешней стене были заложены кирпичами, как и вентиляционное отверстие. Вдоль стен стояли раскладушки, железные кровати и одноместные тахты, явно из мебельного магазина на втором этаже "Оптимы". Тут же стояли два журнальных столика. На одном из них ужинали, на другом шла игра во что-то вроде покера.        Население подвального помещения, все шесть человек, приняло его безразлично. То и дело кто-то из них подходил, задавал вопросы, не проявляя, однако, больше интереса, чем к таракану. К радости Данилова, никто не стал на него наезжать. Он чувствовал, что может отреагировать неадекватно.        Обитателями этой комнаты были мужики средних лет. Сытые, спокойные - явно не мальчики на побегушках. В соседних, как понял Саша по голосам имелся и молодняк, и женщины. А вот детских голосов он не слышал. Может, для них было другое помещение, но Александр подозревал, что им было не выжить долго в этом аду. Ребенок больше подвержен действию остаточной радиации вроде бы даже из-за того, что его жизненно-важные органы при ходьбе располагаются ближе к зараженной земле.        В подвале было градусов пятнадцать. Источником тепла и копоти была стоявшая посреди комнаты буржуйка. Тут же на веревках сушилось белье и одежда, клокотало на огне какое-то съедобное варево. - Главный ваш всегда такой суровый, да? - спросил Данилов книгочтея, когда тот отложил свой криминальный роман. - Саня Мищенко? Ты только его "Мясником" в глаза не назови. Это для своих, да и то не любит. Я его раньше знал. У него весной загоны, а ее нам ждать и ждать. А так он нормальный мужик, правильный. - Только не спрашивай, куда гонорар потратил, - один из игроков в карты хмыкнул в кулак. Это был мужик в спортивном костюме со свежими оспинами от заживших волдырей. - Какой еще гонорар? - не понял Саша. - Смотрел кино "Пила-10"? - произнес на тон тише картежник. - Физрук, ты это на бис повтори, когда он придет, - осадил его Николаев. - А мы посмотрим. - Да пожить еще хочу... - развел руками тот. - Вот и молчи, Илюха.        Данилов сказал бы, что тот, кто, судя по кличке, был учителем физкультуры, играет с огнем. - А вообще, он краповый берет, - снизошел до объяснения Николаев. - ВДВшник. Командировок штук десять у него и куча наград. А списали: какого-то не того "чеха" покромсал. Нашего. - Чеха? - переспросил Саша. - Да не славянина, блин. Вайнаха. Нохчи. Тоже мастера по этой части, но до него далеко. Короче, не понял он политического момента. За прошлые заслуги не посадили, но волчий билет получил. Вернулся, даже охранником не взяли. Вот и трудился тут сначала грузчиком, а потом в разделочном цехе. - Да ты его не бойся, - снова поддержал беседу Илья. - Он человек хороший. Только как растяжку зацепил и башкой два осколка РГОшки поймал, ему пластину вставили. После этого у него боли были, бухать начал. Но этот архаровец из отряда "Юг" сам нарвался.        Саша так и не понял, правду ему говорят или прикалываются над новичком, но решил узнать побольше. - А как вообще у вас все организовалось? Что тут было вначале? - Вначале был пиздец, - видя, что старший не против, Физрук взял слово.        Данилову это напомнило первые строчки из "Книги бытия". - В первую неделю тут творился сплошной хаос, - продолжал тот. - Полгорода, весь старый центр провалилось пес знает куда. Но и тут у нас, и в новостройках погибло до фига. Сначала народ бежал. Зассали радиации. Кто на машинах, но в основном пешком. А куда? В никуда. Вокруг этой долбанной горы выжженная земля на десять километров. А дальше деревни, где нас тоже никто не ждет. Дорог нет, идти некуда. Все бежали, только самые умные остались. И правильно сделали. Первые потом тоже вернулись, да поздно. Все уже поделено. День-два те, кто вернулся, сидели тихо, и ждали, когда прилетит главный спасатель в голубом вертолете. А когда поняли... Мама, не горюй. Короче, Ходынка отдыхает. Стрельба даже по ночам не утихала. Но мы, "оптимисты", уже успели закрепиться и отбились. У нас был экскаватор, мы копали руины ТЦ. Это наша деляна, и все это поняли. - А власти? Хоть что-то делали? - Данилов примерно знал ответ, но с мазохистским чувством хотел услышать еще раз. - Ага, делали... - ответил вместо Ильи Николаев. Известно, что. Висели. Потом, правда, ветром посрывало... Нет, тебе, парень, повезло, что тебя тут не было. - Похоже на то, - пробормотал Саша и надолго замолчал.        Но через пять минут разговор вновь начался уже без его приглашения. - Главный у нас был бывший нач.охраны этой конуры, - то ли ему, то ли самому себе начал рассказывать Илья, забив на партию. - Гавно был мужик, хоть и нельзя о мертвых. Вышел покурить на стоянку, когда пришел капец. Свалился в люк, где чинили проводку, потому и выжил, хоть и окривел. Знал планировку здания, поэтому и поднялся. А еще многие из его подчиненных, секьюрити, жили в двух шагах. Потом подтянулись менты. Все, кому повезло - с семьями. Они тут вместе все и устроили где-то на пятый день. Этот зверинец, в котором мы живем. А чекисты, которые шефа удавили, просто переняли эстафету. - Что за чекисты? - Приехали две недели назад на аэросанях - на все готовенькое. Начали пальцы гнуть, мол, мандат у нас, мы типа власть. В ОЗК новеньких козырных, с "Калашами" сотой серии и с "Грозами" 9 мм. У одного даже "Винторез" был. "Корд" новый на треноге они тоже притащили, хоть за это спасибо. Почти все в "Бармицах", шлемы как у космонавтов, оптика-шмоптика. Я бы не удивился, если б у них и АГС был. Типа они отсиделись где-то в убежище на Хлебзаводе. Такое ощущение, что чуть ли не заранее туда свалили. Откуда только узнали? Чистенькие, ряшки сытые. Десять человек, от лейтенанта и выше. Рыцари, мля, плаща и кинжала. Штирлицы недоделанные. Наш старший принял их нормально, а потом взял и внезапно помер. Сердце, сказали. Это они умеют. И тут раз - и они уже в дамках. Сразу начали свои порядки наводить, стукачей развели, шестерок. Но недолго музыка играла. Задолбало нас, и устроили мы им Октябрьский переворот. И их, и прихлебателей ихних к ногтю. Все же это не альфовцы, а канцелярские крысы больше. И хоть они нас к нормальному оружию не подпускали, положили половину из обрезов, а оставшихся взяли в коридорах в ножи. Шлемы свои они надеть не успели. Но, правда, и наших успели ухайдокать, в основном гранатами. - Те еще заразы, - вставил свои пять копеек еще один игрок, назвавшийся "Димычем". - Был я у них как-то в отделе. Шик-блеск, евроремонт, мрамор, зеркала, пол такой чистый, что жрать можно. А они ходят все в спинжаках, деловые такие, по телефончикам чирикают. Один смартфончик как моя получка за полгода. Чисто агенты Малдеры... Можно подумать, вся страна на них держится. А чем занимались? Педофилов не ловили, наркобарыг не ловили, бандитов тоже. Это все угрозыск. А они, типа, по террористам и революционерам спецы. А где у нас в Сибири такие звери? Вот и сидели, штаны протирали. Только людям мозги колупать мастера. Зато гонору... Мы, бля, новое дворянство. Вот и сейчас... - он указал за окно, где, как знал Александр, раскачивались на щите трупы. - Высоко забрались, большие люди...        В этот момент хлопнула дверь, и Саша сквозь чад и испарения узнал знакомый грузный силуэт. Разговор стих почти сразу.        Поравнявшись с парнем, Мясник, ступавший теперь как зомби и выглядевший даже страннее обычного, кинул тому под ноги рюкзак, с которым Данилов уже успел попрощаться. Затем, не реагируя на обращенные к нему слова, пересек помещение и тяжело плюхнулся на пустую койку в углу. Александр заметил, как быстро люди исчезают у него с пути.        Но спать тот не лег, а, сел, подперев кулаком подбородок. Данилову показалось, что он слышит тихое бормотание. Так тот сидел минут пять, а потом завалился на бок и сразу же захрапел.        Стараясь не шуршать, Александр проверил свои вещи. Все было на месте, кроме дозиметра, но парень решил, что тормошить этого человека не лучшая идея, пусть выспится. На месте были и продукты. Александр уже догадался, что с едой у "оптимистов" проблем нет. Все, кого он до сих пор увидел, выглядели сытыми. Нездоровыми, усталыми, но от голода не страдающими.        Мясник заворочался во сне, забормотал что-то очень злое. В комнате сразу установилась тишина.        Стараясь не шуметь, Данилов решил перекусить - что-то подсказало ему, что предлагать соседям не обязательно. Он достал из рюкзака банку тушенки, банку сгущенки и сухари. Никто не смотрел на него с завистью. Еще бы, тут ели консервированные фрукты, соленую рыбу, пили баночное пиво. Хороший был магазин.        Надо бы узнать, когда раздача, и на какой кусок он может рассчитывать.        Закончив трапезу, Данилов забрался на свою койку, положил руку под голову и погрузился в подобие анабиоза без мыслей и чувств. Никто его не потревожил.        Конечно, здесь все было как везде. Внезапный удар, море погибших, паника, массовый исход. Вернулось в разрушенный город куда, меньше чем ушло. Да и из тех первый месяц пережила от силы половина. Очень немногие из них, самые сильные и ушлые, сумели закрепиться там, где была еда - крупные магазины, элеваторы, хладокомбинат. А остальные, те, кому не хватило места возле этих кормушек? Их никто не считал. Периодически они нападали на такие твердыни, но почти всегда встречали отпор.        Прошло еще часа три, и вдруг помещение вздрогнуло от рокочущего баса: - Че расселись, дармоеды, в рот вас через коромысло? Пошли копать. Скоро морозы ударят, такие что хер к мудям примерзнет.        Этот Мищенко мог бы работать боцманом на рыболовном траулере, подумал Саша. Апатию с комнаты как ветром сдуло. После краткой перебранки, народ начал обуваться. - Он редко ошибается, - вполголоса объяснил Илья, когда они последними потянулись к выходу. - Метеозависимый. Когда приходит новый атмосферный фронт, у него башку ломит. Если он говорит, что будут холода, значит, будут.  *****        Они шли без снегоступов - по деревянным мосткам, переброшенным через завалы там, где рухнули целых два подъезда девятиэтажного дома. Похоже, "добровольные помощники" чистили дорожки исправно.        Справа на уровне груди тянулся трос толщиной в два пальца, туго натянутый на арматурах большого сечения, которые были глубокого вбиты прямо в мерзлую землю. - Это еще зачем? - вполголоса спросил Данилов попутчиков. - Ветер. Пока ты шел сюда, он тебе не мешал? - Почему же, иногда так с ног валил. - Так вот, когда с ним еще и пепел, равновесие хрен удержишь. Споткнешься и шею сломаешь.        Данилов вспомнил, как он впервые в Тупике попал в пепельную пургу. - Ботаник, - окликнули его. - Под ноги смотри! - Что такое? - На "йорика" наступил, балда.        Данилов глянул под ноги. То, что показалось ему глиняным горшком, который он машинально отпнул с дороги, было черепом с разинутым ртом и застывшим выражением ужаса. Александр представил вытаращенные глаза там, где были пустые глазницы. - Апофеоз войны, - пробормотал идущий позади Физрук. - Нарочно кто-то вчера откопал, сука... Ты не жалей их. Они отмучились. А ты еще нет.        Но Данилов вспомнил не картину Верещагина, а фильм про аборты, снятый какой-то религиозной организацией. Горку маленьких косточек, ребрышек, конечностей, раздавленных черепов с клочьями плоти и мозга, и такой же застывший вопль на кукольных лицах. Глобальный абортарий.        ТЦ напоминал "Титаник", легший на бок и переломившийся пополам. - Этот курятник из сборного железобетона и легкометаллических конструкций, - объяснил Илья. - Можно было растащить за неделю и все до крошки подобрать, да бульдозеры накрылись... У красногорских вроде автобаза была, хотели меняться, но потом сорвалось... Вот и долбимся вручную. А они с голоду пухнут и то и дело пытаются нас прижучить.        Здание было немаленьким. Четырнадцать тысяч квадратных метров, вспомнил Саша какой-то буклет. Проходимость - тридцать тысяч человек в день.        Как понял Данилов, удар волны пришелся в фасад, и часть опор, удерживавших перекрытия этажей рухнули. ТЦ сложился как гармошка, буквально вдавив первый этаж в землю. Но им был нужен именно он, там были "Палаты" с их продуктами, а на втором только бутики-хуютики.        Придя на место, они первым делом разложили и разожгли несколько больших костров - для освещения, и чтоб растаяли снег и наледь.        Мясник, подошедший последним, пересчитал их по головам. Получилось без малого двести человек. Заметив Сашу, он еще раз критически окинул парня взглядом. - Так. Ты как ежик в анекдоте. "Сильный, но легкий". Значит, будешь искать. Найдешь что - сразу подзывай старшего.        Они разбились на десятки, и работа началась. Данилов никогда не подумал бы, что лопата и лом - главные инструменты "сталкера" (сами они так себя не звали). Даже там, где разрушения казались тотальными, и все почернело от сажи, под снегом и коркой из льда и обломков можно было найти нетронутые вещи и продукты. Панели в этом плане лучше, чем кирпич, так как при обрушении образуется много пустот.        "Накануне людям зарплату перевели, - вспомнил Саша слова кого-то из соседей. - Не протолкнуться было".        Теперь там внизу было тысяч пять покойников и много-много еды. Да еще тонны всякого барахла: от ванночек для кошек до тренажеров и автодеталей. Но на них они не должны были размениваться - все, что нужно, уже имелось на складе в кинотеатре. Их целью была только еда.        Частной собственности не было. Данилов представлял, что толкнуло людей принять эту меру. Находил ли один из них десять банок сладкой кукурузы или коробку сублимированной лапши - все шло в общий котел, а потом делилось сообразно вкладу каждого под наблюдением самого Мищенко.        Еще после первого дня Александр проникся к этому человеку уважением. Дележ то и дело вызывал споры, и именно он пресекал их своим веским словом. И не только словом.        Уже незадолго до возвращения, до Сашиного слуха долетел крик и звук хлесткой плюхи. Оглянувшись, парень ощутил прилив злорадства. Генка, тот самый с шарфом и волдырем на шнобеле, утирал разбитую морду. Как узнал Саша потом - Мясник припечатал парня за попытку отлынивать от работы.        Чуть позже вспыхнула драка из-за того, кого считать нашедшим надорванный мешок муки (ее пересыпали в чистый пакет, сняв верхний слой там, где она контактировала с внешней средой). Но и тут Мясник судил строго и справедливо, раздавая люли направо и налево. За ним явно оставляли роль третейского судьи.        Сам Данилов старался уйти настолько далеко от других, насколько позволял сектор поисков. Саша давно начал замечать за собой странные вещи, которые чем дальше, тем сильнее его настораживали. Ему было физически неприятно чувствовать рядом других людей. Может, поэтому он и сбежал от отшельника, что увидел в нем следующую ступень эволюции своей души?        Благодаря своей худобе он мог пролезать в щели между плитами, куда протиснулся бы разве что двенадцатилетний подросток; но вряд ли хоть один подросток мог похвастаться его самообладанием. Много зависело от удачи. В первый день раскопок она от них отвернулась, и за целый день "копатели" нашли меньше, чем съели.        С работой Александр справлялся хорошо. Наверно, потому что напугать его было к этому моменту трудно. Лишь один раз он посерел лицом и застыл, когда проходил мимо нескольких автомобилей, стоявших там, где был вход в здание. Он остановился рядом с большой "Тойотой Камри", цвет которой нельзя было разобрать, и долго вглядывался в ее номер. - Узнал, что ли? - спросил его проходивший мимо Николаев. - Ошибся.        Зато в другой раз бровью не повел, когда под плитой, куда он залез, оказалось с десяток тел, похожих на черных пигмеев. - Это не дети, - мимоходом объяснил ему Илья. - Те были бы еще меньше. Прикинь, человеческое тело при высокой температуре и давлении горит именно так. Как в Дрездене.  *****        На следующий день действительно ударил мороз, какого Данилов еще не видел. Следующие пять дней были похожи один на другой. Все забились в норы, жались к печкам и не высовывались даже выплеснуть помойное ведро.        Когда, наконец, ветер переменился, и стало потеплее, до минус двадцати, все вышли на раскопки. Данилов сначала не мог наудивляться на такую организованность бандитов, пока не узнал, что несогласных работать Мищенко и его подручные без лишних разговоров выгнали, а самых наглых - удавили.        Правда, ветер принес с собой и пеплопады, но с этим пришлось мириться. Надевать очки, закрывать лицо марлей и шарфом и идти гуськом по деревянному настилу, вцепившись в трос.        Пока было тепло, они работали, не покладая рук. Добился некоторого уважения, но друзей не приобрел. Знакомых лиц он больше не увидел - неудивительно, учитывая, что всю жизнь провел в четырех стенах.        Благодаря способности много слушать и мало говорить Саша скоро узнал об общине многое.        После лагеря в Коченево это был первый оплот цивилизации, который Данилов встретил за время своих скитаний. Своеобразной, конечно, цивилизации.        Их было около трехсот, и дети у них все-таки были, хоть и немного. Зато у них оказалось два генератора на 50 КВт, много дизтоплива, неплохой запас еды и алкоголя. Раскопки нужны были для упрочения положения, даже на наличном запасе они протянули бы полгода.        Электричество относилось к разряду роскоши, для выживания оно было не необходимо, в отличие от печек, угля и дров. Еще у них имелось три снегохода и даже непонятно как оказавшиеся в городе аэросани.        Занятые ими здания подковой охватывали зону раскопок. Кинотеатр "Орбита" был главным штабом и фортом. Самым населенным был подвал магазина "Мерлин". Еще были коттеджи поселка Аэродромный, примыкавшего к ТЦ с севера. Он был по большей части деревянный и выгорел в пепел, но уцелевшие кирпичные дома поближе были заселены и прикрывали северную границу.        С юга, запада и востока четких границ у территории "оптимистов" не было. Похоже, их власть распространялась так далеко, насколько могли добить из пулеметных гнезд "Орбиты". ТЦ "Альбатрос" уже не был их территорией, но у них хватало сил, чтоб помешать другим вести там массовые раскопки - а одиночных ночных "гостей" то и дело ловили и вешали.        Еще был девятиэтажный дом рядом с "Мерлином". Жить в нем было нельзя - того и гляди развалится, но наблюдательный пункт наверняка имелся, очень уж удобное место, такой обзор. Но даже разговорчивые соседи Сашу в такие подробности не посвящали, а сам он знал свое место и не спрашивал.        Племя дружно прогоняло со своей территории "левых". В основном они приходили мелкими группками со стороны поселка и сразу исчезали при приближении хозяев. На его глазах мужики поймали и избили до полусмерти какого-то гаврика, который и так скоро должен был отдать богу душу от голода. В такие моменты Александр вспоминал, что даже если каждому десятому удалось дотянуть до наступления темноты, людей осталось много. И им всем была нужна еда.        Но не все чужаки были такими безобидными. За пару дней до Сашиного прихода у "оптимистов" была серьезная стрела с соседями - с десятком убитых с обеих сторон. Предметом спора было право копать там, где когда-то стоял "Альбатрос". Ту битву Сашины новые товарищи выиграли, сохранив за собой право монопольного владения площадью "Снежинка".        Чем больше Данилов узнавал о городе, тем больше думал, что ему повезло. Он чудом прошел по нейтральной территории. Если бы он уклонился чуть в сторону улицы Институтской, его укатали бы обитатели "Лучика", второго по величине ТЦ. "Лучик" держали крутые пришлые: то ли армия, то ли ВВшники, но не из Кузбасса. С какого-то эшелона. Вырезали коренных, кто там до них копался.        Пройди он дальше по Крупской, столкнулся бы с "рыночными". Пройди слишком близко к ДК "ПЗШ", его бы срезали из пулемета отмороженные на всю голову бандиты без названия. Сверни в любой двор, мог бы нарваться на озверевших от голода людей, которые облюбовали повалы. Ну, а выбери вместо Тыргана район Ясной Поляны, которая была на пару-тройку километров ближе, быть бы ему уже порезанным на куски аборигенами. Про красногорских он уже слышал, и ничего хорошего.        Вся и вся "культурная" жизнь города. Прямо "Банды Нью-Йорка" какие-то. Что ни торговый центр - то группировка. Что ни неделя - то кровопускание. Это только в книжках люди в постъяерном мире объединяются вокруг экзотических идей: коммунисты, фашисты, сатанисты... "Неформальные объединения" в городе были прозаичнее и базировались на доступе к еде.        Ему повезло и во второй раз. Он наткнулся на "оптимистов", самую сильную группировку в городе, с самой крепкой продовольственной базой, и потому самую спокойную. Другие убили бы его еще на подходе и допрашивать бы не стали.        "Стоило ради этого идти четыреста километров? - думал Данилов. - Чтоб увидеть там, где был родной город, одного психа, три сотни дегенератов сытых и несколько тысяч голодных?"        Он размышлял, насколько может хватить запасов "Оптимы". Думают ли его соседи о том, что будет с ними после? Данилов бы поставил свою получку против Фонда Будущих Поколений, что нет.        Но эти мысли долго не задерживались. Это была почти сытая и беспроблемная жизнь. Сашу не трогали, предоставив самому себе парня с тяжелым взглядом волка-одиночки. Внутри общины, ощетинившейся наружу как еж, отношения были ровными, как в военотряде в зоне боевых действий. Друзей Данилов не завел, но что-то вроде уважения заработал - страха он, казалось, не знал, трудности сносил молча, и не раз наводил бригаду на хороший хабар. Хотя при раздаче каждый вечер ему доставалось меньше, как старожилам, этого хватало даже на то, чтоб откладывать немного про запас        Потом столбик термометра, как любили говорить барышни в телевизоре, упал до отметки минус шестьдесят, и все движение прекратилось. Это продолжалось неделю. За это время они проедали запасы и маялись жутким выматывающим бездельем.        Интермедия 2. Target Practice.        Карское море, 8 км. от входа в Обскую губу        Шел третий месяц зимы и четвертый месяц войны.        Они проделали долгий путь от Северной Атлантики до северной оконечности Евразии        Нет, капитан Эбрахам Сильвербер не пошел под суд. Ему сохранили не только жизнь, но и звание. Опытные командиры были на вес золота. Потери были страшными. Настолько страшными, что командирам рекомендовалось не вести с экипажем разговоры на такие темы, и пресекать их среди команды.        На базе в ВМФ в Норфолке они оставили злосчастную "Миннесоту" и получил подлодку класса "Огайо", переоборудованную под пусковые установки крылатых ракет.        Половина экипажа сошла на берег. Часть из них направили на другие лодки, другая была к тому времени непригодна к несению службы. Психические расстройства.        Мир сошел с ума, и здесь далеко за полярным кругом было теплее, чем в трех-четырех тысячах километров к югу. Здесь на полюсе температура держалась в пределах минус десяти, тогда как в Центральной России было до минус пятидесяти, а в Сибири - и до минус семидесяти по фаренгейту.        Здесь также было и светлее. Это был не день и не ночь, а серые поздние сумерки. Которое, впрочем, тоже затрудняли навигацию.        Светя огнями на хвостовой балке и на днище, вертолет "Чинук" завис над подлодкой.        Из него выбросили не десантную лестницу, а подъемник, использовавшийся для транспортировки ранены. Он быстро заскользил вниз. На нем, вцепившись в крепления, сидел человек в теплой парке с надвинутым капюшоном.        Капитан опирался на ограждение рубки и смотрел на спускавшегося человека.        Он был больше похож на пастора, этот инженер из бывшей "Мак­до­нел­л-Ду­глас", мобилизованный в Единый Исследовательский Центр. По манере говорить, осанке, интонациям. На какое-то время в стане защитников демократии установился тоталитарный коммунизм с такими его атрибутами как распределение и принудительный труд. И трудовыми лагерями для неблагонадежных, куда без них. Владельцы корпораций ВПК - почти все из которых выжили - были очень недовольны, когда федеральное правительство подвергло их материальную собственность и патенты национализации, а их работников мобилизовало.        Сесть на узкую палубу с наростом рубки было невозможно, а ближайшая суша, а точнее, большая льдина, находилась в двадцати милях. Поэтому и нужна была эта воздушная эквилибристика.        Наконец, человек спрыгнул на палубу и махнул рукой. Подъемник втянулся в брюхо, и "Чинук" полетел на север.        Они поприветствовали друг друга так, будто уже были знакомы. - Эбрахам Сильвербер. - Роберт Брешковиц. - Добро пожаловать на борт. - Спасибо, - тот рассеяно махнул рукой. - Около Vaigatch Island пилот заметил большое судно. Контейнеровоз. Затерто льдами. На борту никаких огней, похоже, покинуто. Опознавательные знаки не просматриваются. Мы записали координаты и передали их диспетчерской службе на Шпицбергене, но они сказали, что ближе, чем на пятьдесят миль, других судов, кроме вашего нет.        Капитан нахмурился. Еще один "летучий голландец". У него до сих пор желудок сводило, когда он вспоминал тот дрейфовавший суперлайнер. "Королева Виктория". Не надо было самому подниматься на палубу... - Мы сейчас не можем выслать трофейную команду, - покачал он головой. - Необходимо начать погружение. Пройдемте, лейтенант Родригес покажет вам вашу каюту. У нас теперь много свободного места. Идем с половинным составом команды. К сожалению, у Коалиции подготовленных экипажей меньше, чем уцелевших подлодок. - Я думал, у вас тут будет солнце, - произнес инженер, указывая на серый небосвод, - Я уже почти не помню, как оно выглядит. - Солнце тут видят только летчики стратегической авиации. И суда и станции севернее 85-ой параллели... которых там нет. А мы наслаждаемся светом, пропущенным через пылевой фильтр. Да и то, скоро начнется полярная ночь. А у вас в Кернсе оно не проглядывает? - Нет. Хотя мы перебазировались в Рокгемптон. Это почти тысяча километров южнее. Но примерно два месяца назад дошло и туда. Теперь мы на осадном положении. - Понятно.. А как относятся к вам местные?        Инженер горько усмехнулся. - А как вы думаете, для чего нужен был периметр? Для них мы те, кто отправил весь мир в ад. - А как там флора, фауна? Кенгуру, коалы? - Вы шутите, какие кенгуру? Их уже месяц как съели, вместе с кроликами. Сейчас конец приходит овцеводству, хотя правительство и конфисковало все стада в казну и расстреливает за кражи.        Они по очереди спустились в люк. Внутреннее пространство лодки было ярко освещено, и гость сощурился. Идущий следом за капитаном матрос тут же его задраил. - Не желаете ли медвежатины? Вы, надеюсь, не вегетарианец? - Я был им. После ударов мне пришлось... - инженер кашлянул, - внести в свои вкусы коррективы.        - Понимаю. Теперь мы стали неразборчивы. Раньше белые медведи были в красной книге. Теперь в нее скоро попадем мы.        Капитан знал, в каких условиях выживают на берегу. - Я не ослышался: "погружение"?.. - опасливо осведомился Роберт. - Разве здесь не безопасно? - Где теперь в мире безопасное место? - капитан сухо засмеялся.        Северный флот России, который нанес метрополии страшный урон, был уничтожен с троекратным запасом, а его базы в Murmansk region, на Кольском полуострове, превращены в поля шлака.        Коалиция. Почти как в старые добрые времена Iraq War.        Страны континентальной Европы покинули НАТО. Даже те, которые не понесли критического урона, "окуклились" и соблюдали нейтралитет. Хотя они и раньше были никакими вояками.        Зато к своим братьям-англосаксам присоединились Австралия и Новая Зеландия. Не в крови, конечно, было дело, а в стратегических интересах. Геополитики прошлого были правы насчет "атлантизма", только теперь он превратился в "пацифизм".        Ракеты, которые они должны были испытывать, можно было запускать с глубины. Они представляют собой модификацию сверхзвуковой ракеты "Фастхоук", с новой системой наведения и увеличенной дальностью полета. - Через двадцать минут прошу вас прибыть на мостик. Мы ждем только вас.        Несмотря на вежливую форму, это было приказом.        Через пятнадцать минут они были в сборе.        На глазах у офицеров и гостя капитан вскрыл папку, пробежал глазами приказ, потом прочитал вслух.        Поразить четыре учебных цели. Координаты прилагаются.        Цели определены во время последнего прохождения спутника над регионом.        Значение имеет не только поражение цели, но и выдерживание ракетами во время полета необходимой высоты. - Ничего не понимаю, - вполголоса произнес капитан. - Зачем так низко? У них же нет ПВО. - Низколетящая цель - это условие учений, - предположил Брешковиц. - Я думаю это специально, чтоб максимально проверить возможности ракеты. И нас. Будьте уверены, они перепроверят. - Расскажите нам про спутник. - Спутник Night Stalker запущен с мыса Каннаверел уже после ударов, 8 октября, - он действительно будто проповедь читал. - На нем установлена самая мощная электронная оптика, а также многослойная защита от жесткого излучения. Стратосферные облака пепла создают огромные трудности. Больше всего ее на высоте на 7-15 км, но достаточно много и у поверхности, несмотря на вымывание с дождями и снегом. Но не меньше их создают ионосферные возмущения. Там сих пор бедлам после того как мы, русские, китайцы, японцы, индусы и пакистанцы взорвали свои бомбы. В основном, мы, конечно. Зато можно сказать с уверенностью, что мы единственная страна, располагающая орбитальной группировкой. Хотя бы в составе одного спутника. - Это радует. - Основная проблема не в сборе информации, а в ее анализе. Чувствительность инфракрасной оптики спутника потенциально позволяет засечь даже отдельного человека на поверхности. Но как идентифицировать цель, учитывая все флюктуации? Это могут быть нагревательные приборы, работающие двигатели, костры, пожары и, наконец, биологические объекты. Это могут быть возмущения в мезосфере. Программа по температурной карте определит профиль цели. Система зафиксирует превышение температуры на поверхности даже на один градус, - с нескрываемой гордостью объявил инженер. - Роберт, я так понимаю, вы эксперт по ракетам, а не по спутникам, - это было утверждение, а не вопрос.        Брешковиц кивнул, поправив очки на переносице. - Какое время вам нужно, чтобы составить полетное задание? Увы, вам некому помочь, с нашим "оружейником" на прошлой неделе произошел несчастный случай. - Расчетное время подготовки ракеты к запуску составляет двое суток. Это связано с возросшей сложностью определения маршрута.  -Садитесь за ваше пианино, Роберт, - капитан указал на ЖК-экран на стене и пульт, - и составляйте полетное задание. У вас двадцать четыре часа. Пейте сколько угодно кофе, глотайте стимулирующее препараты, но в срок уложитесь. Именно столько нам понадобится на заправку и технические процедуры в боевом режиме.        Первой целью был город с непроизносимым названием. Kemerovo region, координаты 53® 54' с.ш. 86® 43' в.д., высота над уровнем моря: 1025 футов.        "Устойчивые скопления людей. Комплекс зданий".        Вернее, не город даже, а пепелище, где каким-то чудом уцелели несколько сотен человек. Кто были эти люди? Кто бы они ни были, он им искренне, без лицемерия, сочувствовал. - Сложный рельеф, - забубнил специалист по ракетам. - Вдобавок, изменился. Последние записи системы GPS за 23-е августа дают одну высоту, а вчерашние измерения со спутника - другую. В некоторых местах расхождения до ста восьмидесяти футов. - В какую сторону? - В сторону понижения. - Хм. Похоже, поверхность просела. Землетрясения. Каверны... Ну и что с того? Думаю, это не помешает вашей птичке долететь до цели. Было бы хуже, если бы она поднялась, но такое же невозможно. - После того, что я увидел в моей Калифорнии, я ничему не удивлюсь, - пробормотал инженер.        Капитан слышал про разлом Сан-Андреас и судьбу Лос-Анджелеса, и понимал, о чем тот говорит, но предпочел промолчать.        "Ракету стоимостью в миллионы долларов на головы оборванных дикарей? - размышлял он. - Хотя какие теперь доллары..."        Сильверберг не мог понять, за каким дьяволом они торчат тут, в самой заднице гибнущего мира. У него не было семьи, терять ему было нечего, но как только выдался бы шанс, он сразу бы ушел на вольные хлеба. Пока шанса не выпало, его опекали довольно плотно. В составе команды было четыре человека, в которых явно угадывались агенты ОСБ - объединенной службы безопасности. Но если бы понадобилось, он бы смог от них избавиться. Но время еще не пришло.        У его подлодки уже были боевые задания. Они сожгли электростанцию в Tomsk region, Seversk. Та давно не функционировала, поэтому настоящего Чернобыля не было, только однократный выброс радиоактивных материалов. Уровень заражения Западной Сибири сразу скакнул вверх. Сожгли стратегические склады, продовольственные склады, паровозный парк под консервацией. Но прямой бессмысленный со стратегической точки зрения геноцид он осуществлял впервые.        Он всегда был слишком впечатлительным для подводника, и только врожденный артистизм и живой ум позволяли ему водить за нос психологов, которые в противном случае не позволили бы ему занять этот пост. А вдруг де в решающий момент возгласит: "Make love, not war!" и выбросит пусковые ключи в океан?        Но нет, приступов гуманизма у него не бывало. Просто он был художником, а не тупым солдафоном. Он находил в своем деле удовольствие.        Он любил охоту, ходил на лося и кабана, был на африканском сафари в Тунисе, и сейчас чувствовал похожий азарт. И, как и на серьезной охоте, было ощущение опасности. Хоть в реальности та, конечно, была не больше, чем на сафари с джипами. Глядя на экран, капитан чувствовал исходящую от этих размытых пятен на снимке запредельную ненависть. Попади он туда сейчас, в этот ледяной ад, он не задумываясь бы застрелился. Потому что иначе смерть будет долгой и страшной.        Это только в книжках, которые он любил, после истребительной войны уцелевшие сливаются в экстазе гуманизма. Опыт войн от начала истории говорил: врага надо добивать, если не хочешь новой войны.        Ну да ладно, незачем думать об этом...        Пора перейти к самому интересному. К тому, о чем недоговаривал, или попросту не знал господин инженер. Трудно было представить, что цель их пребывания в этой медвежьей акватории была в том, чтобы отстреливать отдельных уцелевших или сжигать стратегические склады с ватниками и ушанками.        Он знал про бункеры Урала.        Превышение на один градус, говорите?        Так бункер, как бы он ни был замаскирован и как бы глубоко ни был упрятан, должен давать тепловое загрязнение. Особенно если это подземный город с ядерным реактором.        Вот для чего могли понадобиться и спутник, и доработка ракет... Coup de grace.        В этом было что-то символичное. Он нанес первый удар, ему, возможно, предстояло нанести и заключительный.        Конечно, он мог и ошибаться, и его роль ограничится испытанием ракеты, а где-то на базе ждет своего часа звено ракетных крейсеров "Тикондерога". Или эскадра эсминцев. Или подлодка класса "Лос-Анджелес". Но капитан Сильверберг надеялся на лучшее.        И первый же приказ, пришедший после рапорта об успешном окончании учений, заставил его довольно потереть руки.        Обская губа. 800-километровый залив, который вдавался в побережье Северной Евразии. Дойдя до его южного окончания, можно забраться в самое сердце Урала. А оттуда до цели можно добить и простыми Томагавками. С ядерными зарядами, естественно. Глава 6. Разгром . - Ботаник, подъем, - кто-то толкнул его в плечо. - Эй, Иуда, мать твою, а ну вставай.        Имечко прилипло к нему накрепко.        Данилов с трудом продрал склеившиеся глаза. Слишком много было сажи в воздухе, которую слезные железы выводят именно во время сна. Сажа была всюду, и тот, кто входил, не вытерев ноги тщательно, получал хороших люлей. - Что такое? - Пора на пост. Отрабатывать казенный харч. Забыл, что ли?        Александр проморгался и увидел над собой бритую голову Николаева. Пришлось подчиниться, хотя он с удовольствием бы покемарил еще пару часов.        Он поднялся. Здесь была возможность помыться, но вот спать раздетым и на простынях в этом краю всепроникающей сажи было невозможно.        Его напарники были уже в сборе. Первым был Илья, вторым парень Сашиного возраста, невысокий, кривоногий и кудрявый. Не дать не взять - херувимчик. Имени его Данилов не помнил, но знал, что раньше тот был сборщиком тележек. Он и сейчас занимал самое низкое положение в табели о рангах людей "Оптимы". Но это не мешало тому любить охаживать рабов обрезком шланга. - Как там погодка? - спросил Александр. - Как на экваторе, - ответил Илья. - Марсианском, епта.        Вдруг Данилов закашлялся и почти минуту не мог остановиться. - Ботаник, ты чего перхаешь? - Ты чего, блин?        Жизнь в тесном помещении и слабый от лучевой болезни иммунитет приучили их бояться инфекций. - Все нормально. Ноги позавчера простудил на раскопках. Сейчас сожру только леденцов от кашля. - Я тебе щас дам пиздецов от кашля, - фыркнул Николаев. - Симулянт. Ниче, посидишь на холодке, все микробы сдохнут.        Он явно подумал, что Саша хочет отвертеться от караульной службы. - Значит так, орлы. Пойдете на самый север. Там вчера крутились какие-то черти. Если оборзеют настолько, что полезут, пугните их, этого хватит.        Они вышли из спящей жилой зоны и прошли по коридору до оружейной комнаты. Кто-то очень умный, наверно, Мясник, придумал, чтобы в помещении на руках ни у кого из них, кроме старших, не было даже пистолетов.        Они получили свои ружья - в личном оружии коммунизма не было. У тележника оказался позорный ИЖак, но Физрук мог похвастать магазинной винтовкой незнакомой Саше модели, чему парень слегка завидовал.        Под такое дело он опять попытался выпросить хоть полкоробки патронов, но получил от Николаева обычный ответ: "Перебьешься". - Вот на крайний случай, - тот протянул Саше штуку, похожую на большую новогоднюю петарду. - Сигнальная ракета. Направь от себя и дергай посильней, если припрут. Только просто так не шмаляй, а то руки отхуярит. - Взорвется? - Нет. Главный оторвет. Мало их, а штука нужная.        С такими тупыми шутками время проходило быстрее, и снималось напряжение.        "При случае можно и в морду запустить", - подумал Данилов, принимая вещь и пряча в карман. Физрук, который был старшим, получил тяжелый фонарь в металлическом корпусе, прямой луч которого ослеплял на пару минут. Такие они использовали на раскопках. Он же получил ПНВ, хоть и с напоминанием не доставать и не включать его лишний раз.        В тамбуре они оделись, и, пройдя мимо сонного и злого часового - еще одно нововведение Мясника - оказались перед обледенелой наружной дверью.        В двухметровой снежной "шубе", окружавшей здание, был расчищен проход, и Данилов увидел, что на срезе снег похож на слоеный пирог - черные и серые слои чередовались без видимого порядка.        Но вскоре он забыл об этом, когда начало сковывать дыхание. Такого холода Данилов не помнил за все время своего пути. Правильно он сделал, что не погнушался намазать лицо специальной мазью, и по херу на все подначивания. И так скоро кожа будет отслаиваться. Термобелье тоже оказалось не лишним.        Ветра не было, и воздух казался мутной водой от пепельной взвеси.        Не видно было ни зги, и тут Александр понял, насколько нужна веревка. Очертания "Мерлина" пропали, стоило им отойти на десять метров.        Отряд из трех человек двигался в быстром темпе, пересекая - здесь мостков и веревки уже не было, и они шли след в след, как утята. В нескольких обитаемых коттеджах, мимо которых они прошли, огоньки не горели. Все, кроме них, спали. Данилов взглянул на подсвеченный циферблат часов. Три часа утра.        Им надо предстояло нести вахту с северной стороны, на чердаке самого высокого из частных домов. - К чему такая спешка? - спросил Александр, поравнявшись с Физруком. - В такой дубак никто на улицу носа не высунет. - В том то и дело, что дубак, - растолковал тот. - Вот они и полезут. Думают, не захотим жопу морозить. - А что им тут надо? Копать, что ли, будут на руинах? - Может и копать... - пробормотал Физрук, думая о чем-то своем. - Подкараулить бы их, сук, - послышался сзади голос Телеги. - А то моду взяли, гулять как по бульвару. - Ты б лучше, герой, помолчал, - оборвал его Илья. - А то утащат, и останутся от козлика рожки да ножки.        Данилов вспомнил про стаю голодных собак, от которых он прятался в поезде "Новосибирск-Новокузнецк". - Что, собаки тут есть? - тронул он за плечо идущего впереди Физрука. - Собаки? - тот, похоже, удивился. - Ну, мне еще в первый день Николаев сказал, что того, кто раньше на моей койке спал, сожрали.        Тут уж засмеялись оба его спутника. - Э-э... Саня... Это особенные собаки, - наконец, заговорил Физрук. - Они на двух ногах ходят. Там, где живет много голодных людей, не может быть собак... Тут даже летучих мышей по чердакам съели. Я знал этого мужика. Он ночью один вышел типа покурить. А может, заначку достать. Ну, дали сзади по башке и уволокли. Срезали мякоть и нам подбросили огрызок. Типа, бойтесь.        Данилов не потерял дара речи, но поморщился, как от испорченной консервы. Все-таки это был дом. И видеть такое тут было вдвойне гадко. - И это все тут теперь такие?.. - Нет, конечно. Но если ты на них нарвешься, тебе легче не будет.        Вскоре они были на месте.        На чердаке, который правильнее было назвать мансардой, стояла небольшая буржуйка, но тонкие стенки не давали помещению как следует прогреться. - Там снаружи спирт по-любому замерзнет. Шесть часов? Да мы тут за два в ледовые, блядь, скульптуры превратимся ... - продолжал жаловаться Телега.        На этот раз никто не стал с ним спорить.        Печка разогревалась медленно. Было решено дежурить по часу по очереди. Вытянули жребий, Данилову выпало стоять первым. Фонарь - а это оказался светодиодный автомобильный прожектор - поставили на подставку у окошка. Раз в несколько минут парень ощупывал его лучом снежный целик, из которого тут и там выступали печные трубы. Больше ничего в поле зрения не было, и никакой прожектор не помог бы увидеть то, что было дальше ста метров. Там мир словно обрывался.        От мысли, что они тут были втроем против черт знает скольки людоедов, становилось муторно. Быстро же он успел отвыкнуть от ощущения постоянной опасности... Начал чувствовать себя частью клана, который хоть и строго спрашивал, но зато защищал.        Но его товарищи выглядели спокойными, поэтому и он не видел причин для нервозности. - Все одна мысль из головы нейдет, - сказал Данилов Физруку, когда отдежурил свое, и пришел черед Телеги следить за пыльным горизонтом. - Я про чекистов. Откуда в нашем Мухосранске такая айнзатц-комнада, да еще со спецназовским оружием? - Точно никто не скажет, - чуть подумав, ответил Илья, - но я вот че думаю. Накануне звездеца разработали секретную доктрину. По обеспечению работы органов госвласти в критической ситуации. Война, эпидемия, падение метеорита, ну ты понял... Все к тому шло. Та предусматривала создание мобильных автономных групп в регионах, с современным оружием, спецсредствами, ну... и личным приказом президента. Это ведь работа не для спасателей и даже не для армии. Тут тоньше надо. По-любому, они должны были железной рукой навести порядок, расстреливать мародеров, паникеров, ловить диверсантов, короче как настоящие заградотряды НКВД. Еще у них на руках должен быть список лиц, подлежащих ликвидации в час Ч.        Данилов усмехнулся, подумав, что если такой список был, он сам вполне мог в нем значиться как потенциально опасный элемент. - Проскрипции - это раз, - продолжал Илья. - Второе: перечень имущества, подлежащего конфискации. Оружие и еда в первую очередь, транспорт и топливо во вторую. Все должно распределяться как при военном коммунизме. Они должны были стать чем-то в роли комиссаров, а армия, внутренние войска, милиция, спасатели поступили бы в их распоряжение. И подчинялись бы как миленькие. А с саботажем и неисполнением обязанностей можно бороться с помощью децимаций. Тоже римское изобретение. Моральный дух повышает на пять баллов. - Еще бы. "Только массовые расстрелы спасут эту страну"... - Ага. И вот что я тебе скажу. Конечно, эти штуки нарушают незыблемые права человеков... но это хороший план. Только реализация подкачала. Никто не подумал, что в обстановке всеобщего песца эти ребята с горячими сердцами и чистыми руками будут спасать себя, а не Россию. Это не только в их огород камень. Все мы такие. Они должны были вмешаться в первый день. Навести порядок в городе, хоть даже гранатами с БОВ. Ну, с нервно-паралитическим газом. Я бы простил им это. Как говорил Гудериан... на войне жестокость - это гуманизм. Надо было остановить тупое бегство, распределение наладить. А они нарушили приказ, оставили город подыхать. Затихарились, заняли теплое местечко - элеваторы. Потом, оценили обстановку и перебрались сюда, где было еще лучше. Это они, мля, предатели Родины, а мы их справедливо покарали.        Телега, похоже, клевал носом, и Данилов подошел к слуховому окну, затянутому чуть колыхавшейся пленкой. Вначале он подумал, что ему мерещится, но потом понял, что через снежное поле на самом деле крались черные силуэты.        Подскочивший Физрук надел ПНВ и быстро оглядел их. До человеческой цепи оставалось метров пятьдесят. Данилов уже хотел доставать ракету, но его Илья остановил. - Это чушканы. Они смирные. Телега, проснись и пой. Шевельни прожектор, а то они думают, что мы дрыхнем. А лучше пальни из своего пугача.        Бурча что-то насчет боеприпасов, коротышка достал пистолет, похожий на стартовый, высунул руку в слуховое окно и выстрелил.        По сравнению с буханьем 12-го калибра выстрел прозвучал хлопком, но сгорбленные фигуры замерли. Луч фонаря мазнул по толпе как тепловой луч марсиан. Там, где он проходил, из темноты выступали силуэты как попало одетых людей, которые тут же бросались в стороны исчезали в темном мареве. - Видал. Боятся, - хохотнул Телега. - Хорошо им кровь пустили тогда. - Ну выйди к ним, посмотрим, как они тебя испугаются. - Сколько их тут вокруг живет? - спросил Саша. - Ху ноуз? - пожал плечами Илья. - И разве ж это жизнь... - Одного не понимаю, - задал Данилов давно занимавший его вопрос, когда пришельцы исчезли. - Как возле ямы может быть ниже уровень радиации, чем здесь? Там же эпицентр под носом, а тут целых 5-6 километров от него. - Было два удара. Один по центру, аккурат по вашему Тупику. Другой к северу от города. Гораздо мощнее. Там раньше ракетные шахты были... двадцать пять лет назад. В девяностые их демонтировали и порезали, только бетонные площадки остались. Но там за океаном решили подстраховаться. Я ведь не только физру, я еще и ОБЖ вел... А ты думал, наш город был никому не нужен, да?        Наконец, Илья сменил Телегу, а потом, через показавшийся Данилову ничтожным промежуток времени, сдал свой пост Саше.        Время шло. Сидя, как в коконе, в своем теплом анораке, Саша то и дело вглядывался в темноту. И в какой-то момент уснул - но так, как спят настоящие часовые - сидя.        Проснулся Александр от грома. В первый момент это его даже не удивило. Ну, гром и гром. И только когда затряслась земля, и яркая вспышка резанула по глазам, он понял, что это не гроза. А через минуту его окутало забытое ощущение рушащегося мира.        Есть такое блюдо, хотя его рецепт и раньше было не найти ни в кулинарных книгах, ни в сети. "Котлеты по-прокопьевски". В советское время их, поджаренные до хрустящей корочки, подавали в единственном ресторане городе.        Она появилась с северо-запада. Подвижная, низколетящая, она была надежно скрыта от людей на земле пологом пыли и сажи. Если бы не тот, она напомнила бы им комету или падающую звезду.        Люди не слышали ее приближения - она летела быстрее звука. Люди замечали ее уже тогда, когда она пролетала над ними. И если им не свезло находиться слишком близко, акустический удар рвал им барабанные перепонки, а тех, кто послабее и вовсе валил с ног.        На секунду вспышка прорезала темноту, и то место, где стоял кинотеатр "Орбита" стало видно издалека. Там распустились огненные цветы, вихрь обломков поднялся над площадью на полсотни метров. Затем через пару секунд, которые понадобились зажигательной смеси, чтоб распространиться, высокотемпературные искры от циркониевого кольца подожгли ее, и половина площади превратилась в море огня. Зацепило и "Мерлин", и "Китайскую стену" с "Потемкиным".        Не прошло и пяти минут с момента взрыва, а к месту падения ракеты начали стекаться люди. Теперь их было еще больше.  *****        Еще во время пути Александр наблюдал такие свары с безопасного расстояния. Начиналось со словесной перепалки и демонстрации силы. Часто этим и заканчивалось. Но иногда война нервов заканчивалась разборкой стенка на стенку. Они не обходились без жертв, хотя и до полного истребления не доходило. Но когда две оравы понимали, что разделить несколько ящиков соевой тушенки по-братски не получится, это было страшно.        Даже если и было оружие, стрелять начинали не сразу. Сначала в ход шли кулаки, потом кого-то, обыкновенно самого слабого, сбивали с ног и начинали избивать ногами. Сильных, правда, если они перли на рожон, тоже вырубали скопом. Кончалось тем, что чья-нибудь рука тянулась к ножу. А дальше начиналась резня.        Со стороны осатанелая толпа напоминала ощетинившегося черного зверя - голодного, лютого, бешенного. Когда победители и побежденные удалялись, на сером снегу оставалось десяток-другой изувеченных трупов. Иногда на поле бойни можно было найти кое-что интересное - забытые в пылу драки консервы, зажатые в окоченевших руках или придавленные распростертыми, втоптанными в снег телами упаковки. Но у Александра хватало ума не оказываться в гуще такой разборки.        Здесь все было иначе. Резня началась сразу, и добыча была тут не главным.        Физрук остался в развалинах коттеджа, падающее стропило пробило ему голову. Данилов жалел, что не успел подобрать его винтовку. Но остановиться означало умереть. Он мгновенно сообразил, что к чему. Даже удивлялся на себя - откуда вдруг? Разум был тут явно не при чем. - Саня. Помоги!.. - услышал он крик за спиной.        Сборщик тележек напоролся в темноте на забор и упал. Теперь он барахтался в снегу как жук. Данилов прибавил скорость что было сил. Как к ним приближались недавние ночные гости, бедные беззащитные копатели. Но теперь они двигались быстро, очень быстро и совсем не походили на тех, кто боится каждого шороха.        Где-то позади раздался дикий захлебывающийся вопль - человека, который знает, что его будут резать живым. Данилов бежал, не останавливаясь.        Один из преследователей вырвался вперед и почти настиг его. Александр остановился, присел на одно колено, прицелился по силуэту и выстрелил. Мимо. Вытащил "Осу" и с расстояния пяти метров всадил обе пули в бегущего к нему человека с монтировкой.        Тот перекувыркнулся как каскадер и упал на спину, скорее выведенный из строя, чем мертвый.        Где-то со стороны "Мерлина", крыша которого горела как новогодняя елка, послышались выстрелы.        Данилов кинулся было туда, помня о своих вещах в подвале. Но не успел он добежать до дверей, как понял, что уже поздно. Они были всюду.        Когда он увидел злосчастного стрелка, у того уже выбили оружие. По куртке из полированной кожи - понтовой, но не теплой - он узнал Николаева. Трое чужаков насели на него и били методично, со страшным ритмом молотобойцев. Криков было уже не слышно. Потом один из них почти в упор выпустил в неподвижное тело три или четыре пули из его собственного пистолета.        Но Данилов в этот момент уже бежал в сторону фонтана.        Где-то там в подвале могли оставаться живые, но он не мог ничем им помочь, да и вряд ли хотел. Его ничего с ними не связывало. Двойным предательством это нельзя было назвать.  *****        Из темноты выплыл высоченный силуэт. Двигаясь по инерции, Данилов чуть не налетел на него. Человек просто сгреб его в охапку. Парень уже простился с жизнью, когда знакомый голос произнес. - Живой? Дальше хочешь? Пошли, блядь. Делай, как я говорю!        Перед ним стоял Мясник, а у его ног лежал труп незнакомца, который был так же высок, как Саша, и в похожей куртке, разве что засаленной посильнее. Внезапно Старший сдернул с мертвеца лохматую шапку, осклизлую от крови и мозга. Сорвал с Данилова его ушанку и протянул ту ему. - А ну одень, на хуй.        С разных сторон к ним приближалось еще трое.        Сам Мищенко присел, укрывшись за сугробом, который когда-то был автомобилем. Развалины небольшой гостиницы "У фонтана" не заслоняли их от пожара, хорошо освещавшего все вокруг. - Серега, что стоишь? Че там такое?        Данилов боялся увидеть знакомое лицо. Но нет, незнакомые.        Простите, сограждане.        Не успели глаза человека расшириться от удивления, когда он увидел, под знакомой шапкой совсем другое лицо, как сзади ему на голову опустилось что-то острое. Хлюпающий звук, сдавленный крик.        Темный силуэт налетел на них, сразу сшибив с ног одного и отоварив предметом, в котором Александр узнал саперную лопатку, другого.        С запозданием они взялись за оружие, но в темноте Мясник резал их как забравшийся в овчарню волк.        Кто-то выматерился, но сочное ругательство оборвалось хриплым вскриком. Видимо, кромка у лопатки была заточена очень остро. Мясник имел привычку часами править на бруске все вплоть до столовых ножей.        Дважды отрывисто рявкнул "Макаров". Но, видимо, мимо. Когда все закончилось - а заняло это едва ли больше пяти секунд - Мясник стоял как ни в чем не бывало, а рядом лежали три трупа с раскроенными головами. Вернее, даже четыре.  *****        Маленький отряд продвигался к спасению.        Теперь, сравнивая свои ощущения, Данилов пришел к выводу, что в драке один на один страшнее, чем в бою. Когда вокруг тебя убивают друг друга по нескольку десятков или даже сотен человек, воспринимаешь все как безумный спектакль, в котором твоя роль - третий план.        Сражения в темноте обходились без рукопашной. Обычно перестрелка была только завязкой. На практике он понял, что нож не самое лучшее оружие, как и топор. С первым надо быть докой, иначе не поразишь нужное место, когда враг не стоит столбом, а сопротивляется. И, даже нанеся смертельную рану, можешь быть убитым; ножевому бою, читал Данилов, и в армии не учат, разве что в спецвойсках. А у топора большая инерция. С безымянным мародером и Костей ему просто повезло.        Гораздо лучше делать лоботомию в полевых условиях как раз чем-то вроде саперной лопатки. Что-то на его глазах Мясник и демонстрировал. Сам он не убил пока никого.        Мясная неделя продолжалась.        Преследователи вошли в раж, сводя давние счеты с теми, кто "приватизировал" всю городскую еду. Они шли плотной цепью, чтоб не упустить никого. У них было столько фонарей, что, если бы не пепел, беглецы были бы у них как на ладони. Достаточно света давал и догоравший костер кинотеатра.        Казалось, поднялся весь город с окрестностями. Возможно, подумал Данилов, все просто совпало, и они и так готовили новую атаку, а тут внезапно получили такую фору.        Возле "Альбатроса" к ним прибилось еще с десяток уцелевших, больше частью безоружных и кое-как одетых. Многие были обожжены до мяса. Мясник повел их туда, где врагов было меньше всего. Но совсем избежать встреч не удалось, и через пять минут их осталось шестеро.        Их спасло только то, что преследователи хотели принять участие в дележе добычи. Один за другим они прекращали погоню и возвращались к руинам. Закидывать снегом горящие обломки и выуживать раскаленные банки, которые чудом вышвырнуло из полыхавшего в здании костра через проломы в стенах. - Разбегаемся, - произнес Мясник, когда они спрятались за углом главного корпуса КузГТУ. - Валите из города на хер. Как только станет посветлее, начнут травить как собак. Пиздуйте, а я буду хвост рубить по кускам.        Данилов не поверил своим ушам. Хочет остаться и задержать? Вот уж от кого он не ожидал. - Да валите вы, валите, - повторил главарь. - А я голым не хочу уходить.        Александр не заставил себя ждать, и через минуту он был уже возле налоговой. Куда побежали остальные, его не интересовало.        Знакомая траншея встретила его зияющей тьмой. Там он и спрятался. Не привыкать.        Он напряженно слушал, и, наконец, тишину разорвал винтовочный выстрел. Потом два пистолетных, из ПМ - он научился их различать. Затем еще три выстрела "плетки".        Ни одного крика. Потом все стихло. Был "крабовый берет", и кончился? Или все-таки ушел, привалив еще нескольких? Леший его разберет. Надо было подумать о себе. Сам-то точно остался голым и босым.        Нож в чехле, ружье с пятью патронами, "Оса" в качестве бэк-арма, но пустая. Фляга со спиртом. Больше ничего у него не было. Рюкзак с кучей полезных мелочей, запасным бельем и всеми продуктами или сгорел, или достался местным. И если без вилки-ложки и открывалки еще можно обойтись, то без банок, которые ей открывают - никак.        "Вначале был пиздец", - вспомнил Саша.        Да нет же. Тот пришел теперь.        И вот опять он бежал, и бесполезно было зарекаться. Бежал из города во второй раз, на этот раз, он был уверен, навсегда.        Через бурелом бывших лесопосадок было трудно пробираться на снегоступах. Зато поваленные деревья и пни давали какую-никакую маскировку, если пригнуться. Данилов не давал себе передохнуть, пока не вернулся к своему лежбищу в поликлинике. Оно было незанято. И, судя по нетронутой метке на подвальной двери, там никто не появлялся.        Стрельба в районе "Оптимы" продолжалась еще полчаса, потом все стихло. Следующий день он не покидал укрытия. День-деньской сидел, не выпуская из рук ружья.        Прежде чем лечь спать, Данилов установил на дверь ловушку типа "самострел": веревка привязывалась к спуску и к дверной ручке, а ружье тщательно нацеливалось на просвет. Схему он нашел в какой-то книжке про тактику партизанской борьбы. Так он мог не проспать собственную смерть. Наружную дверь он запер, засунув в скобы кусок трубы в качестве засова.        Но никто не пришел к нему: не из условно своих, не из однозначно чужих. Еще день он отлеживался, а на третий отправился в путь. Место, которое когда-то было городом детства, а теперь стало филиалом преисподней на Земле, он оставил позади без сожалений.        Чума на все ваши дома...        Данилов вспоминал свое путешествие с самого начала. Выходило, что, словно Гренуй-парфюмер, он нес смерть всем, кому не повезло оказаться рядом.